Песня смерти и крови (СИ) - "Sininen Lintu"

«Какого хрена ты делаешь? Зачем портишь жизнь вам обоим?» — промелькнуло в голове.

Он и сам не знал, какого хрена делает, но не собирался останавливаться. Обхватил её за талию, притягивая к себе. Хизер ахнула, но не отстранилась, только распахнула глаза. Коннор почти ждал вопроса «что происходит?», но не дождался — Хизер сама потянулась к нему, прошлась пальцами по его затылку, вызывая чертовски нефантомные мурашки на загривке, и дернула за воротник рубашки на себя.

Она явно отпустила себя, считая, что Коннор её не узнал. Пусть будет так.

Целовались они жадно, мучительно-сладко и жарко, не обращая внимания на мешающую маску, всё ещё скрывающую лицо Хизер. На вкус губы её были как хвойное пиво и съеденные острые начос. Коннор дурел от её запаха, её ладоней, шарящих по его спине и плечам, и желание вязко растекалось внутри, обжигая. Им обоим нужно было бы унять руки, пока их тут не застукали, но остановиться не получалось, не выходило вовсе. Хизер ерошила волосы у него на затылке, заставляя беспомощно стонать в поцелуй, оглаживала плечи, цеплялась за лопатки и жалась, жалась к нему, как в последний — да это и был их первый и последний — раз. На мгновение отстранившись, она ткнулась носом куда-то ему под челюсть, судорожно вдохнула, потерлась кончиком носа прямо под ухом…

Коннор подхватил её под бёдра, вжимая в колонну.

Опасность быть обнаруженными выводила возбуждение на максимум. Коннор задыхался от желания, покрывая поцелуями её шею, влажно провел языком вдоль ключицы. Хизер всхлипнула, соскользнула ладонями с его плеч по груди к животу.

Черт.

Черт-черт-черт… Коннор зарылся лицом в её волосы, едва сдерживая стон, срывающийся с губ. Вслепую дернул за ворот блузки, раскрывая вырез ещё шире, ладонью накрыл её грудь. Хизер отзывчиво прогнулась, запрокинула голову. Наощупь скользнула рукой в его боксеры, обхватила член, и прикосновение прохладных пальцев к горячей коже едва не вынудило Коннора кончить.

Если бы их прямо сейчас тут кто-нибудь увидел, они бы и не заметили, но им блядски везло.

Пока что.

Губы горели от поцелуев. Воздух царапал горло. И это было хорошо, правильно, так до дрожи необходимо.

Коннор поставил её снова на ноги, забрался под её юбку, ладонью провел вверх по бедру, к самому краю белья. В голове багрово мутилось от того, как Хизер его ласкала, и что это вообще была именно она, и он закусил щеку, чтобы продержаться ещё немного, чтобы хотя бы попробовать…

Ткань её трусов была мокрой. Коннора повело; он едва не потерял самообладание вконец, и шепотом выругался, носом зарылся в волосы Хизер, целуя её за ухом. Она прерывисто ахнула снова — твою ж мать, она была тихой, очень тихой, и это заводило его, и хотелось заставить её кричать и выстанывать его имя, но не здесь, блять, не здесь…

Хизер коротко, едва слышно застонала, когда он сдвинул её белье в сторону. Она была охренеть какой влажной, и нежной, и горячей; Коннор сам не разбирал, что шептал ей на ухо, пока ласкал, подстраиваясь под движения её ладони на его члене, а потом ему, казалось, свело каждую мышцу, и он задрожал, вжимаясь в неё, с трудом ощущая, как она тоже балансирует на грани острого удовольствия, впивается свободной рукой в его плечо, и, наконец, падает вместе с ним.

Блядь.

Коннору было хорошо так, что его едва держали ноги. Хизер цеплялась за него и дрожала, и, может, у него и был секс только с Джеммой, но уж определить женский оргазм он всё-таки мог. Надеялся на это.

— Люблю тебя… — одними губами выдохнул он ей в волосы. Прежде, чем подумал: а имеет ли право говорить такие громкие слова? — Хизер…

Наверное, она услышала своё имя. Вздрогнула, поднимая на Коннора ошалевший взгляд. Губы у неё были покрасневшими и смазанными от поцелуев, и она была такой невероятно, охуительно красивой, что он едва не свихнулся прямо на месте. Хотелось сгрести её в охапку и никогда не отпускать, и целовать, и шептать всякую дурь на ухо, и ласкать, пока она не запросит пощады…

Она сглотнула. Шевельнула губами, будто хотела что-то ответить, если вообще его слышала, но не произнесла ни звука, просто смотрела, смотрела, выворачивая ему наизнанку душу.

