Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие - Николай Сагарда

Таким образом, учитель латинского языка отклонил св. Григория от обычного тогда образовательного пути, направлявшего греческих юношей из школы ритора в школу философа. Но из высказанных им св. Григорию доводов в пользу изучения римских законов ясно. что он хорошо понимал дух и требования времени: философия в это время не пользовалась уже прежним уважением вследствие переживаемого ею внутреннего глубокого упадка, а знание римских законов представляло большие преимущества в практической жизни, почему занятие римской юриспруденцией начало сильно привлекать к себе особенно знатных юношей. В это время высшая юридическая школа существовала не только в Риме, но и на востоке — в Вирите, романизированном финикийском городе. Впоследствии знаменитый антиохийский ритор Ливаний неоднократно жаловался, что более богатые слушатели его уходят от него для юридических занятий в Рим и Вирит [221].

Занятия римской юриспруденцией представляли для св. Григория большие трудности и потребовали от него несомненно значительно времени, так как приходилось изучать законы на латинском языке (§ 7). Но это изучение получило для него и чрезвычайно важное значение, хотя и не в том утилитарном смысле, какой имел в виду его учитель. Он сам обучал Григория с большим усердием, а затем стал настойчиво советовать ему для усовершенствования в латинском языке и для основательного усвоения римских законов отправиться в юридическую школу в Вирите. Св. Григорий сам сознавал, что раз он начал изучать римские законы, то этим уже в известном смысле налагались на него узы, и он должен был помышлять о Вирите (§ 57–62). Правда, для изучения римских законов можно было направиться и в Рим, как делали это многие юноши из восточных провинций и, может быть, и из Неокесарии, — такая возможность предносилась и самому св. Григорию (§ 64). Но обстоятельства сложились так, что св. Григорию с братом Афинодором явилась необходимость отправиться в страну, сопредельную с Финикией. Св. Григорий видел в этом прямое действие промышления о нем, приведшего его к Оригену. В то время как он, согласившись с доводами учителя, раздумывал, куда направиться и, по–видимому, останавливал свой выбор не на Вирите, зять Григория — муж сестры его — дельный правовед неожиданно был назначен в качестве юридического советника к императорскому наместнику Палестины в Кесарию. Он уехал один и хотел, чтобы чрез некоторое время последовала за ним и жена и взяла с собою и обоих братьев. Он прислал из Кесарии воина, который должен был сопровождать сестру и ее братьев. Для путешественников отпущены были государственные колесницы и пропускные свидетельства. Сделанные таким образом приготовления для их путешествия, безопасность сестры в пути, желание навестить ее мужа и его родственников, которые могли оказать содействие в получении юридического образования в Вирите, побудили братьев принять это предложение.

„Такова была видимая сторона дела, — говорит св. Григорий; но были причины, которые хотя и не были явными, тем не менее были самыми истинными, именно: общение с этим мужем (т. е. Оригеном), истинное научение чрез него о Слове, польза, которую я должен был получить от этого для спасения моей души, — (все это) вело меня сюда (в Кесарию Палестинскую), — хотя я был слеп и не сознавал этого, — однако это служило к моему спасению. Итак, не воин, но некий божественный спутник и добрый провожатый и страж, сохраняющий меня на протяжении всей этой жизни, как бы на долгом пути, миновавши другие места и самый Вирит, ради которого я больше всего намерен был устремиться сюда [222], привел меня в это место и здесь остановил“(§§ 70–71).

Таким образом, все складывалось так, что св. Григорий с братом прибыл в Кесарию Палестинскую. При этом они не оставляли мысли впоследствии все-таки направиться в Вирит. Однако, этого намерения им не пришлось осуществить.

