Рыжики для чернобурки (СИ) - Тарьянова Яна

— Может быть, бить не будет... — пробормотал Тёма, забирая браслеты и пряча в карман.

Они ушли от прилавка, получив от продавца визитные карточки и заверения, что если им понадобятся новые браслеты для детей или ремонт изделий, заказ будет исполнен в течение трех дней.

— По кофейку или подбросить вас в гостиницу? — спросил Валериан. — Мы на машине.

— По кофейку, но не на ярмарке, — выбрала Дана. — Я хочу спокойно привязать рыбок на бусы. Давайте пробираться к выходу.

Дорога к кафе была омрачена мелким инцидентом. Машину остановили дорожные полицейские, оштрафовавшие Валериана за нарушение правил. Тот оплатил квитанцию на месте, а в кафе с досадой сказал:

— Надо привыкать. Раньше удостоверение к стеклу прикладывал и дальше ехал. А сейчас началась другая жизнь.

Адель стиснула зубы, подавляя порыв — отвести в сторону, рассказать как на духу, пообещать, что после отзыва с фермы все изменится. Даже если она никогда не легализует свое воинское звание, при внутренних проверках не будет никаких проблем. Валериан сможет служить хоть в УБЭТ, хоть в уголовном розыске, хоть в Генштабе.

Как захотелось, так и перехотелось. Осторожность взяла верх — сначала надо продать ферму и перебраться в город, потом получить инструкции от начальства, и только после этого начинать разговор.

— Вы пойдете смотреть, как срывают Покров? — привязывая рыбок, поинтересовалась Дана. — Я очень хочу посмотреть. У нас тумана нет, в ноябре уже снег валит. Последние дни октября — шаг в зиму. Но по-другому. Некоторые укладываются в спячку сразу после Тресковых Заморозков. Рыбаки готовятся к зимнему лову — до начала февраля треска хорошо ловится на отмелях при дневном свете. Потом она уходит на нерест.

— У нас на Ямале тоже ловят треску, — сообщил Валериан. — Папа мне рассказывал.

— А грибы там есть? — неожиданно спросил Лютик.

Валериан красноречиво замялся. Адель пришла ему на помощь.

— Не везде, — сказала она Лютику, и повернулась к Дане. — Я хочу пройти Врата-в-Зиму возле Чаши-на-Склоне. Срыв Покрова с холма выглядит очень эффектно. Там всегда много прихожан, ночная служба.

— Мы пойдем вместе, — Валериан положил ладонь ей на запястье, погладил браслет большим пальцем.

— Вместе, — согласилась Адель.

— Мы тоже подъедем, — кивнула Дана. — Постараемся друг друга найти. Надо будет договориться, когда мы посмотрим ферму. Завтра Тёма возьмет машину в прокате.

Шумный день одарил усталостью. Дома хватило прогулки на лапах по двору, чтобы начать зевать. Лютик быстро вернулся в комнаты и заснул в кресле, свернувшись клубком под скатертью, привалившись к тыкве и охраняя бусы. Чернобурый лис вытер лапы в прихожей и зазвал огненную на кровать — поваляться на покрывале, смешать шерстинки. Предложение было принято без колебаний. Лисице давно хотелось рассмотреть шикарный черный хвост северного аристократа без суеты и беготни. Она долго ворошила носом антрацитовый сноп — чернобурка этому обрадовался и распушился — пару раз одобрительно тявкнула и пощелкала зубами, делая вид, что ловит блох. Они переплелись в большой клубок, грея друг друга, как пламя и уголь, и незаметно заснули. Впервые обошлись без занятий любовью, позволив зверям насладиться общением и единением.

После звона будильника началась суматоха. Они собирались, как на пожар, чуть не забыли браслеты и с трудом усадили в машину капризничающего Лютика, который хотел остаться дома, среди подушечек и бус. На улицах, несмотря на темноту, густой туман и ранний час, было много автомобилей. Паства Камула разъезжалась к излюбленным алтарным чашам, чтобы попрощаться с Покровом и шагнуть в зиму. Валериан осторожно доехал до большой стоянки, с трудом нашел место для машины — многие прихожане приехали около полуночи, чтобы выстоять ночную службу.

