Ever since we met (СИ) - "Clannes"

Ваня на пороге обнаруживается, когда она дверь распахивает, рука его поднята, чтобы постучать, и вид растерянный совершенно, потерянный, будто что-то произошло и он теперь не знает, что делать и куда деваться. Где-то внутри рождается желание его задеть, поддеть как-нибудь, чтобы посмотреть, что он скажет и как среагирует. Саша молчит, только брови чуть приподнимает — что, мол?

— Мама за тобой послала, — объясняет он. Логично. Саша кивает, за руку его цепляется и сама его во двор тащит — он выглядит так, будто сам не дойдет, все еще сонный, явно не выспавшийся, но явно пытавшийся привести себя в порядок. На это, прикидывает она, времени должно было бы уйти примерно столько, сколько у нее на все ушло, наверняка тетя Лена сразу к нему заглянула, как от нее вышла. Она уже во дворе стоит, голову запрокинув и лицо подставив солнцу, и этой картиной залюбоваться можно. Саша и любуется те несколько секунд, пока ее не замечают.

— А вот и наша пропажа, — дядя Андрей улыбается широко, целует ее в макушку, за плечи приобняв, и демонстративно нос трет. — Если я расчихаюсь, виноват твой венок, Сашунь.

— Если ты расчихаешься, будешь пить отвары и я Иру позову, — грозится тетя Лена смешливо. Они все посмеиваются — тетя Ира очень заботлива, но не упускает случая поворчать на тех, кого ей приходится лечить не по какой-то неприятной случайности, а по их собственной глупости. Как-то раз она Ване неделю припоминала, помнит Саша, что он без шапки ходил и простудился в итоге. Сама Саша тоже лечить может, и делает это при необходимости, но тут, думается ей, дело не в том, может ли она, а в том, чтобы пристыдить их мужчин. Она «своими мужчинами» Букиных называет спокойно даже вслух, разве что смеется с тетей Леной — дядя Андрей стал для нее почти отцом за эти несколько лет, а Ваня ей правда как брат.

По крайней мере, она пытается всех в этом убедить. Вдруг и себя получится? Другие-то верят.

До реки недалеко — днем, под солнцем, можно срезать через лес спокойно, никакая нечисть не вылезет, да и кто посмеет к двум ведьмам полезть? Река серебрится в солнечном свете чешуей изворотливой рыбы — там сверкнет, тут вспыхнет, будто и правда места себе найти не может — и вода наверняка прохладная. Они разуваются, Ваня и дядя Андрей футболки стаскивают — пора входить. Не то чтобы было срочно, но какое-то время это все-таки занимает, и займет наверняка больше, чем обычно, учитывая то, что сегодня ей придется не только за себя просить, но и за Ваню, и не хотелось бы заставлять старших долго ждать на берегу. Камушки почти гладкие под ногами, теплые, быстро на солнце согревшиеся — Саша аккуратно ступает, чтобы не попался острый, смотрит внимательно, и вздрагивает, когда ладонь ее запястье обхватывает. Неожиданно.

— Напугал, — ворчит она, взгляд на Ваню поднимая. Он улыбается будто виновато, а будто и хитро и еще как-то, и ее отпускает, позволяя его за руку взять.

— Я думал, в воду надо вместе заходить, разве нет? — парирует он. Она фыркает. Все-то он знает.

— Надо. Но мы еще даже не на кромке, — сложно сдержаться, чтобы язык ему не показать, но она справляется. — Пошли.

Вода и правда холодная, и легче было бы разбежаться и нырнуть, но что тогда с венком делать? Да и заходить особо далеко не стоит. Саша идет медленно, но упорно, вода обнимает лодыжки, потом доходит до колен, поднимается к бедрам, тянет за намокший подол, закручивает его вокруг ног, обвивает промокшей тканью талию. К Ване развернувшись, стоит по грудь в реку войти, она его вторую ладонь своей обхватывает и прикрывает глаза, сосредотачиваясь, пропуская свою магию через него, впуская в него, так глубоко, что кажется, почти можно коснуться того, что в нем дремлет и никогда не проснется — он ведьме сыном приходится, не дочерью, и на пробуждение магии рассчитывать не стоит. На языке вкус кофе, такого, как она ему варит, и она жмурится, на этом вкусе сосредотачиваясь, прежде чем глаза открыть и его взгляд поймать.

