Корсары Балтики - Дмитрий Морозов

— Иначе можно потерять саму Ливонию.

Роже не стал утверждать, что объединенные дружины комтурий под руководством магистра сотрут в порошок любую рать московитов. Он замкнулся в себе и потемнел лицом.

Спустя какое-то время рыцарь вдруг обратился к Грейсу:

— Скажи мне, шпион… Фема, вездесущая Фема, которой в Ливонии боятся даже несмышленые младенцы и тупоголовые сервы; всезнающая и всеведаю-щая Фема, имеющая уши в каждой комтурий и каждой деревне, — она тоже так думает?

— Как, милостивый государь?

— Считает ли Фемгерихт, — с трудом произнес Роже, борясь с обуревающими его чувствами, — что нам следует проглотить свою гордость и упасть в объятия варварских племен, создающих свою смехотворную державу, дабы уцелеть в водовороте грядущего?

— Но я всего лишь…

— Не скромничай, Грейс, ты слишком близок к одной известной особе, которая, доведись ей, может сместить и нынешнего магистра. Ответь… Впрочем — молчи, закрой свою волчью пасть, и молчи.

Изумленный этими переменами в речи, Чернильный Грейс действительно замолчал, а Роже, воскликнув дважды: «Горе тебе, погибшая слава рыцарства!», бросил поводья и пустил коня вскачь.

Шпион, довольно сносно державшийся в седле, все же не был отчаянным любителем бешеной скачки по лесу, и трусил Дальше в надежде, что обезумевший Роже воротится к тропинке, а не свернет себе шею в чаще.

Вскоре Роже появился слева от тропы, рыся наперерез Грейсу. Атласная кожа взмыленного коня тяжело опадала на крутых боках, сам же всадник выглядел справившимся с душевным порывом. На щеке его красовалась алая полоса — отметина от ветки, хлестнувшей по лицу.

— Прошу простить меня за минутную вспышку, — высокомерно сказал рыцарь. — Далеко ли нам еще? Мне кажется, что еще немного, и мы окажемся на берегах Дуная, где-нибудь под Веной…

— Осталось совсем немного, — усмехнулся шпион, озирая одному ему приметные вешки. — И могу сказать — нас уже ждут.

Роже растерянно оглянулся, но вокруг стояла первобытная тишина сырого леса, только огромных размеров филин, подслеповато моргнув, сорвался с ветки и, тяжело размахивая крыльями, скрылся в густой чаще.

— Надо было взять дедов меч, — заметил он, когда конь едва не поскользнулся на голом волчьем черепе, из глазницы которого недовольно высунулась гадючья морда. — В рукоять его еще в Святой Земле вделали мощи пустынника. Места поистине ведьмовские, уютно почувствует себя здесь один только вер-вольф.

— Все верно, — заметил Грейс, выбирая дорогу между поваленным деревом, заросшим зелеными мочалами мха, и покрытым слизью камнем. — Люди остерегаются сюда заходить. А ведь некогда тут было целое поселение.

— Да полно, — Роже вертел головой, стараясь не признаваться себе, что его начинает бить мелкая дрожь. — Эти леса стоят здесь, пожалуй, с сотворения мира.

— На самом же деле, — указал рукой шпион на частично проглоченные торфяным болотом развалины, усыпанные поганками, — тут совсем недавно, пять-шесть десятилетий назад, стояла богатая и знаменитая своими кузнецами деревня.

— Что же стало с ее жителями? — спросил Роже.

— Частично разбежались, частично погибли. — Шпион вздрогнул, когда со дна торфяника с громким хлюпанием всплыли гроздья зловонных пузырей. — Лес поглотил деревню с неимоверной скоростью, вместе с дорогой, тропинками и строениями. Потом подступило болото…

— Разве такое возможно, — подивился рыцарь, — чтобы люди, не из-за нашествия врагов или мора, а просто так покинули насиженный угол.

— Бывает, — криво усмехнулся Грейс. — Если вдруг поссориться с лесом и его обитателями.

— А как вышла та ссора?

— Разные ходят легенды, — нехотя ответил шпион, спрыгивая с коня. — Дальше пойдем пешком.

Роже, поспешая следом, настаивал:

— И все же, расскажи мне, Чернильный, что значит «поссориться с лесом»?

— На местном наречии этот лес именуется… — шпион отчего-то шепотом произнес название с обилием шипящих, типично ляхское, — что в переводе значит «Прах из-под копыт».

— Диковинное название.