Около этого времени в Кесарию Палестинскую прибыл знаменитый учитель александрийской школы Ориген, вынужденный удалиться из Александрии; пользуясь покровительством местного епископа, он скоро сделался центром кружка философски образованных мужей из христиан и язычников и таким образом продолжил дело, которому с такою любовью отдавался в Александрии. В Кесарии образовался новый центр христианского просвещения. Ориген, и раньше бывавший в Кесарии, скоро приобрел такую известность, что к нему стекались желавшие послушать его и поучиться многие не только из местных жителей, но и из других стран [223]. Эта известность Оригена привела к нему и прибывших в Кесарию братьев Григория и Афинодора. Св. Григорий впоследствии в своей благодарственной речи называл первый день знакомства с Оригеном драгоценнейшим из всех дней, когда для него впервые начало восходить истинное солнце (§ 73). Но это было позднейшее суждение св. Григория после пятилетнего пребывания в Кесарии и на основании вполне выяснившихся для него благодетельных результатов общения с Оригеном. Теперь же братья направились к Оригену, может быть, скорее из любопытства — посмотреть и послушать кесарийскую знаменитость. Первая встреча произвела на св. Григория неотразимое впечатление: „я поражен был его речью, как стрелою, и именно с первого дня, — ибо речь его представляла в некотором роде соединение приятной привлекательности, убедительности и какой-то принудительной силы“(§ 78). Ориген со своей стороны обратил внимание на новых слушателей. Нескольких бесед было достаточно, чтобы заметить дарования братьев, и Ориген решил сделать их действительными своими учениками в несомненном предведении той великой пользы, какую они могут принести на служении Церкви и христианскому просвещению. Иероним [224] сообщает, что Ориген, заметив превосходные дарования братьев, склонил их к философии, и это известие вполне согласуется с данными благодарственной речи самого Григория, который ясно дает понять, что на первых порах именно Ориген употребил все усилия, чтобы удержать братьев в Кесарии: он „прежде всего приложил всякое старание к тому, чтобы привязать нас к себе, в то время как мы, подобно зверям, рыбам или птицам, попавшим в силки или в сети, но старающимся ускользнуть или убежать, хотели удалиться от него в Вирит или в отечество“(§ 73).

Ориген прежде всего старался убедить их в пользе философии и безусловной необходимости для всякого изучать ее. Он восхвалял философию и любителей философии обширными, многочисленными и приличествующими похвалами: только философы живут жизнью, поистине свойственною разумным существам, так как они стремятся жить правильно и сначала достигают знания о самих себе а затем об истинно благом, к чему человек должен стремиться, и об истинно злом, чего должно избегать; напротив, он порицал невежественных, слепотствующих умом, не знающих даже того, что такое они сами, блуждающих как будто без разума, не знающих и не желающих узнать, в чем действительная сущность добра и зла; такие люди жаждут денег, славы, почета со стороны толпы и благосостояния тела; из искусств ценят те, которые могут доставить эти блага, а при избрании поприща деятельности предпочитают службу военную, судебную и изучение законов. Он утверждал, что для того, кто не занимается философией, невозможно и истинное богопочитание. Такие речи Ориген вел не один раз, а много дней вначале, когда братья приходили к нему; он говорил с большою настойчивостью и искусством, приводил множество оснований одно за другим, пока не достиг своей цели: „я все еще колебался и обдумывал, — говорит св. Григорий, — и решился заняться философией, еще не будучи совершенно убежден, но с другой стороны я не мог, не знаю почему, удалиться от него, а все более и более привлекался к нему его речами, как бы силою какого то высшего принуждения“. Как зачарованный, Григорий уже не в силах — был противиться (§§ 74–80).

Ho Ориген действовал на св. Григория не только силою своих доводов, но и обаянием своей личности: „он поразил меня и жалом дружбы, с которым нелегко бороться, острым и сильно действующим, жалом умелого обращения и доброго расположения, которое, как благожелательное ко мне, обнаруживалось и в самом тоне его голоса, когда он обращался ко мне и беседовал со мною“(§ 81). Ориген вместе с тем возбудил любовь и к самому учителю благочестия — спасительному Слову, „которое ко многим приходит, и всех, с кем только встречается, покоряет“(§ 82). „Подобно искре, попавшей в самую душу мою, возгорелась и воспламенилась моя любовь, как к священнейшему, достойнейшему любви самому Слову, которое в силу Своей неизреченной красоты, привлекательнее всего, так и к сему мужу, его другу и проповеднику“(§ 83).

Св. Григорий решил пренебречь всеми делами и науками, которые казались приличными для него, даже „прекрасными законами“, мысли о которых до этого времени он не оставлял, отечеством и родственниками, как в Кесарии, так и в Неокесарии: „одно было для меня дорого и любезно — философия и руководитель в ней, — этот божественный человек“(§ 84). Между Григорием и Оригеном установилась такая тесная дружба, какая была между Давидом и Ионафаном (1 Цар. XVIII, 1).