Под покровом тьмы - Джеймс Гриппандо

— Входите, — сказал Гас, впуская ее. Закрылись двойные двери. Энди стояла под хрустальной люстрой в холле, откуда следовал вход в эффектно выглядевшую гостиную. Сводчатый потолок с крутыми линиями все в том же тюдоровском стиле. Дубовый пол, инкрустированный по краям тиком и розовым деревом. Огромный каменный камин во всю стену. На другой стене висели красивые картины. Мебель дорогого европейского дизайна, какой Энди только любовалась в витринах. В центре шелковый восточный ковер такого размера, что хватило бы на весь ее дом.

— Очень мило, — сказала Энди, когда Гас помогал ей снять пальто.

— Уютно.

«Н-да. Моя „субару“ тоже уютная»…

— Могу я предложить вам что-нибудь? — спросил Уитли. — Кофе?

— Это было бы замечательно.

Гас повел Энди на кухню, но в коридоре они практически попали в засаду. Из своей комнаты появилась Морган. Гас сказал:

— Это моя дочь Морган.

Энди наклонилась и протянула руку:

— Меня зовут Энди.

— Энди? Это мальчишеское имя.

— Как и Морган, — тонко улыбнулась Энди.

Это, казалось, сразу разбило лед, словно они оказались родственниками.

— Мне вырвали зуб, — сказала девочка, показывая на дырку.

— Ой-ой. Больно?

— Немножко. Достаточно, чтобы не ходить в школу.

— Ясно. — Энди улыбнулась одними глазами.

— Вы собираетесь найти мою маму?

Энди и Гас переглянулись. Она почувствовала, что о ФБР у отца и дочери разговора еще не было.

— Я хочу помочь твоему папе.

Зазвонил телефон. Морган вытащила беспроволочную трубку из сумочки Барби.

— Привет, Ханна.

— Похоже, кто-то нашел подружку-прогульщицу, — подмигнула Энди.

Морган вспыхнула — виновная по определению. Быстро помахав на прощание, она пошла по коридору, потом остановилась и оглянулась.

— Можете как-нибудь зайти ко мне в комнату, Энди. Если хотите.

— Хотелось бы.

Морган вроде бы улыбалась. Гас выглядел явно растерянным.

— Как, черт возьми, вы сделали это?

— Это наше, девичье.

— Думаю, действует лучше, чем всякие папины глупости.

— Да ладно вам. Папа, у дочки которого есть розовый телефон, не может быть совсем уж плохим.

Энди прошла за Гасом на кухню, напоминавшую фотографию с разворота в модном журнале. Добротные шкафы вишневого дерева. Много гранита и нержавеющей стали. Стол размером с Гавайи. Энди пододвинула табурет к стойке. Гас, слишком нервничавший, чтобы сесть, остался стоять. Долгожданный солнечный луч пробился сквозь застекленную крышу, почти проведя между ними черту.

— Вы ведь не говорили Морган, что маму ищет ФБР? — Это прозвучало как вопрос, но с каким-то обвинительным уклоном.

— Нет. Я боялся, что даже простое упоминание о ФБР только еще больше напугает ее.

— Надо быть честным. Детская интуиция сильнее, чем вы думаете.

— Особенно у этого ребенка. Если она так хорошо все понимает в шесть лет, страшно подумать, что будет в шестнадцать.

— Единственный ребенок в семье нередко оказывается взрослее ровесников.

Гас налил две чашки кофе, потом встал по другую сторону стойки.

— У Морган, несомненно, есть кое-какие вполне взрослые склонности. — Он вспомнил об исчезнувшей из кабинета деревянной лошадке.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего. Вы думали над тем, что я рассказал о Бет?

— За последний час я лишь об этом и думала.

— И?

— Пищевое расстройство, кражи в магазинах… Я бы сказала, что это родственные проявления какой-то проблемы. Нехватка самоуважения, цели, индивидуальности. У женщины неприятности, и она вроде как зовет на помощь.

— Я слышал о пищевых расстройствах. Даже членовредительстве. Но воровство?

Энди глотнула кофе, потом осмотрелась.

— Она жила в мире, где выполняются все ее материальные потребности. Кража предметов первой необходимости вроде одежды была для вашей супруги последним способом вырваться из привычного окружения. Она когда-нибудь прежде делала что-то подобное?

— Крала?

— Нет. Она выказывала возмущение образом жизни, который вы вели?

— Насколько мне известно, нет.

— У вас есть хоть какая-то идея, почему она была так несчастна?

— Это более сложный вопрос.

— Позвольте мне упростить его. Несколько лет назад ваша жена обвинила вас в жестоком обращении.

— Да.

— Жестокое обращение нередко заставляет женщину делать странные вещи. Особенно если это длится много лет. Я не раз видела, как подвергшаяся жестокому обращению жена срывалась и поступала довольно странно.

