Власть Талисмана - Грэм Хэнкок

Все эти мучения для христиан закончились, когда их защитник, Константин Великий, нанес поражение Максенцию в битве при Милвианском мосту в 312 году и стал главным правителем жестокой Римской империи.[443] Он немедленно распространил положение о государственной терпимости на христианство, однако это не означало, что власть Pontifex Maximus, которую он сохранял как император, была утрачена безвозвратно. Это означало лишь, что в будущем — за видным исключением императора Юлиана Отступника (332–363) — эта власть больше не использовалась против христиан. Лишь в 380 году при императоре Феодосии[444] римско-католическое христианство было принято в качестве государственной религии (в то время как другие формы христианства были отвернуты как «порочные и безумные»).[445] С формальной точки зрения именно с этого момента католицизм получил право на защиту со стороны императора, носившего титул Pontifex Maximus, но еще задолго до этого Константин дал христианству карт-бланш для преследования его внутренних врагов — еретиков.

Даже по римским меркам Константин Великий был не самым приятным человеком. Он распорядился о казни своего старшего сына Криспа (когда последний ехал к нему для того, чтобы присутствовать на празднествах) и запер свою жену Фаусту в перегретой парной, где она умерла от удушья.[446] Фактически он стал крещеным христианином лишь за несколько часов до своей смерти, что позволило ему с размахом творить жестокости, предаваться излишествам и порокам. Считается, что одной из главных причин его обращения в христианство (помимо «чудесного» успеха в битве при Милвианском мосту, но это уже другая история) было то обстоятельство, что лишь христианство из всех религий Рима обещало ему отпустить его многочисленные грехи. Очевидно, жрецы языческих храмов, которые пришли в ужас от такой просьбы, отказали ему.[447]

Таким образом, Константин, имевший все основания беспокоиться о загробной участи своей души, оказался в большом долгу у христианских епископов. Часть этого долга он оплатил, провозгласив терпимость Римского государства по отношению к христианам в 312–313 годах, но он был искушенным политиком, поддерживавшим механизм сдержек и противовесов, поэтому, несмотря на настойчивые просьбы, он отказался от вмешательства в свободу вероисповедания и от гонений на многие другие популярные и могущественные культы, существовавшие в Римской империи. Отстаивая ту же самую политику терпимости, которая принесла выгоду христианству, он напомнил епископам: «Стремиться к спасению души добровольно — одно дело, а под принуждением и страхом наказания — совсем другое».[448]

В этом вопросе Константин оставался непреклонным до конца своих дней — за единственным исключением. Этим исключением был императорский эдикт (примерно 324–326 годы), в котором Константин обрушивался на «вредоносные заблуждения» христианских еретиков, распоряжался о конфискации их имущества и других гонениях. Текст этого эдикта сохранился до наших дней благодаря биографу Константина, знаменитому отцу церкви Евсевию Кесарийскому. Он достоин того, чтобы привести большую выдержку из него:

«Настоящим декретом да будет известно всем новатианам,[449] валентинианам, маркионитам [хорошо известные гностические секты], павликианам и тем, кого называют катафригийцами, — иначе говоря, всем, кто вещает ересь на своих сборищах, — сколь многочисленны заблуждения, в которые вы вовлечены своей праздной глупостью, и сколь пагубен яд вашего учения, так что здоровые люди через вас обрекаются на болезнь, а живые на вечную погибель. Вы, супостаты правды, враги жизни и сеятели безумия! Все в вас противно истине и созвучно мерзостным злодеяниям; своими хитроумными словесами вы изрыгаете ложь, смущаете безвинных людей, лишаете света верующих… Преступления, совершенные вами, столь велики и необъятны, столь отвратительны и непотребны, что целого дня не хватит, чтобы облечь их в слова. В любом случае надлежит заткнуть уши и отвести глаза, чтобы не повредить чистоте и незапятнанности нашей собственной веры перечислением подробностей. Почему мы должны и дальше терпеть такое зло? Из-за долгого невнимания здоровые люди заражаются, как от чумы. Итак, поскольку более невозможно терпеть пагубное влияние вашей ереси, этим декретом мы публично провозглашаем, что никому из вас впредь более не дозволено собираться вместе. Все дома, в которых вы проводите эти собрания… не только общественные, но и личные дома и любые другие личные владения… подлежат конфискации и безотлагательной и неоспоримой передаче католической церкви…Сэтих пор у вас не будет никакой возможности устраивать свои незаконные собрания в любом месте, частном или общественном».[450]

