День мертвых - Майкл Грубер

– Не хотел я никаких войн.

– Да нет, еще как хотел, – пробурчал Скелли, но уже себе под нос.

– Что-что?

Скелли приподнялся и привалился спиной к балюст-раде.

– Я спросил, не представишь ли ты меня нашей новой знакомой.

Мардер так и сделал.

– А вы не боитесь, что они сейчас подбираются к дому, как вы и говорили? – поинтересовалась Эспиноса. Она вежливо пожала руку Скелли, но тут же наставила на него камеру и превратила церемонию знакомства в интервью.

Скелли ленивым взглядом окинул разрушения, которые сам же и устроил.

– Не думаю. Это же бандиты, а не штурмовики. Они храбрые, но за такую херню им не платят.

И в самом деле, налетчики теперь подбирали раненых и потихоньку отступали к берегу, стараясь прятаться за камнями.

– Ах, сладкий вкус победы, – сказал Скелли, после чего вскочил на ноги, сгреб Стату в охапку, наклонил и одарил невсамделишным поцелуем взасос, как на знаменитой фотографии моряка с медсестрой в день победы над японцами.

– Да вы все чокнутые, – проговорила Пепа Эспиноса. – У Ла Фамилиа сотни бойцов. У них есть танки и вертолеты, им служит полиция. Как вы собираетесь биться с такими силами?

Все взгляды обратились к Мардеру. Он приложил ко лбу указательный палец и произнес:

– У меня есть план.

– Какой? Что вы задумали? – оживилась Пепа.

– Я намерен спуститься в дом и приготовить себе большущий кувшин «Маргариты», – объявил он и, взвалив винтовку на плечо, на негнущихся ногах удалился с террасы, точно стойкий оловянный солдатик.

8

Мардер был пьян. Вообще-то он напивался редко – само чувство опьянения не слишком ему нравилось, а похмелье и неизбежная бессонница причиняли страдания, – но в этот раз рассудил, что сегодня случай особый: впервые с 1969 года он убил человека. Он оставался совершенно спокоен, когда стрелял в того похитителя, когда выпускал пули из «стейра» (о, этот ужасный миг, когда в перекрестие прицела попадают жизненно важные части чьего-то тела и стрелок понимает, что бить будет на поражение, и представляет – по крайней мере, Мардер представлял – последние мысли человеческой мишени, которая и не подозревает, что ее жизнь вот-вот оборвется) и видел, как люди валятся, напоминая марионеток, у которых подрезали ниточки. И все же, покинув террасу, он начал трястись, как пара живых кастаньет. Швырнув винтовку на кровать, Мардер рухнул на колени перед унитазом и изверг из себя обед; ему не хватало дыхания. И тогда в памяти встал тот день, отчетливый и яркий, когда он в последний раз участвовал в бою, – как будто после того дня вся его жизнь была сном.

В офицерском бараке Лунной Речки разгорелся спор насчет всего этого маскарада с липовыми русскими и носильщиками. Да, этот номер сошел им с рук в нескольких районах, но вьетконговцы не дураки и общаются между собой. Они задумаются: «Что за белые ходят с этими болванами-хмонгами? Кто у них держит связь с нашим командованием?» Когда же связного не отыщется, им сразу станет ясно, что это все надувательство, и следующая вылазка закончится бойней. Меж тем подполковник Хани названивал каждый день: «Эй, там, когда будет готова моя система? Да что с тобой, Мардер, – ты не понимаешь разве, что от этого зависит исход войны?» Теми же вопросами забрасывало лейтенанта Усатого его собственное начальство. Так что давили на них сильно, и в итоге Скелли стал говорить, что пора кончать со всем этим, что на последнюю вылазку надо отправляться ближе к ночи, а потом утром с обычными предосторожностями одним махом разместить все полсотни – или около того – оставшихся «мопсов». Его поддержали.

Скелли вызвался возглавить миссию, ну а Мардер уже не смог бы отвертеться – да, в общем, и не хотел. Все подразделение было взбудоражено перспективой завершить наконец-то задание и посмотреть, как функционирует новая система. К удивлению Мардера, Пеструшка Хейден тоже записался добровольцем. Он пояснил, что если работать будут два техника сразу, то и закончат они гораздо быстрее. Ненадолго повисла тишина, затем Свинокоп проронил: «Ну и ладно, хрен с ним». Тогда лейтенант сказал: «Черт, да все полетим. Вызовем еще одну птичку».

