Взмах веера (СИ) - Анна Гринь

«… пока я не собралась с силами, чтобы рассказать тебе правду», — закончила я свою мысль и вздохнула, глядя в глаза легарду, радуясь, что он не способен читать мысли.

Упоминание Марты вывело Кланта немного из себя, он начал злиться, и это было мне на руку.

— Но ты же понимаешь, что я добьюсь своего? — сухо спросил он.

Я не удержалась от горького смешка:

— Да кто ж тебе даст такую возможность?

Решимость, проявившаяся в линии его подбородка, вынудила меня задуматься над словами легарда с большим опасением.

Мне было не понятно, что им движет, но жалость к себе я принять не могла ни при каких обстоятельствах.

— Эмма, мы знакомы очень давно, — напомнил мне легард.

— Да, — перебила я, — но ты так и не понял, что я никогда…

— Знаю, — кивнул он, не дав мне закончить. — Ты никогда не будешь делать то, что противоречит твоим внутренним ощущениям. Но… Неужели ты не понимаешь, что так было бы лучше для всех?

Я рассмеялась. Мне казалось, что единственным, кто здесь не понимает всего, был сам киашьяр.

— Для кого лучше? — резко прервав смех, спросила я. — Для тебя? Для ребенка? Но, Клант, для меня это не лучший исход.

«Если ты не любишь, то мне не нужна такая жизнь с тобой!» — хотелось мне крикнуть, глядя ему в глаза, но я лишь тихо хмыкнула себе под нос, отметив, что еще несколько месяцев назад дала бы согласие только ради нахождения рядом с ним, чтобы иметь право называть его мужем. Но не сейчас, когда разочарование и горечь многое для меня перечеркнули.

— И чем же все это плохо для тебя? — вновь начав злиться, тихо уточнил легард, непостижимым образом умудряясь нависать надо мной, хотя был выше лишь на несколько сантиметров. — Не нужно убеждать меня, что тебе не понравился наш поцелуй… Или прикосновение моих рук тебе противно. Кажется, когда‑то ты сама этого хотела?

— Это было давно, а я выросла слишком быстро, чтобы ты это заметил, — хмуро отчеканила я и отступила от киашьяра на шаг, обратив внимание, что он опять начал ко мне приближаться.

Я не могла не замечать, как меняется выражение его глаз, как злость и непонимание закипают в глубине его зрачков. Клант сжал ладони в кулаки и замер. От его тела волной исходил жар, отчетливо заметный даже невооруженным взглядом. Купол щита над нами начал слегка колебаться, и я разволновалась, что не успею выставить свой собственный, если этот разрушится.

— Прекрати! — воскликнула я.

Еще ни разу в жизни мне не доводилось видеть блондина в таком состоянии. Он не просто был зол, Клант излучал ни с чем несравнимую ярость. И она грозила обрушиться на меня.

— Я не понимаю тебя… — едва слышно вымолвил он, пытаясь контролировать свои эмоции, но получалось слабо.

— Просто не мешай мне, — попросила я и прикусила язык.

Разум едва сдерживал желание сердца спросить: «Ты меня любишь?» И это же грохочущее сердце давало мне ответ, уж не знаю, правильный или нет, но такой логичный в данный момент. Ответ, не суливший мне ничего, кроме горечи.

Люби он меня… Люби он меня, не пришлось бы устраивать эти игры с переодеваниями. Люби он меня, на сердце не было бы выжженных рубцов его многочисленных похождений.

— Эмма, — не переставая злиться, тихо пробормотал Клант, все еще надеясь подойти ко мне достаточно близко.

— Нет. И прекрати все это! — выкрикнула я, отступая. — Я хочу уйти.

Его плечи поникли, какая‑то необъяснимая тоска на миг высветилась в глазах, но все пропало раньше, чем я успела понять.

Клант махнул рукой, и камни прохода со скрежетом разъехались, а он просопел:

— Если ты этого хочешь.

— Да, хочу! — резко бросила я и направилась к видневшейся внизу лестнице.

Вдруг Клант возник у меня за спиной и положил ладони мне на плечи, едва ощутимо сжав. Я не ожидала от него ничего подобного, потому замерла, прислушиваясь. Мое тело все еще горело от вспыхнувшего, но не успевшего потухнуть желания. Если бы я была достаточно глупа… Если бы я была достаточно безрассудна… Я могла бы пойти на поводу у мимолетного желания, заставив разум на время утихнуть.

Если бы…

Я всхлипнула, крошечная слеза жемчужиной скользнула по щеке к подбородку.

— Эмма? — тихо и настороженно уточнил Клант.

Я не знала, что стало последней каплей. Был ли это его голос, вырвавшееся наружу безумие или может тело вдруг решило не дать мне отступить назад, но я развернулась, сама позволяя ему обвить вокруг моих плеч руки, после чего потянулась, отбросив все сомнения, и поцеловала легарда в губы.

Поцелуй вышел сначала смазанный и неловкий, будто ни он и ни я до этого не целовались. Клант и вовсе замер, как изваяние, словно какая‑то мысль не давала ему сосредоточиться на происходящем. Но потом он ожил, его губы настойчиво захватили мои в плен, а поцелуй стал другим: глубже и сильнее.

Будто нам этого было мало, он сжал меня на грани боли, неистова прижимая к себе, в то время как я хотела слиться с ним в единое целое, соединиться без остатка, забыть на время, кем являюсь. Разорвав на миг поцелуй, киашьяр подхватил меня, поднимая так, чтобы моя голова оказалась выше его, а слияние наших губ приобрело странный будоражащий оттенок.

Что‑то на самом деле изменилось, что‑то стало другим. И я не знала, что именно. Но мое отчаяние и горечь, не способные выразиться физически, вылились в это безумное и требовательное, когда даже мысль об отступлении пугала меня до ужаса.

— Эмма, — едва слышно пробормотал Клант, покрывая поцелуями мою шею, в то время как я пыталась не слушать внутренний голос, твердящий, что это уже было.

Правильнее было бы остановиться, не цепляться за него с такой неистовостью, не пить жаркое пламя его дыхания, но я не могла сопротивляться. Я слишком соскучилась по этому ощущению, по вкусу и силе. Я слишком сильно жалела, что не могу получить легарда в свое владение без разговоров и выяснений отношений. Я пожалела, что позволила себе один раз узнать его по — настоящему, и теперь мое тело требовало быть с ним рядом.

«Зависимость? Сумасшествие?» — спрашивала я себя, боясь верить тому, что это происходит, и я не в теле Марты сейчас.

Внутри меня вдруг все встало на свои места, а в животе вдруг появилось приятное томление и легкость. Но больше всего меня удивило другое: находясь рядом с Клантом, чувствуя его прикосновения, я могла отчетливее ощутить и малыша, притаившегося у меня под ребрами. Зародыш, которого еще трудно было назвать ребенком, словно точно знал, кто перед ним, передавая мне спокойствие и радость.

Все было так, как должно. И это успокоило меня лучше любых слов.