Ever since we met (СИ) - "Clannes"

И молчать дальше.

========== Глава 17 ==========

— Девушки обычно жалуются на то, что похудеть не могут, а ты все никак вес обратно не доберешь, — бурчит Ваня себе под нос. Саша на его кровати сидит, ноги поджав, думает — все ему кажется. Ерунду говорит. Ей кажется, у нее щеки круглее, чем были до того, как она худеть начала, не хватает еще в какое-нибудь платье с бахромой обрядиться, такие, говорят, каждый килограмм подчеркивают. Нет, вместо платья с бахромой у нее уже почти готовое алое, которое Ваня заканчивает прямо сейчас, после последней примерки — а завтра выпускной. Тетя Лена обещала, что они на всю официальную часть останутся, и она бы наверняка не нашла в себе силы ей отказать, даже если бы очень хотела. Зачем? Где-то внутри копошится мыслишка почти противная: это должны быть ее родители, не люди, которые ничем ей не обязаны и просто приняли ее в свой дом когда-то. Но ее родители даже не позвонили — прислали сообщение несколько дней подряд, поздравляя с окончанием школы, и, по словам тети Лены, перевели на их счет сумму большую, чем обычно: на подарок, мол. В глубине души даже не обида ворочается, так, обидка мелкая — она ее запихивает поглубже, как уже привыкла, и ерзает, устраиваясь поудобнее.

— Во-первых, тебе кажется, — заявляет она, — во-вторых, ты предвзят, потому что никак не можешь простить себя за то, что не обратил тогда внимания. Хватит уже, Вань. Отпусти ситуацию и расслабься.

— А в-третьих?

Она невольно смеется — подловил он ее — и, бросив попытки удобнее усесться, встает с его кровати и подходит к нему со спины. Финальные стежки кажутся ей чем-то еще более волшебным, чем ее магия.

— А в-третьих, — повторяет она за ним, тянет неспешно, будто издеваясь над ним, — тебе бы сейчас не отвлекаться на причины моего недостаточно большого, по твоему мнению, веса, а сосредоточиться на шитье, потому что там теть Лена шарлотку печет. Ты же хочешь чай с шарлоткой?

— А ты же хочешь, чтобы платье было красивым? — в тон ей отзывается Ваня. Она хмурится: что за вопросы у него? Как будто у него оно будет иным. Как будто он может сделать иначе. Дети верят в сказки, она верит в него, без вариантов. — Если да, тогда я буду бухтеть, сколько захочу.

— Значит, не будешь больше, — Саша хмыкает смешливо, его шею обвивает руками, сзади обняв, виском к виску ненадолго жмется. — Потому что я буду грустить, если ты будешь на меня бухтеть. Ты же не хочешь, чтобы я грустила?

Она смеется снова, отстраняясь резко, из комнаты почти выбегает — вслед ей летит ванино «зараза ты, Сашка!», но смех и в его голосе слышен, так что она не переживает — и останавливается, лишь забежав в свою комнату и плотно затворив за собой дверь. Щеки запоздало краснеют ответом на собственную смелость. Думается, не будь она в какой-то странной почти эйфории от предвкушения завтрашнего дня, черта с два она бы так сделала. Объятья у них, конечно, постоянно, но впервые она так вторгается в его личное пространство. Ей это самой странно.

В зеркале напротив — она же, растрепанная, раскрасневшаяся, хихикающая. Вроде бы и обычная, а вроде бы и нет. Выпускница. Она это слово на вкус пробует и оно ей нравится. Завтра она сможет себя так назвать, завтра будет выпускницей одиннадцати классов своей школы и сможет подавать документы в университет — как глубокомысленно заметила как-то недавно Тиффани, разбавляя русскую речь своим британским акцентом, никто из них при этом даже не представляет, какой пиздец их ждет в дальнейшем. Тиффани смешная, когда начинает строить из себя самую авторитетную ведьму Москвы, даже если делается это из заботы о младших — младшие не намного от нее в возрасте и в опыте отстали, но некоторым, вроде этой рыжей вредины, и пары недель разницы хватило бы, наверное, чтобы успешно активировать режим мамочки. Ваня, их познакомивший, уже смеялся не раз, мол, у Саши наконец-то подруга не ведьма. Она его переубеждать не спешила — если Тифф не распространяется о себе, значит, ей есть смысл это скрывать. Значит, ей тем более не стоит об этом говорить. Саша в который уж раз перебирает свою косметику, по неизвестно какому кругу решая заново, как собирается завтра накраситься, достает из шкафа коробку с босоножками, снова надумывает не прятать свой ведьминский кулон…

… Ваня расправляет ее юбку, пока она стоит перед зеркалом истуканом. Если бы не лямки на спине, черта с два она смогла бы надеть это платье уже накрашенной, и пришлось бы делать макияж, рискуя запачкаться в последний момент. Наверное, ей стоит быть благодарной еще и за это — она и благодарна, просто мандраж сильнее нее. Что дальше? Попадет ли она в университет? Найдет ли подработку? Справится ли?

