Сны о России - Ясуси Иноуэ

Кодаю не отходил от него ни днем, ни ночью. Болезнь протекала тяжело. Казалось, что Лаксман уже не выживет. Каждый день приходил доктор, лечил отварами. Кроме Кодаю у постели больного дежурили младший брат Лаксмана и старший брат его жены.

Спустя месяц кризис миновал, и с конца марта дело пошло на выздоровление, но только в середине апреля Лаксман поднялся с постели и начал ходить по комнате. За время его болезни Кодаю ни разу не вышел на улицу и не имел никакого представления о городе, в котором находился. В начале мая Лаксман отправился наконец на короткую прогулку. Кодаю сопровождал его, восхищенно разглядывая большие каменные здания, высившиеся по обе стороны улицы. Был май, но солнце почти не грело, и Кодаю поеживался от холода.

— Ответа все еще нет, — медленно шагая, произнес Лаксман.

— Придется, наверное, ждать до осени, — отозвался Кодаю.

— Это почему же? — удивился Лаксман.

— Вчера один из соседей сказал, что императрица со всем двором переезжает в Царское Село и в Петербург вернется не раньше сентября…

— Вот как? — пробормотал Лаксман. — А ведь верно. Из-за болезни я потерял счет времени, забыл, что уж май на дворе.

Каждый год первого мая Екатерина покидала Петербург и отправлялась в свой загородный царскосельский дворец, где проводила четыре летних месяца, и лишь первого сентября возвращалась в столицу.

— В таком случае и тебе следует переехать в Царское Село, — сказал Лаксман. — Жилище мы для тебя найдем. Да и мне не мешает заняться кое-какими делами.

Кодаю очень не хотелось расставаться с Лаксманом, он не сдержался и сказал об этом.

— Я приеду, как только окончательно поправлюсь, — успокоил его Лаксман. — Деньков через десять-пятнадцать уже смогу ездить в карете. Вот тогда и приеду. Тебе же не советую меня дожидаться. Езжай в Царское Село как можно скорее. Случай — такая штука… неизвестно когда может представиться.

Кодаю недоумевал: отчего это императрица покидает Петербург всегда в одно и то же время — добро бы стояла жара, а то ведь даже весеннего тепла еще не чувствуется.

— Раз императрица переезжает, значит, скоро в Петербурге наступят жаркие дни, — объяснил ему Лаксман. — Она никогда ничего не делает без смысла.

На следующий день Кодаю вышел на улицу один с намерением хоть немного осмотреть город. Из Царского Села он, конечно, намеревался вернуться в Петербург, но кто знает, какой приказ будет отдан правительственными чиновниками… Вот он и решил: пока есть возможность, взглянуть на город.

Улицы были застроены новыми, красивыми домами, двух- и трехэтажными, крытыми плоской черепицей. Река Нева разделяла город на три острова. Район, где располагалась крепость, назывался Петербургским, район государственных учреждений — Адмиралтейским, район лавок и торговых рядов — Васильевским.

Государственные учреждения не очень отличались от частных домов, там и сям были прорыты каналы шириной не менее чем десять кэн,[23] соединявшиеся с Невой. Набережные были выстланы крупными камнями. К реке спускались каменные лестницы, которыми пользовались для того, чтобы брать из Невы воду. Вдоль набережной тянулись железные перила. Через каналы были перекинуты каменные мостики. По обе стороны улиц через каждые двадцать кэн высились фонарные столбы с шестиугольными медными застекленными фонарями. По вечерам в них зажигали свечи. Это освобождало прохожих от необходимости ходить с фонарями. В Казани Кодаю тоже видел уличные фонари, но они не шли ни в какое сравнение с петербургскими.

Острова соединяли мосты. Самый большой мост — между Адмиралтейским и Васильевским островами — протянулся на сто двадцать кэн. Мосты через Неву представляли собой поставленные в ряд суда, соединенные друг с другом уложенными на палубах бревнами с настилом из толстых досок. Каждое судно закреплялось на месте тяжелыми якорями. По ночам проход по мостам запрещался. Ближайшие к берегам суда отводились в стороны, чтобы пропускать проплывавшие корабли. С проплывавших кораблей взимался, налог, соответствовавший примерно двадцати монам.[24]

Царский дворец располагался на южном берегу Невы. Трехэтажная главная часть здания была построена из кирпича, крылья — из мрамора. В сторону Невы были обращены жерла двухсот пятидесяти пушек. На противоположном берегу высилась колокольня, которую можно было увидеть из любой точки Петербурга. Кодаю поражало буквально все, на чем останавливался его взгляд. Он ходил по улицам с рядами лавок, торговавших разными товарами, побывал в Петропавловском соборе, где захоронены останки царей. Там и днем и ночью стояли часовые с копьями, охраняя покой усопших. Облокотившись о перила моста, Кодаю глядел на проплывавшие караваны судов и думал: вот она какая — заморская страна!