— Однако поляки и литвины верили, что он возник здесь одновременно с приходом самых первых крестоносцев… будто бы из-под копыт их лошадей летели то ли зерна, то ли какая-то особенная земля, оплодотворившая пустошь. Рыцари-тевтонцы обожали посещать этот край, похожий на Арденнский лес, что к западу от Рейна, или на чащобы Баварии. Здесь водились вепри, которые могли клыками за два удара подрыть сосну в человеческий обхват, невероятное количество птиц, каких не сыщешь в славянских землях, а буйные головы утверждали, будто на полянах можно встретить единорога.

— Ну — это уже явное преувеличение, — развеселился Роже. — Для встречи с единорогом нужна девственница, а зная нравы первых крестоносцев…

— Я тоже думаю, — согласился шпион, обходя корягу, похожую на скрюченного моровым поветрием великана, — что единорогов тут не было. Но лес явно отличался от всех других на востоке Европы. Славяне его сторонились, но так вечно продолжаться не могло. Девственность чащи сохранялась вплоть до Грюнва-льдской битвы. Потом ляхи осмелели. И вот появились вырубки, застучали топоры и зазвенели пилы, на реках появились лодки. Словом, образовался в самой сокровенной части поселок.

— Весьма банальная история, — зевнул Роже. — Она длинна и скучна, как французская баллада. Что случиться раньше — я умру от болотных испарений, кончится повествование о славянских руинах, или мы придем на место?

— Первому не суждено случиться, — послышался скрипучий голос, да такой жуткий, что рыцарь едва не подпрыгнул на месте и выхватил кинжал из ножен, затравленно озираясь.

— Второе же и третье случилось одновременно. Из-за очередной коряги появилась старуха, одетая в невероятно грязные лохмотья. Возле ног ее крутилась собака, похожая на охотничью литвинскую породу, но с волчьим прямым хвостом и характерными желтыми глазами, внимательно и неотрывно уставившимися на кинжал, пляшущий в руке Роже.

— Отзови пса, — тихо произнес рыцарь. — Он мне не нравится.

Женщина положила скрюченные пальцы на голову собаки, та подняла морду, лизнула ладонь и потрусила по тропинке вглубь болота.

Роже спрятал кинжал.

— Вы пришли на место, — заметила старуха, с видом хлебосольного хозяина обводя рукой болотину. — А история Чернильного Грейса подошла к концу.

— Странный конец у этой басни, — усмехнулся рыцарь, успевший придти в себя после неожиданного появления старухи. — А что же деревня?

— А деревня нашла в лесу девочку-сиротку, — прокаркала старуха. — Приютил ее мельник. Она выросла, стала подолгу пропадать в чаще, беседовала с деревьями и туманами, с волками и совами. А с людьми не говорила, хоть и не была немая. В один прекрасный день мельник, заставший ее на поляне в окружении волков, попытался придушить девчонку.

— И тогда пришел лес, — с явным трепетом в голосе сказал шпион. — Корни деревьев подрыли забор, змеи вползли в амбары и клети, дикие свиньи вспахали клыками поля, а медведица перебила хребты коровам и тяглым лошадям. Аюди бежали, но многие из них так и не вышли из чащи, отбившись от испуганной толпы.

— Что же случилось с неразговорчивой особой? — спросил Роже.

— А она все так же живет на той самой мельнице, — заметила старуха. — Пойдемте со мной, люди из большого мира.

Пожав плечами, Роже зашагал вслед за старухой. Грейс семенил следом, явно робея.

Неверная тропа, прыгая по кочкам, подныривая под согбенные деревья и стелясь над промоинами, вывела их к могучей некогда мельнице, ныне являющей собой жалкую развалюху, нависшую над торфяником. Роже, поманив пальцем шпиона, шепнул ему:

— Грюнвальд был давно, не так ли? Мыслимое ли дело…

— Человеку не уразуметь сего, — откликнулась старуха, входя внутрь, словно у нее на спине имелась лишняя пара ушей.

Внутри также царило запустение, плесень и сырость. В углу, ковыряя клювом разбухшую доску, стояла болотная выпь, одним глазом следящая за пришельцами. Возле могучего сундука важно вычесывала блох собака, как две капли воды похожая на волчару, встретившего Роже и его спутника возле коряги. Рыкнув для порядка, зверь вернулся к своему вдумчивому занятию.

— Кыш, окаянные, — проворчала старуха, наподдав башмаком пса и махнув рукой в сторону птицы. — Не видите — гости у меня?

Выпь, обиженно покрутив шеей, убрела наружу, пес же только переместился поближе к выходу, но уходить не собирался.

— И что же надо от бедной Брунгильды друзьям негодницы Гретхен? — спросила старуха, грузно усаживаясь на сундук.

Роже, оглядев ее сморщенное, словно лист пергамента, лицо, волосатые бородавки на щеках и заячью губу, чертыхнулся про себя и уставился на осклизлые стены.

Заговорил Грейс: