Снежный пожар - Филлис Уитни

— Если вы считаете, что необходим внешний повод для переезда сюда, мы можем вас представить как репетитора Адрии. Мы вынуждены были забрать ее из школы в этом семестре. Вы действительно можете с ней позаниматься, чтобы она не отстала от одноклассников. Если хотите, можете бросить работу в Сторожке. Клей найдет на это место кого-нибудь другого.

Воцарилось молчание. Я знала, что должна согласиться, и все же колебалась.

— Вы пришли ко мне по какой-то причине, не так ли? — спросил он наконец. — Чего вы хотели?

Я посмотрела в окно и увидела Эмори Ольта, стоявшего на опушке и наблюдавшего за домом; он словно поджидал меня. Я была уверена, видел меня сейчас в окне так же хорошо, видела его. Да, я пришла сюда с определенной целью. Пришла поговорить с Джулианом об инциденте с камнями. Но поняла, что не следует этого делать. Если Джулиан потребует от сторожа объяснений, старик все ему расскажет, и меня отлучат от дома, несмотря на Адрию.

Я сказала первое, что пришло мне в голову.

— Конечно, это пустяки. Но они начали меня тревожить. Вот уже дважды, возвращаясь в свою комнату в Сторожке, я заставала там вашего кота, Циннабара, хотя закрывала дверь перед уходом. Клей тоже не может растолковать, как он туда попадает.

Услышав мою жалобу, Джулиан вздохнул с облегчением.

— Скорее всего, это одна из проделок Шен; она обожает такого рода трюки; не могу сказать, для чего ей это нужно… возможно, она просто ревнует Адрию к вам. Я поговорю с ней. Когда вы сможете переехать, Линда? Мы можем приготовить для вас комнату уже сегодня.

Я еще не дала формального согласия, но он уже понял, что я сделала выбор.

— Есть еще одна проблема, — заявила я.

— Какая? Не сомневаюсь, что мы ее решим.

— У меня создалось впечатление, что вы предложили мне сделку. Мы можем приятно общаться при условии, что я не буду упоминать имени Стюарта Перриша. Мне не нравится это условие.

— Почему, Линда? Почему вы так озабочены его судьбой?

— Он является частью атмосферы этого дома. Он был хорошо знаком с Адрией. Я хочу узнать, что он за человек. Чем вызвана перемена в вашем отношении?

Он подошел ко мне совсем близко.

— Вы знали его раньше? Он ваш друг?

— Нет, он мне не друг. Вы считаете, что я сочувствую Адрии. Почему же не можете допустить, что я сочувствую и другим людям, даже тем, с которыми не знакома? Чтобы понять, что тревожит Адрию, я должна знать, что здесь произошло. Разве в основе душевных неурядиц девочки лежит не смерть Марго? Что, если в гибели вашей жены не виновны ни Стюарт Перриш, ни Адрия? Что, если преступник, толкнувший кресло, где-то рядом? Разве это не оказывает воздействия на Адрию? Не отравляет атмосферу дома?

Он снова стал мерить шагами комнату — человек, запертый в четырех стенах и чувствующий себя как дома только в горах. Задержавшись возле своего стола, он взял с него записку, которую писал, когда я вошла, разорвал ее на мелкие кусочки и бросил в корзину для бумаг. Затем он сел за стол и посмотрел на меня.

— Вы хотите знать о Стюарте Перрише. Хорошо — я вам о нем расскажу. Я часто думал, что, если бы Люцифер мог ходить на лыжах, это бы вылитый Стюарт. Я не имею в виду Сатану, падшего ангела и все такое прочее. Я говорю о Люцифере — утренней звезде, о Деннице. Я всегда видел Стюарта именно таким.

Да, подумала я, таким он и был. Он все озарял своим внутренним светом, что придавало ему какое-то величие.

— Он был создан для горных склонов, — продолжал Джулиан. — Я понял это, как только его увидел. Он с самого начала превосходил меня во всем. Ему многому предстояло научиться, но он совершенствовался быстро и легко. Я предложил ему помощь, и он радостно ее принял. Часть времени он тренировался с Эмори Ольтом, потому что Эмори — великий учитель. Он стал бы чемпионом, если бы не травма. Он сделал из меня лыжника, и, когда мне пришлось прекратить выступления, он страдал сильнее, чем я. Я даже думаю, что он переживал окончание моей спортивной карьеры тяжелее, чем собственное увечье. Он не мог примириться с этим происшествием, потому что не видел в нем смысла; другое дело — если бы я покалечился на лыжной трассе, покоряя горную вершину. Замерзшая лужа на дороге, мальчишки, стершие дорожный знак, — какое отношение могло все это иметь к достигнутому мной уровню мастерства? Поэтому, когда на сцене появился Стюарт Перриш, судьба предоставила Эмори Ольту третий шанс стать первым в мире. К несчастью, он никогда не любил Стюарта.

Джулиан молчат так долго, что я засомневаюсь, продолжит ли он свой рассказ. Я сидела молча и ждала. Когда он снова заговорил, его тон смягчился, как бывает при воспоминании о том, кого полюбил и потерял.

— Стюарт стал моим младшим братом. Мне казалось, что нас связывают кровные узы. Мы любили друг друга. Но я хотел, чтобы он достиг совершенства; я хотел этого ради Стюарта, а не ради того, чтобы наверстать упущенное, как думает Шен. Я перерос такого рода мелкие чувства. Я желал Стюарту успеха, потому что он был для него создал — ибо был прирожденным чемпионом. И он имел качество, встречающееся крайне редко: он совершенно не боялся. Перед любым соревнованием оставался абсолютно спокойным. Сначала это меня беспокоило. Потому что капелька страха нужна, чтобы адреналин поступал в кровь. Но к Стюарту это правило не относилось. Он хотел побеждать — и неуклонно шел к цели. У меня нет никаких сомнений в том, что через год он стал бы чемпионом страны, а через два — Олимпийских игр.

Я представила себе Стюарта сидящим в мрачной тюрьме; его подкосили на взлете. Меня мало волновали чемпионские титулы, но я хотела, чтобы мой брат достиг того, к чему стремился.

— Тогда почему вы не помогаете ему сейчас? — спросила я. — Почему не вызволите его из тюрьмы?

Казалось, он меня не слышал. Когда он опять заговорил, в его голосе звучал гнев, сила которого меня испугала.

— Вы хотели узнать, что за человек Стюарт Перриш. Я вам скажу: он был чемпионом до мозга костей. Это значит, что он был одержимым, безжалостным и эгоистичным.

Я не издала ни звука, но мне пришлось изо всех сил сжать подлокотники кресла, чтобы удержаться от негодующего возгласа. Джулиан продолжал:

— Я никогда не встречал членов его семьи, он меня с ними не знакомил и о них не говорил. Думаю, отец и мачеха его избаловали. Я знаю, у него есть сестра; наверное, доля вины за воспитание брата лежит и на ней. Он был красив, молод и крайне самоуверен. Он привык иметь что пожелает — так уж его воспитали в семье.

Мне снова пришлось сдержать гнев и воздержаться от комментариев.

— Уж не говорю о его девочках, — продолжал Джулиан. — Он имел шумный успех среди начинающих лыжниц «крольчих», думаю, они от него натерпелись. Впрочем, я не возражал против его увлечений. Кто-то должен учить уму-разуму молоденьких девушек. Но когда дело дошло до Марго, чаша моего терпения переполнилась. Она сказала мне, что он к ней приставал.