Туман сгустился до молочного киселя. Лютик притих, тревожно озирался по сторонам, когда они протискивались через толпу поближе к чаше. Алтарь Камула врос в огромный холм, который огибала широкополосная дорога. Склон укрепляли бетонные полосы, исчертившие траву ромбами. На вершине холма и другой стороне — более пологом склоне — много лет располагалась барахолка. Сейчас, в тумане, не было видно ни деревьев, ни рыночных рядов, да и дорога напоминала о себе только звуком — свет фар не пробивал молочную пелену.

От чаши и жаровен, освещаемых двумя тусклыми фонарями, валил дым. Адель бросила в ящик заранее приготовленную мелочь, Валериан добавил купюру. Они взяли по скрутке — Лютик на вопрос «возьмешь?» замотал головой — подошли к жаровне и замерли после окрика жреца:

— Нет-нет, дети мои. Сюда уже нельзя. Или в другую жаровню, или в чашу. Эта для границы, скрутки уже не прогорят.

Адель отказалась от идеи подойти к чаше — Лютик вцепился ей в шею, прижался, показывая, что ему тут не нравится.

— Не бойся, — шепнула Адель. — Скоро станет светло.

Она бросила скрутку на угли другой жаровни, убедилась, что можжевеловая веточка и ягоды боярышника затлели — как и дар Валериана — и отступила вместе с толпой, чтобы не мешать жрецам. Туман чуть-чуть пожелтел — в небе, над пеленой, всходило солнце. Жрецы помоложе и служки спрятали руки в стеганые рукавицы, ухватили жаровни, сняли со стоек, переворачивая и высыпая рдеющие угли на вытоптанную землю. Два пожилых жреца сняли черно-белые накидки, разулись, подвернули брюки, замерли возле чаши. Раскаленная угли образовали подкову: тропа в зиму повторяла форму чаши, утопленной в холме. Удар гонга возвестил о начале церемонии.

— Восславим благодетеля нашего Камула, одарившего нас Покровом! — зычно призвал жрец и ткнул в чашу заранее подготовленным факелом.

— Восславим! — дружно отозвалась толпа и служки.

— Поблагодарим за предзимье, попросим о милости!

— Попросим...

Факелы вспыхнули, зачадили.

— Защити жилища, даруй силу и резвость, отец всех охотников!

— Ниспошли добычу, вразуми от ошибок!

Голоса переплетались, собравшиеся у холма оборотни вторили просьбам, хрипло пела волынка, откуда-то донеслись тягучие переливы скрипки и волчий вой. Первый жрец вступил на угли не морщась, не теряя равновесия, как будто под босыми подошвами продолжала стелиться холодная земля. Второй шагнул на рдеющую подкову с другой стороны. Низкие голоса слились в неразборчивое гудение, звук гонга оглушал, туман уплотнился еще сильнее, пытаясь потушить факелы и угли каплями мороси.

Покров начал рассеиваться, когда жрецы обменялись факелами. После очередного призыва: «Восславим!» воздух возле земли стал кристально чистым. Несколько шагов, гулкое: «Возблагодарим!», и вот уже нет пелены до уровня плеч — скрыты только головы.

— Попрощаемся, шагнем с чистым сердцем!

Чаша, бетонные стяжки, бесполезные фонари. Табличка «Осторожно, крутой склон!», брезентовые стены вещевых палаток. Четкий контур вершины холма, ярко-оранжевые рассветные облака, обжигающее глаза солнце... Адель выдохнула, отпустила запястье Валериана, в которое вцепилась как утопающая в спасательный круг. Толпа гудела и рычала. Гонг умолк, скрипка наигрывала задорную мелодию, вой призывал к охоте. Жрецы, положившие факелы на землю, опустились на скамейки, и пили воду, утирая пот со лбов.

— Снег! — улыбаясь, сказал Валериан. — Смотри, снег сразу после срыва Покрова. Это доброе знамение.

— Да, — согласилась Адель.

Она хотела добавить — через день-другой вернется тепло, надо будет успеть сходить на грибную охоту, пока леса не укрыло настоящее снежное одеяло — и вздрогнула, потому что кто-то подошел сзади и взял ее за локоть.

— Восхитительно!

Видно было, что Дана не притворяется. Глаза горели, как у Лютика, наблюдавшего за ярмарочными акробатами.

— Как будто... — Тёма, подошедший следом за Даной, замялся, подбирая сравнение. — Как будто бинты снимали. Наверное, в следующий раз не так проберет, но сегодня...

— Рада, что мне довелось это увидеть, — покачала головой Дана.

Адель заверила:

— Сколько раз ни смотри, все равно пробирает. Камул рядом.