Власть Талисмана - Грэм Хэнкок

Теперь мы лучше понимаем цитату из этого трактата, приведенную в предыдущей главе, где говорилось о «пустых людях», которые преследовали других от имени Христа. Автор говорит либо о самой христианской церкви, либо о воинствующей буквалистской фракции, всегда ратовавшей за гонения на своих оппонентов, которая заняла лидирующую роль при Константине и в дальнейшем стала диктовать свою волю. Противостоявшие им адепты гностицизма — «сыны Света» и основатели истинной церкви — представляли собой «невыразимый союз обладателей незамутненной истины».[492] Узурпаторы создали имитацию их «совершенного собрания» и провозгласили «доктрину мертвого человека»[493] (распятого Христа в понимании церкви). Новая церковь обрекла своих последователей «на страх и рабство, на повседневные заботы о хлебе насущном… Они отказались от служения Богу, ибо не имели знания Величия, которое приходит свыше из фонтана истины, а не от рабства и ревности, страха и любви бренного мира».[494]

Читателю должно быть ясно, что это простое определение гностического дуализма, пролежавшее в Наг Хаммади более 1600 лет после захоронения в конце IV века, с таким же успехом могло быть написано «совершенным» из числа катаров или богомилов в XII–XIII веках. В этих словах присутствует такой же ужас перед материальным миром, захватывающим и порабощающим душу. Мы видим такую же убежденность в том, что невежество продлевает заключение души, но знание может освободить ее. Идея знания тесно связана с существованием духовного царства, которое является владением Бога Добра, где находятся источник истины и давно утраченный дом человеческой души.

Читатель помнит, что, согласно доктрине катаров и богомилов, Христос не имел физического воплощения, но был чрезвычайно убедительным призраком.[495] Именно это имеется в виду во «Втором трактате Великого Сета», где в уста Христа после распятия вложены следующие слова: «Я не поддался им, как они замышляли… Я не пострадал от их наказания и умер не на самом деле, а лишь внешне…»[496]

Многие другие религиозные идеи, которые мы привычно ассоциируем с катарами и богомилами, также появились на 1000 лег раньше во «Втором трактате Великого Сета». К примеру, это мысль о том, что бог материального мира олицетворяет зло и невежество и может быть отождествлен с богом Ветхого Завета и что его прислужники, католические епископы, являются «просто ряжеными, выставляющими себя на посмешище».[497] Фрагменты, которые мы приводим здесь, являются лишь короткими отрывками из трактата, который сам по себе составляет лишь небольшую часть собрания из 52 гностических текстов, сохранившихся в библиотеке Наг Хаммади. Практически любой из них без каких-либо изменений может служить манифестом убеждений катаров и богомилов, поэтому, несмотря на утверждения многих ученых, нам кажется невероятным, что между религией раннехристианских гностиков и более поздним вероучением катаров и богомилов нет никакой связи.

С нашей точки зрения, это больше, чем связь. Несмотря на поверхностные различия и значительную разделенность во времени, эти две религии имеют так много общего на уровне главных концепций, космологии, доктрины и убеждений, что они почти неразличимы. С учетом того, что важнейшие элементы ритуала, символики, инициации, структуры и организации тоже были одинаковыми, причем и гностики, и средневековые дуалисты подвергались жесточайшим гонениям со стороны одного и того же противника по одним и тем же причинам, трудно не прийти к выводу, что они, по сути дела, представляют собой одно и то же.

Поскольку католическая церковь одержала верх в борьбе с гностицизмом, она могла диктовать свой взгляд на историю по праву победителя. Неудивительно, что все другие верования и доктрины рассматриваются как отступления от истинной веры, а католические доктрины и убеждения называются «подлинными» и «апостольскими» в большинстве исторических источников.[498] Однако беспристрастный анализ широкого и эклектичного поля христианских верований в I–III веках н. э. не поддерживает притязания католиков на главенствующую роль их вероучения. Нет сомнения, что ядро фракции, которое стало католической церковью, образовалось вокруг воинствующих догматиков, таких, как Ириней и Тертулиан, но после находки текстов Наг Хаммади и постепенного перевода их содержания стало уже невозможным игнорировать наличие в том же историческом периоде гностических церквей, пользовавшихся не меньшим влиянием. Поскольку и католики, и гностики утверждали, что их вероучение является первым и «самым подлинным», почему католический вариант был принят как «слово Божие» в буквальном смысле и остался без изменений, а гностический вариант был запрещен и практически уничтожен? Разве не существует возможность, как указывают тексты из Наг Хаммади, что гностическая традиция с самого начала была «аутентичной»?