Электричеством по всем кровеносным сосудам собственная магия разбегается, шепот заглушается шумом несильного, а все же течения. Раз за разом, раз за разом, сплавляя в одно ладони, кожу к коже приплавляя, плоть к плоти, пока силы, кажется, не кончаются — и собственное сердце отдается диким, напуганным стуком в ушах, когда через сплетенные пальцы волной энергия приходит будто из ниоткуда. Не из ниоткуда, нет, вот он, источник, стоит перед ней, хмурится обеспокоенно, но молчит. Ей тоже не стоит ничего говорить, по крайней мере, пока что — ритуал еще не окончен. Не стоит его прерывать только потому, что произошло что-то неожиданное, что-то ей непонятное. Потом разберутся, потом она спросит у теть Лены, что это значит, или у теть Наташи, или, может быть, у теть Иры — не сейчас. Сейчас надо закончить начатое, сейчас надо успокоиться и заставить себя поверить в то, что все в порядке.

Точно ли в порядке? Точно, понимает она, когда уже привычное тепло растекается по коже, ни с чем не сравнимое. Ее просьбы услышаны, если это случилось, знает она. Отданная ею сила принята и вернется многократно.

И Ваня все еще держит ее за руку, когда она свой венок с головы снимает и отпускает по течению.

========== Глава 19 ==========

— Я хочу увидеть родителей.

На нее смотрят так, будто она ляпнула что-то не то, например, призналась, что подвешивает кошек за хвосты на верхние ветки деревьев на пару суток или любит пиццу с ананасами. Саша опускает голову, утыкается взглядом в собственную чашку с чаем: ну надо же было за обедом такое выдать. Ей сейчас все скажут, какая же она глупая, и какую ерунду несет, и вообще что ей может быть нужно от людей, с которыми она уже почти шесть лет не виделась ни разу, а общается от силы раз в месяц? Нужно. Что, она и сама не знает.

— Сама же говорила, что прошлое отпускать нужно, — фыркает, отмерев первой, Настя. Они тут все три, у тети Иры и дяди Саши дома — Букины и Бобрины, как каждый год, укатили на гастроли, на этот раз пораньше. Ваня мог бы остаться дома, но вот он, тоже тут, разве что смывается иногда на свои свиданки, от которых ей обидно безумно. А комнат в доме на всех хватает, особенно если учесть, что ночуют они втроем в одной постели, потому что Настя и Соня обычно у нее под боком устраиваются, с обеих сторон ее подперев, прежде чем засыпают. Она права, и не поспорить — только вот что делать, если все равно желание-то никуда не девается?

— Говорила, — соглашается Саша. Попробуй тут не согласиться, особенно когда тебе правду говорят. — Но я очень хочу не догадываться, почему они от меня отказались, а чтобы они мне сами это сказали. Даже если они начнут брызгать меня святой водой или попробуют позвать милицию.

— Ты уверена, что справишься? — теть Ира явно беспокоится, это видно по ее лицу, но и без этого можно понять по ее голосу, насколько она волнуется по этому поводу. Волнуется за нее. Как всегда. — Ты же знаешь, Сашунь, я не хочу, чтобы что-то произошло плохое.

В книгах, думает Саша, что-то подобное было бы ложью. В конце концов, в книгах, когда ведьма забирает ребенка у родителей, это обычно похищение, и ни одна ведьма не захочет, чтобы потом ребенок с родителями встречался. Но они не в книге, это во-первых, а во-вторых, она чувствует, что тетя Ира ей не лжет. Любая ведьма так может, если сконцентрируется и попытается понять — ей ложь оставляет на языке стойкий привкус пепла. Нет, о ней и правда заботятся, за нее и правда волнуются. Даже Ваня, который молча смотрит на нее через стол, про чай будто бы позабыв. Саша напоминает себе, что ей надо поговорить с тетей Ирой о том, что на Купалу было — напоминает вот уже неделю. Надо бы собраться и все-таки спросить ее, в чем может быть дело. Тем более что других старших ведьм все равно тут нет, уехали три дня назад, а остальных из ковена спрашивать как-то и не хочется. Зачем, если их Верховная может ей намного лучше объяснить?

Тем более что их Верховная смотрит на нее так, будто знает, о чем пойдет речь, когда после обеда сидит в своем любимом кресле с вышивкой в руках. Саша мнется, прежде чем все-таки сесть напротив, руки на колени положив — прямо-таки классическое воплощение послушности и воспитанности. Не факт, что ей это не потребуется, учитывая о чем она собирается расспрашивать. Вдох, выдох, новый вдох, глубже на этот раз — пульс улетает куда-то в неизведанные дали, не желая замедляться.