— Бет никогда не подвергалась жестокому обращению. Энди смягчила тон, не желая переходить к конфронтации:

— Можно немного поговорить об этом? То же самое вы утверждали, когда мы встречались у судмедэксперта. Мне бы хотелось верить вам. Но почему она подала то заявление?

— Как я уже говорил, это сложный вопрос.

Энди подумала, не означает ли «сложность» Марту Голдстейн.

— По-моему, мне важно знать это. Вы не согласны? Гасу явно не хотелось снова вскрывать затянувшиеся раны, но вопрос, несомненно, требовал ответа.

— После рождения Морган у Бет была ужасная депрессия. По нескольку дней она не выходила из спальни, не хотела заниматься дочерью.

— Такое бывает чаще, чем вы думаете. Уитли положил себе в кофе сахар.

— Мне так и говорили, но от этого не легче. Нам были нужны двухсменные няни для ухода за ребенком, потому что Бет не следила даже за собой. Я пытался уговорить ее показаться психиатру, но жена не хотела. Так тянулось день за днем. Я приходил домой — она по-прежнему лежала в постели, как в момент моего ухода. Мы начали ссориться. Просто словесные перепалки — и только. Она плакала и кричала, что я не обращаю на нее внимания, пренебрегаю ею. Казалось, один и тот же спор длится ночь за ночью. За исключением того, что через некоторое время Бет начала оскорблять меня, ничего не изменилось. Единственная моя вина заключалась в том, что я был по горло занят на работе — не обращая, как она говорила, на нее внимания. А потом Бет вдруг назвала это жестоким обращением.

— Так вы говорите, что только в этом и заключалось жестокое обращение?

—  — Именно так.

— Но из поданного в полицию заявления следует совсем другой вывод. Она утверждала, что вы оскорбили ее физически.

— Это преувеличение.

— Зачем ей выдумывать такое?

— А зачем ей красть в магазине платье двенадцатого размера?

— Так вы на это надеетесь? Что люди узнают, как ваша жена воровала, и наконец поверят, что обвинения в жестоком обращении выдуманы?

Гас сначала онемел, потом возмутился:

— Я не намерен предавать это гласности. Вам же рассказываю только потому, что надеюсь — это поможет узнать, что произошло с Бет. Я сообщил вам это по секрету.

— Простите. Понимаете, ведь вы очень известный юрист. Трудно поверить, что вам наплевать на мнение других людей…

— Не наплевать. И меня очень беспокоит, как люди реагируют на это. Мои друзья, ее друзья. Моя собственная фирма. Я почти потерял работу из-за этого. Почему-то одного обвинения оказалось достаточно, чтобы признать меня виновным. Даже после того, как Бет забрала заявление…

— Посторонним трудно понять, во что верить в таких ситуациях.

— Тогда почему они верят в худшее?

— Думаю, дело в пикантности. Влиятельный юрист, который бьет жену. Или отчаявшаяся жена, которая выдумывает такое, чтобы не дать мужу уйти к другой женщине.

— Откуда вы это взяли?

— Не могу сказать.

— Вы говорили с Мартой Голдстейн, да?

— Я действительно не могу говорить об этом.

— Это ее точка зрения. Она внушает вам такие мысли, чтобы можно было искренне говорить партнерам и клиентам, будто я нахожусь под следствием. Это уловка. Она использует вас.

— Я ничего об этом не знаю.

— Я знаю — это Марта. Она почему-то вообразила себя этой самой «другой женщиной». Из-за подобных слухов нам с Бет было только труднее все уладить и двигаться дальше. Это сложно, даже когда вы любите друг друга. А я любил Бет.

— Правда, недостаточно, чтобы измениться. Гас уставился в чашку с кофе.

— Да, мы словно удалялись друг от друга все больше и больше…

— Из-за слухов, связанных с Мартой?

— Нет. Настоящая сложность коренилась во мне. Я до конца не верил, что она придумала обвинения, чтобы привлечь мое внимание или удержать при себе. Когда Бет подала заявление, казалось, будто в глубине души она хочет, чтобы я перешел границу. Я не говорю, будто она хотела, чтобы ее избивали. Но мне кажется, что Бет желала большей определенности. Есть черное — и есть белое. Или — или. Звучит бредово, но настоящая проблема заключалась в том, что когда-то у нас все было по-настоящему хорошо. Полагаю, ей требовалось что-то плохое, чтобы наконец махнуть на все рукой. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Все сказанное вдруг живо напомнило Энди ее собственную беду, ее недавнее горе у алтаря.

— Наверное, решение дается легче, когда кто-то делает что-то ужасное. Так произошло у меня и моего бывшего жениха. Бум. Я освободилась. И никаких сомнений.