— Мам, — орет Ваня в сторону двери, — у Сашки руки уже не трясутся, а ходуном ходят, ты с этим можешь что-то сделать?

— Не издевайся, — бурчит Саша негромко, чувствуя, как щеки обжигает. Не хватало еще самой под цвет платья стать. Его улыбка ответная, когда он ее за подбородок цепляет и голову заставляет поднять, полна тепла и чего-то похожего на поддержку, и она вспоминает, как в прошлом году он так же нервничал, и как она тогда просто пришла к нему в комнату и обняла его, и держала, пока он не успокоился. Но он ее не обнимает, а вместо этого прижимается к ее лбу губами, и от их жара кажется, будто он на ней клеймо ставит. Или это не у него губы горячие, а она из-за нервов не воспринимает реальность нормально? Сейчас знать неоткуда. Может быть, потом, когда это все закончится, и она сможет сесть и все обдумать?

— Вот ты сейчас успокоишься и все будет хорошо, — заявляет он. — А потом поедем вместе на это твое вручение аттестатов.

— Сначала ромашка, — фыркает тетя Лена от дверей. — Я уже думала, когда же. Часа два как заварила.

— Да может быть мне и не понадобилось бы, — бормочет Саша, пытаясь не звучать возмущенно. Не получается. — Теть Лен, я нормально выгляжу? Не глупо?

— Когда это ты глупо выглядела, — Ваня возмущается явно не наигранно, и вопроса в его голосе нет. — Мам, скажи ей!

— Лучше ты иди на кухню и принеси ей ромашкового чаю, — командует тетя Лена в ответ, краешками губ ухмыляясь. Похоже, не в чае дело. Однако Ваня все равно выходит, бурча что-то себе под нос, и Саше кажется, что это так от него избавились удобно. Судя по улыбке теть Лены, не кажется. — Иди-ка сюда, Сашунь.

Каблучки невысокие, ступает Саша на них осторожно не от непривычки, а просто из-за волнения, которое ее всю сейчас будто пронизывает. Коленки, кажется, вот-вот задрожат и ватными станут, во рту пересыхает. Тетя Лена ее ловит за руку, сжимает ее ладонь в своей, тянет на себя, заставляя лбом к ее лбу прижаться, заставляя открыть разум, и ее почти затапливает волной спокойствия и чего-то еще, непонятного. У магии, как-то раз решила для себя Саша, есть вкусы. У эмоций есть вкусы. У всего есть вкусы, которые она чувствует. Магия теть Лены отдает чем-то яблочным, что бы она ни наколдовывала, а от спокойствия, от кого бы оно ни приходило, веет корицей, но еще что-то будто имбирное на границе сознания, и не понять, что это.

— Так-то лучше, — тетя Лена улыбается, целует ее в висок, и выглядит так, будто горда ею. Гордость, приходит из ниоткуда осознание. Гордость имбирной ноткой вписалась в яблочно-коричную сладость и пропитала ее, придавая новый вкус, и эта гордость придает сил. Саше хочется, чтобы ею и правда можно было гордиться. Ей хочется благодарить, но любые слова благодарности кажутся сейчас неправильными и странными, и остается только обнять в ответ эту чудесную женщину, так легко принявшую ее в свою семью почти шесть лет назад.

— Мне так повезло с вами, — говорит она наконец, когда находит в себе силы отстраниться.

— Главный везунчик тут все равно я, — заявляет от дверей Ваня, тут же внимание к себе привлекая, и смеется, подходя и чашку ей протягивая. — Вот приехала Сашка, и у меня жизнь перевернулась вся.

— У него перевернулась, посмотрите-ка на него, — она ухмыляется, чашку у него забирает обеими руками, чтобы не разлить чай случайно. — А у меня что? Это не ты тут узнал, что у тебя будет новая семья, потому что ты ведьма, так что не надо мне тут.