Голубая кровь - Мелисса Круз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Из-за моей матери… — закончила Шайлер.
Ей пришло в голову, что Корделии, должно быть, позволили жить подольше, чтобы она могла заботиться о ней, Шайлер, поскольку ее мать… а что, собственно, с ее матерью на самом деле? Если она всемогущий вампир, почему же она в коме? На лице Корделии отразилась боль.
— Да. Твоя мать сделала ужасный выбор.
— Почему? Почему она в коме? Если она неуязвима, почему она не приходит в себя?
— Я не желаю это обсуждать! — отрезала Корделия. — Что бы она ни сделала, ее наследие должно быть честью для тебя.
Шайлер хотела спросить у бабушки, что та имеет в виду, но тут прибыл официант с серебряным трехъярусным подносом, нагруженным ячменными лепешками, сэндвичами и птифурами. Рядом с фарфоровыми чашками стояли сверкающие серебряные чайники с заваркой.
Шайлер поспешила налить себе чаю, но ее остановило предостережение бабушки.
— Ситечко!
Девушка кивнула и положила поверх своей чашки серебряное ситечко. Официант наполнил чашку горячим чаем. В воздухе разлился приятный запах бергамота. Шайлер улыбнулась. Она с раннего детства любила этот ритуал. В отдалении арфист наигрывал нежную мелодию.
На несколько мгновений разговор прервался: Шайлер с бабушкой наслаждались лакомствами. Шайлер положила на лепешку ложку девонширнского крема, а сверху водрузила изрядный кусок лимонного мармелада, откусила и замычала отвосторга.
Корделия промокнула губы салфеткой. Она выбрала маленький сэндвич с крабовым салатом, откусила чуть-чуть и положила его обратно на тарелку.
Шайлер обнаружила, что умирает с голода. Она взяла сэндвич — маленький, квадратный, с огурцом и еще одну лепешку.
Официант, ненавязчиво приблизившись, заново наполнил два верхних яруса на их подносе.
— Так почему ты считаешь, что мне повезло получить такое наследие от матери? — спросила Шайлер у бабушки.
Она была сбита с толку.
Корделия выражалась так, словно у нее, Шайлер, имелся выбор, кем ей быть, а судя по всему, что сказали на встрече, принадлежность к Голубой крови — это ее судьба.
Корделия пожала плечами. Она приподняла крышечку чайника и, нахмурившись, взглянула на официанта, тихо стоявшего у стены.
— Будьте любезны, добавьте кипятка, — сказала она.
— Ты действительно моя бабушка? — спросила Шайлер между пережевыванием двух кусков бутерброда из ржаного хлеба и копченого лосося.
Корделия снова улыбнулась. Это смущало: как будто вдруг приподнялся занавес и Шайлер дозволили взглянуть на истинную сущность старой женщины.
— Строго говоря — нет. Ты умна, раз заметила это. Нас всегда было четыре сотни от начала времен. У нас нет потомства в традиционном смысле этого слова. Как тебе теперь известно, на протяжении циклов многие из нас оказываются призваны, но некоторые предпочитают отдохнуть. Все больше голубокровных предпочитают отдыхать, бездействовать, не развиваться, оставаться в изначальном состоянии. Когда наши тела умирают, остается лишь капля крови с образчиком нашей ДНК, и когда настает час выпустить в мир новый дух, тем из нас, кто решает завести ребенка, внедряют новую жизнь. Так что в каком-то смысле мы с тобой связаны родством, но при этом и не связаны им вовсе. Но ты моя подопечная, и я за тебя отвечаю.
Шайлер пришла в недоумение от слов бабушки. Что Корделия имела в виду?
— А мой отец? — нерешительно поинтересовалась она, думая о том высоком мужчине в темном костюме, что навещал ее мать.
— Твой отец — не твоя забота, — холодно отозвалась Корделия. — Выброси его из головы. Он был недостоин твоей матери.
— Но кто он?…
Шайлер никогда не знала отца. Ей было известно лишь его имя — Стивен Чейз — и то, что он был художником. Они с матерью познакомились на открытии галереи. И все. О семье отца она не знала ничего.
— Довольно. Он скончался — это все, что тебе следует знать. Я уже говорила: он умер вскоре, после твоего рождения, — произнесла Корделия.
Она погладила внучку по голове. Это было первое физическое проявление приязни с ее стороны за очень долгий срок.
Шайлер взяла фруктовое пирожное с клубникой. Она чувствовала себя словно спущенный шарик. Ей было тревожно, как будто Корделия о чем-то умалчивает.
— Видишь ли, мы переживаем нелегкие времена, — пояснила Корделия, оглядев блюдо с птифурами и выбрав печенье с лесными орехами. — Среди нас становится все меньше и меньше тех, кто решает должным образом проходить цикл, и наши ценности, наш образ жизни стремительно исчезают. Теперь редкие из нас твердо придерживаются кодекса. Процветают развращенность и инакомыслие. Некоторые боятся, что мы никогда не достигнем возвышенного состояния. Напротив, многие предпочитают угаснуть во тьме, что грозит поглотить нас. Бессмертие — это проклятие и благословение. Я уже прожила слишком долго. Я слишком многое помню.
Корделия взяла чашку, изящно отставив палец, и сделала глоток.
Когда она вновь поставила чашку, лицо ее изменилось. Оно поблекло на глазах, и Шайлер стало жаль немолодую женщину, не важно, вампир она или нет.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы живем в грубое время, полное вульгарности и отчаяния. Мы должны прилагать все усилия, чтобы влиять на него, чтобы указывать путь. Мы — творения красоты и света, но люди Красной крови больше не слушают нас. Мы становимся ненужными. Их нынче слишком много, а нас слишком мало. Теперь их воля будет изменять этот мир, а не наша.
— О чем ты? Чарльз Форс — самый богатый и влиятельный человек в этом городе, а отец Блисс — сенатор. А ведь они оба из Голубой крови, верно же?
— Чарльз Форс! — мрачно произнесла Корделия, размешивая мед в чае. Она положила ложечку с таким стуком, что остальные посетители оглянулись на нее. Лицо ее закаменело. — У него свои представления о задачах. Что же касается сенатора Ллевеллина, занимать политическую должность — это прямое нарушение кодекса. Мы не вмешиваемся напрямую в человеческую политику. А посмотри на его жену! — с ноткой отвращения продолжила Корделия. — В ее вкусах и манере одеваться нет ничего от традиций Голубой крови. Полагаю, это называется деградацией.
Шайлер коснулась руки бабушки. Корделия вздохнула.
— Ты славная девочка. Я и так уже сказала тебе слишком много. Но, надеюсь, это поможет тебе когда-нибудь осознать правду. Не сейчас.
И более Корделия не пожелала говорить на эту тему.
Они допили чай в молчании. Шайлер надкусила шоколадный эклер, но положила его обратно на тарелку, не доев. После всего сказанного Корделией ее аппетит куда-то подевался.
ГЛАВА 23
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});