Рыжики для чернобурки (СИ) - Тарьянова Яна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лютобор торопился — в обед к ним должен был прибыть Влас Анджеевич с фотоаппаратом, намеревавшийся увековечить яркую красоту.
Эпилог
Эпилог
— Это была лучшая сделка в твоей жизни, — похвалил Эльгу отец, намазывая грибное варенье на ломтик сыра. — Какая жалость, что Кшесинским так быстро построили дом! Если бы отделка помещений затянулась еще на пару месяцев, ты бы смогла выставить им счет на этот год. О! У меня идея! Ты можешь попросить Адель дарить тебе варенье на день рождения. И научить Бранта брать плату грибным мармеладом в школе верховой езды. Они же привозят Лютика на уроки?
Эльга рассмеялась:
— На уроки они приезжали всего два раза, больше из любопытства, чем по надобности. Лютик не сильно интересуется лошадями. Вы же помните, что в первый раз его с трудом уговорили сесть в седло, а во второй он привез с собой ленты и прищепки и украсил коня, прежде чем покататься.
Родители заулыбались. История с декорированием коня запомнилась всем работникам конюшни, неоднократно пересказывалась, и со временем обросла кучей выдуманных подробностей, хотя взаправду Лютик ничего особенного не сделал — ну, ленты, ну прищепки... ладно, еще полотенце, которое решительно отобрала Адель.
— Я совершенно случайно встретила директора гимназии, — сообщила матушка. — Вежливый юноша, с ним всегда приятно побеседовать.
Эльга точно знала, что юноше сильно за сорок, но перечить матери не собиралась — каждый судит по своей мерке.
— Он хвалил Айкена! И просил меня поговорить с Брантом. Очень много желающих заниматься, ему нужно открывать вторую группу.
— Не надо на него давить, — покачала головой Эльга. — Мама, мы резко изменили свою жизнь. Спасибо вам за то, что вы подарили Бранту конюшни, и за то, что выделили нам часть дома. Но Брант еще не до конца привык к переменам. И не научился перекладывать работу на других: не умеет выделять, что лучше делать самому, а что — делегировать. Когда научится, тогда и поговорим о второй группе. Сейчас он слишком устает.
— Хорошо, — кротко согласилась матушка. — Подождем. Только не забудь — когда будешь приглашать Кшесинских на свой день рождения, намекни, что хочешь получить в подарок варенье.
— Намекну, — соврала Эльга.
Проще было пообещать, чем в очередной раз повторять родителям, что у Адели нет ни одной банки в запасе. Дюжина приехала в поместье, одна была подарена отцу Мельхору, а еще одна — сослуживцу Валериана Анджею Розальскому. Эльге Адель подарила бутылку ежевики на дождевиках. По такой же бутылке получили знакомый, помогавший оформить участок, архитектор и подрядчик. Адель сделала минимум, себе ничего не оставила, и сказала, что в следующем году сделает перерыв и к рыжикам и дождевикам не прикоснется. В общем-то, Эльга ее понимала — годы скучной жизни на ферме, никаких интересных событий. Другое дело сейчас — город, работа. Конечно, с грибами возиться не хочется.
Затрещало, засвистело, хлопнуло, разбрасывая угольки, полено в камине. Пляшущее пламя напоминало цвет шерсти Адели и Лютика, угли — окрас Валериана. Эльга смотрела в камин и думала, что ей повезло. Если бы Валериан не приехал на побывку к отцу Мельхору, Брант бы не пошевелился, и не отправился вместе с ней в Чернотроп. Не купил бы лошадей. Не взял бы у родителей дарственную на кусок земли и конюшни. Не открыл бы школу верховой езды, в которую стремятся попасть ученики гимназии. Они бы не переехали... ах, да, они бы точно не переехали, если бы Валериан с Аделью не вправили Бранту мозги. Эльга подслушала часть разговора — исключительно потому, что Кшесинские орали на два голоса — и ушла после фразы: «Жену совсем не ценишь, скотина бурая, ты ее так до нервного срыва доведешь!». После этой воспитательной беседы Брант уволился из депо, куда упрямо продолжал ходить на полставки, и занялся конюшнями на радость родителям. А Айкен перевелся в гимназию, быстро освоился и нашел новых друзей. Младшим было хорошо везде — и дома, где они играли с Брантом во дворе, и здесь, в огромном особняке с кучей места для пряток.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Единственное, о чем Эльга жалела, так это о том, что больше не могла день через день заходить в знакомую часовню, класть в чашу скрутки и слушать проповеди отца Мельхора. Она скучала по беседам с добрым пастырем, по неспешным чаепитиям, разговорам по душам, а иногда и откровениям. Здесь, возле поместья, тоже была часовня — новехонькая, отреставрированная за счет пожертвований родителей учеников гимназии и местных жителей. Эльга туда заходила — как не заходить? — но не могла привыкнуть ни к молодому энергичному жрецу Хлебодарной, ни к новенькой сияющей чаше.
Отец Мельхор никогда не давал советов в лоб. Он вообще неохотно советовал, умел повести разговор так, что собеседник сам находил ответы на мучившие его вопросы. Эльга была благодарна ему за ободрение и утешение во время второй беременности. Она понимала, что никогда бы не смогла поделиться своими страхами с кем-то молодым и энергичным.
И снова треск, шорох рдеющих углей, взгляд на пламя и очередное воспоминание о новоселье Кшесинских. Как Валериан ушел из-за праздничного стола, чтобы поставить к пилону приставную лестницу, влезть и намотать на оленьи рога искусственный плющ, который Лютик обнаружил в подарках. Мелкий рыжик помыкал чернобурым красавцем как хотел, и Эльга впервые оценила себя как черствую и нечуткую мачеху — она бы в такой ситуации твердо сказала Айкену, что плющ подождет.
Стоило подумать, как Айкен тут же явился — топоча, повизгивая от распиравших его новостей.
— Мама Эль! Мама Эль! А папе только что звонил дядя Валерек. Кричал в трубку: «Всё, теперь точно! Будет у меня в марте или апреле еще рыжик, а может быть и двое!». Мама Эль, а как рыжик может в марте появиться? Это же летние грибы, им весной холодно!
— Наверное, у них в банках есть, консервированные, — выкрутилась Эльга. — Тетя Адель их приберегла, не говорила дяде Валереку, когда можно открыть. А теперь пообещала, что отдаст в марте.
— Ты такая умная! — восхитился Айкен. — Всё знаешь. А то я у папы спросил, а он в ответ: «Оно тебе не надо». Наверное, сам не знал. Пойду, ему расскажу.
Айкен умчался прочь. Родители переглянулись. Эльга улыбнулась. Многозначительно заметила:
— Рыжики!..
— Всем счастье, — ворчливо ответил папа, поглядывая на пустую банку. — У всех рыжики. И только у нас горе — останемся мы на следующий год без варенья.
Эльга рассмеялась, извинилась, и ушла вслед Айкеном, рассчитывая, что Брант еще не покинул конюшню. Если Айкена переполняло искреннее любопытство, то ее — желание поговорить.