Дитя среди чужих - Филип Фракасси

Генри не обращает внимания, садится прямо и часто дышит.

– Эй, тихо! – добавляет мужчина. Громче. Тревожнее.

Руки хватают плечи Генри и тянут назад.

– Куда вы меня везете? – кричит Генри, первый раз чувствуя истинный ужас.

Он в лесу, в полном одиночестве деревьев, и это резко противоречит его представлениям о доме, школе и улицах, к которым он привык; о знакомом мире. Это словно ударяет в лицо, выплескивается на передний план сознания с каждым медленным, трясущимся ухабом и выбоиной изрытой дороги; с каждым мягким, колючим скрежетом веток по борту… фургона!

Это фургон!

– Все хорошо? – другой голос. Водителя. Генри не видит его, перед ним лишь тусклые задние стенки дверей фургона, без окон и света. Голос у водителя солидный. Жесткий. У него акцент…

– Да-да. Парень труханул. Как думаешь…

– Нет, не надо. Мы почти приехали. Пусть орет, если захочет.

Чьи-то руки впиваются ему в плечи, и тело Генри поворачивается так, что он становится лицом к лицу с первым говорившим.

– Даже не смей,– говорит он, и Генри морщится от вонючего дыхания. Как тухлый лук.

«Он уродливый»,– понимает Генри. Лицо перед ним затекшее и в красных пятнах. Брови и борода густые и черные, а глаза тускло-коричневые.

– Я не буду,– тихо хрипит Генри, и мужчина заметно расслабляется. Пальцы на плечах ослабляют хватку.

– Тогда ладно,– говорит он.– Умница.

Генри еще немного поворачивает шею, смотрит на переднюю часть фургона. Он видит затылок другого мужчины, а за ним лобовое стекло. Фары освещают движущуюся проекцию скученных призрачно-белых деревьев, за которыми нет ничего, кроме покрывала черного неба.

– Можно мне воды? – спрашивает мальчик.

Уродливый мужчина сначала смотрит на Генри, а затем качает головой.

– Почти приехали, парень,– говорит водитель со своим странным акцентом.

Генри вздыхает и позволяет себе откинуться на пол фургона. Он прижимает связанные запястья к животу и поворачивается на бок, спиной к уродливому мужчине, который воняет луком и не сводит с него глупых пустых карих глаз, будто ждет, что Генри сделает что-то плохое, что-то такое, что даст разрешение снова причинить Генри боль.

Генри закрывает глаза, стараясь не плакать. Он заставляет мысли сосредоточиться на данных, которые видит черный глаз. Мальчик тянется к мужчине рядом с собой и чувствует настороженность, а за ней глубокий красный океан ненависти, насилия.

– Папочка… мамочка… – шепчет Генри,– дядя Дэйв… тетя Мэри…

Он произносит имена тихо, чтобы мужчина его не услышал. Они помогают мальчику почувствовать себя лучше, унять страх и тревогу. Он произносит эти имена как молитву и надеется, что кто-нибудь ответит.

Дорога внезапно выходит на выбоину, и фургон так сильно опрокидывается, что тело Генри на мгновение взлетает в воздух, а потом ударяется об пол, сталкивая зубы.

– Ай! – кричит Генри.

– Господи,– говорит уродливый мужчина.

Водитель что-то проворчал. Генри перекатывается на живот, запястья сильно прижаты к животу, а ноги уже одеревенели.

Водитель резко поворачивает руль в одну сторону, затем в другую. Большая ветка появляется из ниоткуда и ударяет в лобовое стекло, и водитель так сильно бьет по тормозам, что уродливый мужчина падает на бок и катится по пустому салону, а потом ударяется о заднюю часть водительского сиденья, согнув шею и упершись руками в металлический пол.

– Твою мать, Лиам! – орет он. Гнев и ярко-алый, прожилки темно-фиолетового.

Большая ветка прижимается к ветровому стеклу, листья плотно прижаты к окну, как дети к витрине кондитерской.

Водитель – Лиам, его зовут Лиам – переходит на нейтральную передачу, выдыхает, а затем выпрямляется, чтобы получше рассмотреть все через лобовое стекло. Через мгновение он поворачивает ключ, и двигатель глохнет; нажимает кнопку, и фары гаснут. Тьма поглощает их целиком.

Пот стекает с лица Генри и по затылку. Тишина такая плотная, а темнота такая абсолютная, что он чувствует себя погруженным в черную, как ночь, воду.

Серебристый отблеск освещает лицо Лиама, когда он поворачивается к задней части фургона. Мысли этого человека – словно размытое пятно медленно меняющихся цветов, бурлящих и безрассудных. Бесцельных. Генри ничего не может в них понять.

– Дальше пойдем пешком,– говорит Лиам.

– Пешком? – сердито спрашивает другой мужчина.– Почему?

Водитель не отвечает, только смотрит в лобовое стекло.

– Лиам! Отвечай. Почему мы… – говорит уродливый мужчина, встает на колени и тоже вглядывается в то, что застыло за стеклом. Спустя мгновение он спокойно садится.– Дженни здесь,– почти грустно заканчивает он.

Лиам открывает дверь со стороны водителя и начинает выходить.

– У Дженни не грузовой фургон,– говорит он и исчезает в ночи. Дверь за ним захлопывается, и Генри слышит шаги, направляющиеся к задней части фургона.

Уродливый мужчина ползет к дверям и открывает замок. Он распахивает одну дверь, затем другую. Мужчина, Лиам, стоит там и ждет, его темный силуэт вырисовывается на фоне окружающей ночи.

Генри чувствует руки на лодыжках, и его тянут к открытым дверям. Когда он беспомощно скользит в пасть незнакомцев, то чувствует самый сильный на свете страх.

4

В лесу так темно, опустилась ночь. Деревья так голодны, как им помочь?

Генри вспоминает этот стишок в ту секунду, когда его ноги ступают на грунтовую дорогу, по которой они ехали. Эту книгу читала ему мама, когда он был в детском саду, и хотя картинки в книге были яркими и жизнерадостными – деревья зубасто улыбались, пока вереница детей шла между ними к дому в лесу,– эти слова всегда ассоциировались у него с чем-то более зловещим, прямо как клоун, который сначала кажется милым и забавным, а потом всплывает во снах в качестве злодея. Вот как Генри видел деревья в той книге с рассказами: страшными. И хоть на иллюстрациях они казались счастливыми, с их черными глазами и деревянными зубами, он видел в них что-то порочное, возможно, даже злое.

И теперь, здесь в лесу, даже стоя на расстоянии вытянутой руки от этих странных, жестоких людей, Генри оглядывается по сторонам, осматривая окружающие его гигантские деревья, теснящиеся со всех сторон – изогнутые, узловатые ветви, грубую кору толстых стволов, рой листьев, покрывающих разветвленное гнездо арок, как растрепанные волосы безумного ученого. Деревья похожи на нечеткие фигуры, вышитые на тяжелой ткани черной ночи; те, что ближе всего к фургону, купаются в кроваво-красном свете задних фар, жуткое свечение придает им еще более угрожающий вид. Генри кажется, что вся ночь опустилась под воду, в темное озеро, где деревья качаются прямо на поверхности, а все, что лежит глубже,– неизвестно и опасно.

Смертельно.

– Эй,– говорит мужчина и щелкает пальцами в дюйме от носа Генри.

Мальчик отводит взгляд от