Это был первый шаг на скользком пути религиозных гонений. Менее чем через сто лет в союзе с такими императорами, как Феодосий, католическая церковь начала сжигать еретиков на кострах.

ГА Дрейк, профессор истории в Калифорнийском университете, считает, что необычная инициатива Константина против еретиков в 324–326 годах скорее всего была принята под давлением епископов[451] — т. е. император внес очередную лепту своего духовного долга перед ними. Кроме того, судя по обстоятельствам его положения, это выглядело очевидным шагом:

«В отношении ереси интересы императора и епископов совпадали. Наказание за ложную веру являлось одним из актов, к которым Константин был подготовлен предыдущими столетиями имперской процедуры; к тому же, с его точки зрения, новая и влиятельная часть римского общества имела полное право требовать этого. Дополнительное преимущество заключалось в демонстрации своей жесткости перед воинствующими христианами ценой очень небольших издержек».[452]

Дрейк исследовал укрепление власти христианства в Римской империи и его меняющиеся взаимоотношения с государством в период между обращением Константина в христианскую веру в 312 году, его возведением в ранг официальной религии в 380 году и запретом всех остальных вероисповеданий в 392 году.[453] Этот период имел огромное значение для будущего христианства, так как он определил ход его дальнейшего развития. Именно в этот период, по замечанию Дрейка, «воинствующие христиане впервые приобрели доминирующее значение и стали определяющей силой христианского движения».[454] Отметив, что за десятилетие после Константина церковь стала «более могущественной, воинственной и склонной к принуждению», он задает вопрос: «Что произошло с христианским движением; почему воинствующее крыло одержало верх?»[455]

Мы уже знаем, что в первые 300 лет нашей эры «христианское движение» состояло из разнообразных сект, последователи которых называли себя христианами, несмотря на глубокие доктринальные различия и противоречащие убеждения.

На одном конце шкалы находились гностики, отвергавшие Ветхий Завет, аллегорически толковавшие Новый Завет в дуалистическом контексте, не верившие в плотское воплощение и распятие Христа и не желавшие навязывать свои догмы другим. Хотя они утверждали, что являются истинными христианами и стражами подлинной апостольской традиции, их интересовало не принуждение, а процесс личного опыта и постижения, который приводил посвященных к сохранению знания об истине. Они не верили, что существует лишь единственный путь к этому гнозису, поэтому слепое повиновение любым догмам и нетерпимость к верованиям других людей были неприемлемыми с точки зрения всех гностических систем.

На другом конце находились «воинствующие христиане» Дрейка — католики и их епископы, основавшие свою штаб — квартиру в Риме в начале IV века н. э. после того, как они завоевали благосклонность императора Константина. Они тоже утверждали, что являются истинными христианами и стражами подлинной апостольской традиции, и на основе их доктрин и убеждений в следующее десятилетие сформировалась известная нам «христианская церковь». Они принимали Ветхий Завет, толковали Новый Завет с непреклонным буквализмом, верили в воплощение, распятие и телесное воскрешение Христа (а также всех людей в день Страшного суда), отвергали дуализм, не оставляли места для индивидуального откровения и считали своим долгом навязывать свои убеждения другим людям. Их цель заключалась в полной и беспрекословной вёре паствы в непогрешимость доктрин, которым они учили, поэтому церковные догмы, насаждение беспрекословного послушания и резкое неприятие других верований с самого начала были их отличительными особенностями.