К примеру, историкам уже много лет известно, что гностики школы Валентина во II веке н. э. принимали не только четыре Евангелия известного нам Нового Завета (от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна), но и «ряд дополнительных текстов, якобы содержавших предания о тайных учениях Иисуса».[499] Генри Чэдвик, известный историк христианства, в 1967 году с готовностью признал, что такие «тайные учения» действительно существовали, и предположил, что они могли иметь сходство с «Евангелием от Фомы» [один из текстов Наг Хаммади], недавно обнаруженным в песках Египта.[500] Но его не интересовали вопросы, связанные с аутентичностью этих гностических преданий. Он просто принял как должное, что любые «тайные учения», которыми обладали гностики, однозначно являлись ложными. Чэдвик даже поддерживал богословские идеи Иринея, который, по его одобрительному замечанию, «оригинально подтвердил четверичную природу Евангелий на основании принципов нумерологии. Число 4, по его словам, было священным числом, соответствовавшим четырем ветрам или четырем лицам херувима в книге Иезекииля».[501]

Чэдвик признает, что еще в последние двадцать лет II века н. э. существовала значительная устная традиция, якобы распространявшая подлинные слова Христа. Он отмечает, что эта традиция «рассматривалась как устная проповедь Слова Божия, еще не вполне слившаяся с письменными Евангелиями».[502] Иными словами, в конце II века канонический Новый Завет был еще неполным[503] и христианская доктрина еще не окончательно оформилась.

Чэдвик полагает, что примерно в 185–190 годах Ириней вместе с другими представителями христианской группы увидел преимущество рукописных документов перед устной традицией.[504] Хотя лидер одной из гностических сект, Маркион, уже подготовил собственный канон (к большому негодованию ортодоксальных христиан), многие другие гностические секты этого периода не приняли его, а возможность достаточного согласия и взаимопонимания между ними для составления представительного гностического канона выглядела довольно туманной.

Будущие католики решили действовать без промедления. Зная, что те, кто владеет рукописным документом, будут обладать «аутентичной традицией»,[505] они приступили к составлению канонического Нового Завета. Поскольку в составе этой группы преобладали такие люди, как Ириней, считавшие собственные взгляды непогрешимыми и нетерпимо относившиеся к взглядам своих оппонентов, они проявляли естественную склонность считать любые тексты или устные предания, поддерживавшие их точку зрения, принадлежащими к аутентичной апостольской традиции и отвергали все, что противоречило им.

Чэдвик указывает, что «проповеди епископов того времени, скажем, из Рима или Антиохии» считались католиками «во всех отношениях идентичными проповедям апостолов».[506] Как выразился сам Ириней во II веке по отношению к так называемому «Символу веры» (краткое изложение основных пунктов, христианского вероучения, которых придерживался он сам и другие охотники за ересями): «То, что епископы проповедуют сейчас, исходит от апостолов».[507] Таким образом, безотносительно к фактическому происхождению и аутентичности любая проповедь католических епископов автоматически считалась аутентичной и исходящей от апостолов, и наоборот, любое учение, которое они не одобряли, автоматически считалось ложным и не принадлежащим к истинной апостольской линии — иными словами, еретическим.

В эпоху преобладания устной традиции наделение текстов, находившихся в руках воинствующей фракции, каноническим статусом могло иметь лишь один итог. Почти не вызывает сомнения, что христиане сознательно манипулировали постепенным формированием Нового Завета, чтобы он мог послужить им в ранних баталиях против гностиков и подтвердить их притязания на исключительное право выступать в роли проповедников и толкователей Слова Божия.