Мандаринка на Новый год - Дарья Александровна Волкова

– Да.

– А я понятия не имею! Что у меня есть, а чего нет! Я не хожу по больницам, не сдаю анализы! У меня не было возможностей подхватить гепатит или ВИЧ, потому что… Ты знаешь почему! Если ты, как ты выражаешься, «чист», то и я тоже!

– Люба, послушай, просто я знаю точно про себя…

– Тебе нужно… что?! Справка? Анализ из лаборатории? Так выпиши мне направления, черт побери! Я сдам всё, что нужно! Сколько тебе нужно моей крови? Пол-литра хватит? Скажи уже, что тебе нужно и…

Ее трясёт. Даже плакать не может – не гнев, не ярость. Всё вместе и еще что-то. Остро хочется выскочить вон из этой чужой квартиры, свидетельницы ее позора, ее падения, ее бесконтрольного подчинения этому… этому…

– Люба…

– Не прикасайся ко мне! Мало ли, может, у меня гепатит! Вот сначала анализы сдам, тогда…

– Прекрати! – Он сгрёб ее, наплевав на удар локтем в правое подвздошье и пинок коленом в голень. – Пожалуйста, Люба. Я не… Извини. Прости. Я виноват. Ты права.

– Пусти!

– Я это сказал, чтобы ты знала. Что я не мог ничем… тебя заразить. Я… у меня так… в первый раз. Чтобы я забыл. Я всегда раньше… Я сказал это, чтобы ты знала. Что тебе не о чем переживать.

– Ну да, конечно! Не ври! Ты хотел, чтобы я тебе сказала, что я тоже… «чиста».

Она все-таки хлюпает прямо ему во влажную грудь. Звук выходит громкий и смешной. Но они оба не обращают на это никакого внимания.

– Люба, это я… ну, просто на рефлексе. Брякнул, не подумав. Я… Извини.

– Отпусти меня.

Сказано так, что он разжимает руки. А она вздыхает. И, после паузы:

– Если мы всё обсудили, спокойной ночи. Завтра я сделаю всё, что нужно. – Голос ее чуть прерывистый, но тон… тон холодный и острый, как хирургическая сталь тщательно заточенного скальпеля. Отворачивается от него и замирает, затихает.

– Спокойной ночи, – говорит он ее спине.

Они не могли заснуть оба долго, прислушиваясь к дыханию друг друга.

* * *

Она сознательно закопалась в работу с самого утра. Чтобы не думать. Не вспоминать. Не анализировать. Не зареветь в офисе, чёрт подери! В довершение всего позвонил дражайший папенька – удостовериться, что с дочкой всё в порядке, вздумал ворчать еще, что дитё дома не ночевало. Господи, ей уже двадцать пять лет, она взрослая, совершеннолетняя и… и идиотка.

В обеденный перерыв сходила в аптеку и купила нужное. Не дав себе времени на раздумья, выпила согласно инструкции, поставила напоминание в телефон на следующий приём препарата. И снова уткнулась в монитор. Читать. Работать. Не думать. Не ждать звонка, как дура!

Он позвонил уже ближе к концу рабочего дня. Она вышла из кабинета. В коридоре, по счастью, пусто.

– Привет.

– Привет.

– Ты извини, я не мог раньше позвонить. У меня тут как по заказу. Три операции – два раза ассистировал шефу, один раз сам.

– Ничего страшного.

– Люб, слушай… – Ник вздохнул. – Ты… ты выпила… таблетку?

– Да.

– Правда? То есть не то. Я не…

– Я сходила в аптеку. Купила. Выпила в обед согласно инструкции. Живот уже начал болеть. Так что всё в порядке.

Кажется, из трубки веет арктическим холодом от ее слов, от тона, от коротких фраз.

– Люба, я не… Я просто беспокоюсь.

– Напрасно. Не надо держать меня за идиотку. Я тоже не горю желанием забеременеть от тебя, Самойлов. Так что всё под контролем, доктор. Если что-то пойдёт не так – я тебе сообщу.

– Люба, послушай, ну прости меня! Я действительно…

– Мне нужно работать. Если надумаешь выписать мне направления на нужные тебе анализы – позвони.

– Люба!

Короткие гудки. Он сжимает пальцы в кулак. Она часто моргает, чтобы не заплакать. Оба делают это в такт им – коротким гудкам.

А вечером дома она совсем расклеилась. Живот разболелся – просто ужасно. И голова тоже. Папа жужжал над ухом, Люба знала, в чём причина – он плохо переносил, когда она не ночевала дома. В общем, рявкнула на отца, чего за ней не водилась ранее. Папа надулся, но отстал. Зато в комнату зашла мама.

– Любовь Станиславовна, ты как с отцом разговариваешь? Что за новости?

Люба отвернулась к стене и плотнее укуталась в одеяло. Мать села на край кровати.

– Любаша, в чем дело?

– Мам, у меня месячные как-то плохо начинаются. Живот болит, голова тоже. Тошнит. А папа пристал как назло…

– Любочка… – Мама осторожно погладила ее по плечу. – А это точно… месячные?

Вот оно – материнское чутье. Как не вовремя!

– Точно, мам. Иногда бывает у меня – что так болезненно начинаются. Просто надо полежать.

– Ты таблетку выпила?

Люба вздрогнула.

– Таблетку?

– Обезболивающее. Принести тебе?

– Я уже выпила на работе, мам.

– Ну, выпей еще одну – если не отпускает.

– Да вроде бы утихает. Спасибо, мамуль. Я перед папой потом… извинюсь.

– Да я объясню. Поймёт, думаю. Всё же у него жена и три дочери.

– Хорошо.

– Ох, Любаша, Любаша… Организм намекает…

– На что?

– Да пора бы уже, дочка…

– Мам, – Люба повернулась к матери, – ты издеваешься? Не ты ли говорила, что сначала нужно встретить нужного мужчину? А потом уже о детях думать?

– Ну так встреть. – Мать невозмутима.

– Где, интересно? Может быть, он под кроватью валяется?

– Люба, Люба… Нет же недостатка в выборе.

– Нужного нет!

– Тоже верно, – со вздохом согласилась мать. – Нужный – он один. Ладно… – Мать коснулась лба дочери губами. – Отдыхай, девочка моя. Завтра всё будет в порядке.

Всё уже не будет в порядке. Ни-ког-да.

* * *

– Самойлов, у нее офигенные духи. От подушки пахнет м-м-м! Поздравляю, в кои-то веки ты выбрал девчонку со вкусом.

– Батюшко, у тебя ко мне дело?

– Конечно. Я оценил духи твоей подружки. Тебе это не важно?

– Нет.

– Ник… – интонация Дениса резко меняется. – У тебя всё в порядке?

– Нет.

– Нет – и всё? Больше ничего не добавишь?

– У меня полная жопа. Извини, Дэн, мне надо на обход. Созвонимся.

* * *

– Ох, Николай Глебович, дело-то, конечно, твоё. И я не буду больше тебе Альбинку сватать, она себе парня и без тебя найдёт. Но уж я повидала в этой жизни всякое. Послушай меня…

Ник безучастно пьёт чай, придерживая большим пальцем ложку.

– Молчишь? Ну, молчи, а я тебе всё равно скажу! Не пара она тебе! Ну, по всему же видно!

– Что видно? – спросил Ник всё также безучастно, просто чтобы не молчать.