По обе стороны реки возвышались каменные дома. Корабли по конструкции отличались от японских, были среди них и многомачтовые с красными флагами на реях — Кодаю решил, что это военные суда.

Отъезд Кодаю в Царское Село Лаксман назначил на восьмое мая.

— Сядешь в карету, — объяснил Лаксман, — и тебя доставят куда надо. Жилье и прислугу обеспечит Безбородко, которому передано прошение. Не исключено, что тебя примет сама императрица. Поэтому следовало бы прихватить национальное праздничное платье.

Накануне отъезда произошла неожиданная встреча. Гуляя по улице вдоль одного из каналов, Кодаю вдруг послышалось, что его окликают. Он обернулся и увидел бежавшего к нему низенького человека. Когда тот приблизился, Кодаю узнал Синдзо. Одет он был на русский манер.

— Синдзо! — удивленно воскликнул Кодаю.

— Он самый, — возбужденно ответил Синдзо.

— Зачем ты здесь, когда прибыл?

— В начале апреля, почти месяц назад.

— Расскажи все по порядку.

— Не знаю, с чего и начать, — сказал Синдзо, глядя на Кодаю.

Потом лицо его исказилось, и, всхлипывая, он стал объяснять:

— Дорога в Исэ теперь для меня закрыта. Не увижу больше ни матери, ни родных, ни знакомых. Я уже…

— Перестань хныкать и расскажи, что случилось. Когда я покидал Иркутск, ты был тяжело болен, не так ли?

— Правильно, я болел, и доктор сказал, что мне уже не вылечиться. Вот я и решил остаться в России. И подумал, что правильнее принять русскую веру, как это сделал Сёдзо, чтобы спокойно прожить здесь остаток жизни.

Синдзо вытер глаза тыльной стороной руки.

— И ты принял новую веру?

— Да, меня окрестили Николаем Петровичем Коротыгиным.

— Нехорошо получилось.

— Да-да, знаю. И ведь я потом выздоровел. Хотел обо всем вам рассказать — вот и приехал. Пристроился к одному поручику. Он отправлялся в столицу с партией лекарственных трав для правительства.

Синдзо сообщил, что остановился вместе с поручиком на постоялом дворе близ католического собора. Кодаю решил, что Синдзо одумался и приехал, чтобы посоветоваться с ним, как вернуться на родину. Что же предпринять? Синдзо прервал его размышления.

— Я помчался за вами следом — думал, вы мне поможете. Но по дороге разговорился с монахами. Они мне объяснили: раз я принял крещение, значит, принадлежу богу… Даже если царь прикажет, я не смею ослушаться воли божьей. Теперь меня уже ничто не спасет. Мы с Сёдзо решили преподавать в Иркутске японский язык. Вдвоем как-нибудь проживем.

В тот день Кодаю обедал с Синдзо в маленькой харчевне. Впервые в жизни они сидели в русской харчевне и с удовольствием ели русскую пищу. Вдруг послышался шум. Хозяин, хозяйка и даже повар выбежали на улицу. Кодаю и Синдзо, подстрекаемые любопытством, вышли за ними следом. По обе стороны улицы стояли толпы людей, — провожали солдат. Полк за полком двигались к пристани, сопровождаемые громкими возгласами «ура!».

— На войну с Турцией, — пояснил Синдзо.

Кодаю было известно, что Россия в течение многих лет вела войну, однако последних новостей он не знал, хотя и находился в столице: конец зимы, весну и начало лета он провел у постели больного Лаксмана. Синдзо же был в курсе событий.

Значит, война! Кодаю почувствовал, будто черная, мрачная тень стала на пути возвращения на родину. Если России снова предстоит война, от исхода которой зависит ее судьба, всякие прошения напрасны — пусть даже их вручат высокопоставленному сановнику. Доказательство тому — отсутствие ответа на прошение, переданное в самом Петербурге, а ведь прошло уже три месяца. Кодаю показалась бесцельной и предстоящая поездка в Царское Село, но дело было решенное и отказываться не имело смысла. Кодаю простился с Синдзо, договорившись, что они встретятся сразу же по его возвращении из Царского Села.

Спор между Россией и Турцией длился уже почти тридцать лет. В результате русско-турецкой войны 1768–1774 годов был заключен Кучук-Кайнарджийский договор, по которому Крымское и Кубанское ханства фактически отошли от Турции и оказались в сфере влияния России, а считавшееся «Турецким озером» Черное море превратилось в «Российское озеро». В 1772 году Пруссия, Австрия и Россия осуществили первый раздел Польши, в 1783 году Крымское ханство было аннексировано Россией. Русская политика проникновения на юг давала свои плоды. Большую роль в столь успешной внешней политике России играл фаворит императрицы Екатерины Потемкин. Он же определял и политику в отношении Турции. Важную роль во внешнеполитических делах России играл и Безбородко, которому Лаксман по прибытии в Петербург вручил прошение японцев.