И «птички» прибыли – три «Веселых зеленых великана»[65]. Миссия чуть не провалилась из-за низкой облачности, но на следующее утро погода наладилась, и они выдвинулись к полузаброшенной зоне высадки на восточном склоне какой-то горы близ А-Йена; с другой ее стороны сходились два главных ответвления Тропы, поэтому установить здесь датчики было особенно важно. Долетели без происшествий, забрались на гору и устроились на ночлег над обрывом, выкопав прямо в земле спальные ниши для своих усталых тел.

Когда утром они начали спускаться, гору окутал промозглый туман. Шли тремя группами: каждая состояла из восьми солдат-монтаньяров, сержанта-спецназовца в роли командира, одного-единственного авиатехника и одного же представителя ЛЛДБ – на случай, если понадобится кого-нибудь допросить или сбить противника с толку. Мардер входил в группу Скелли и при движении не выпускал из виду Банга, радиста, наблюдая, как покачивается большая корзина, в которой лежал их передатчик PRC-25 со сложенными и хорошо замаскированными антеннами. Когда отправлялись в путь, видимость была менее пяти метров, так что отряд держался кучкой, чтобы не разделиться ненароком; Скелли бегал взад-вперед вдоль цепочки и резким сценическим шепотом напоминал всем, что надо соблюдать дистанцию. Время от времени передовая группа, в которую входили Хейден и Пого, останавливалась, и все замирали в ожидании, прислушиваясь к стуку капель, стекавших с листьев, и журчанию полноводного потока, что бежал вдоль ущелья. Передвигаться по речным долинам было небезопасно – слишком хорошее место для засады; надежнее продираться через колючки и бамбук. Но в этот раз решили рискнуть: требовалось действовать быстро и бесшумно.

Понемногу туман стал рассеиваться, и теперь Мардер видел цепочку товарищей, по четыре-пять с каждой стороны. Еще он понял, что окружавший их лес бомбили. Деревья были повалены взрывами, мелкая растительность погибла – а значит, они вплотную подошли к Тропе. Сержанты расставили часовых, и авиатехники приступили к работе: открывали мячики-«мопсы», активировали их, посылали сигнал и проверяли, поступает ли он в систему, клали мячики в неглубокие лунки и закапывали, протягивали антенны к ближайшим прямостоящим растениям и старались как можно искусней придать им вид лиан или корней.

Это все были не воспоминания. На самом деле он не помнил ни совета в офицерском бараке, ни слов Хейдена, ни перелета, ни ночевки над обрывом, ни установки датчиков по краям Тропы. Всю эту картину он воссоздал на основе собственных догадок и того, о чем много лет твердил Скелли – как правило, в пьяном виде; иначе говоря, Мардер изобрел правдоподобный вымысел, в котором нашлось место для него самого и всех остальных, настоящую военную байку.

А помнил он вот что.

Взрыв. С какой стороны, непонятно. Через долю секунды – глухой хлопок взрывной волны.

Мглу прорезает зеленый трассирующий снаряд, над головой жужжат пули. Крики, бегущие люди, гвалт и, словно бы в отдалении, дробный треск выстрелов.

Скелли хватает его за рюкзак, орет в ухо, чтобы не стоял на месте, чтоб отстреливался. В руку Мардера ложится обрезанный гранатомет.

Резкий запах пороха. Какой-то обезумевший от боли человек то взывает к Богу, то грязно ругается…

Чувство, что все вокруг замедлилось, что тело оправилось от парализующего страха и выполняет простые действия: наводит гранатомет, нажимает на спуск, открывает дымящийся казенник, вставляет еще один снаряд-сардельку – и все заново.

Он укрывается за исполинским поваленным стволом, палит из дробовика по бегущим мимо людям в зеленой форме и пробковых шлемах, видит, как те падают, и понимает, что это он их убил; видит, как вьетконговец вскидывает винтовку и стреляет прямо в него, но откуда-то приходит абсолютное, иррациональное знание, что он, Мардер, неуязвим, что ни одной пуле не под силу поразить его, так что все они проносятся над ним, а он загоняет наконец в «M79» новую гранату, разряжает в солдата прямой наводкой, превращая его туловище в месиво. Винтовка солдата взлетает в воздух.

И еще это чувство. Всем известно про адреналин, но Мардер знал, что тут нечто гораздо большее; это мистический коктейль, который рождается в таких и только таких обстоятельствах, когда ты убиваешь других и рискуешь погибнуть сам, наследие плейстоцена, отвратительное и восхитительное одновременно. Даже самые агрессивные виды спорта – не более чем бледное подобие. Потому-то войны никогда не искоренить.

– Эй, дружище!

Мардера кто-то легонько тряс за руку. Рядом возникло лицо Скелли, только отчего-то не покрытое уже испариной и красной пылью. На нем не было того уникального выражения, что появлялось в бою, – сплава ужаса, гнева и собранности.