Мир постепенно обретал звуки, что слышались прежде будто через вату. Коннор услышал и чей-то смех, и музыку, доносящуюся из бара, и громкие разговоры. Кажется, это отрезвило их обоих.

Одернув юбку, Хизер вывернулась из его объятий и, так ничего и не сказав, поспешила обратно в бар, закутываясь в свой алый плащ Красной Шапочки. Волшебство вечера медленно таяло в воздухе. Коннор оперся спиной о колонну и провел по лицу ладонью.

Твою же мать…

Он всё испортил?

И теперь ему предстояло все исправить или идти до конца.

========== Глава семнадцатая ==========

Комментарий к Глава семнадцатая

Aesthetic: https://vk.cc/c9Uady

Лицо старика проступало из тьмы. Испещренное морщинами, древнее, оно вызывало смутные, больные воспоминания: костер, летящие искры, жуткие напевы. Старик шевелил тонкими, потрескавшимися губами, и голос, что звучал в его голове, наконец-то обрел свой образ.

«Слишком мало страха. Слишком мало крови. Ты должен добраться до их сердец холодными пальцами, заставить их дрожать по ночам. Ты знаешь, как это сделать. Утопи этот город в крови и дотянись до своей жертвы»

Он мог добраться до неё уже сейчас, но ему нравилось снова ходить по земле. Сколько лет, веков прошло с тех пор, когда его призывали в последний раз?

Он не помнил, как разговаривать, только рычал, но мысли возвратили ясность. И он думал, думал, неужели его жертва не испугается, не уйдет из города, чтобы спасти себя? Впрочем, даже если она попробует, он пойдет по её следу. Он будет ориентироваться на запах. Он найдет её снова.

Таково его предназначение. И он должен следовать этому.

Но во тьму возвращаться совсем не хотелось.

​​​​​​​ *

Кэти не спала.

С тех пор, как в окне она увидела страшного человека, по ночам она боялась и лежать лицом к окошку, и отвернуться от него. Отворачиваться было даже хуже, ведь страшный человек мог вернуться и забрать её. Кэти было три с половиной, но она отлично понимала, что именно это монстры и делают — забирают детей, а потом поедают их.

Однажды, когда она ночевала у бабули, та рассказала, что к непослушным детям приходит бука и забирает их в большом мешке, а потом готовит себе на обед. Ох и ругался тогда папочка, а бабуля только нахмурилась и сказала: «Чем раньше она узнает, тем лучше».

Кэти вовсе не хотела знать, что случается с непослушными девочками, и она старалась быть хорошей и послушной, но сегодня она так не хотела есть хлопья на завтрак, что стукнула ложкой по тарелке и разлила молоко. И мамочка очень расстроилась.

Теперь Кэти боялась.

Вдруг бука придет за ней?

Вдруг тот монстр и есть бука? Вдруг он собирается забрать её в большом мешке?

Что-то скрипнуло об оконное стекло. Кэти зажмурилась ещё сильнее. Ветка, ветка, папочка говорит, что это ветка, и ничего больше. Но у её окон не растут деревья…

Она с головой накрылась одеялом и принялась молиться, как учила её бабуля. Правда, бабуля говорила ещё что-то про соль или сахар, Кэти от страха забыла, только помнила, что это было связано с едой.

Снова скрип по стеклу, будто кто-то проводит по нему ногтем. Медленно.

Кэти молилась.

И всё затихло.

А через минуту она услышала, как лает Джонси — громко, как обычно лает на кошек. А потом скулит, и визжит совсем коротко.

Кэти услышала, как выбежал из родительской спальни папочка. Потом распахнулась дверь, и мамочка вбежала к ней в детскую, подхватила Кэти из кроватки на руки, прижала к себе, шепча, что всё хорошо, всё будет хорошо, Джонси просто опять шалит, ничего страшного… Мамочка, казалось, сама была напугана.

А потом папочка выстрелил, а их машина заорала. Мамочка ринулась вниз, на первый этаж их маленького домика, вместе с Кэти на руках, продолжая вжимать её лицом в свою ночную сорочку.