Ветер перемен - Семен Малков

— Хочу закончить институт в столице. Это престижнее, — так объяснила она свое решение знакомым. — Кроме того, у меня там живут бабушка и родной папа, по которым я очень скучаю.

Но это было лишь полуправдой. Уже тогда, при советской власти, местный национализм давал о себе знать. И Оля, учась в университете, как и другие русские, его постоянно ощущала. Поэтому она и ее сокурсник, который тоже не пожелал быть там человеком второго сорта, перебрались в Москву, где вскоре и поженились.

Маститый профессор, заведовавший отделением в одной из лучших клиник столицы Узбекистана, естественно, никакой дискриминации не подвергался, и его родные дети тоже. Однако недаром у евреев национальность устанавливается по матери. Воспитанные Оксаной сын и дочь, хотя и носили узбекские имена, впитали от нее вместе с молоком и горячую любовь к своей второй родине.

Алишер и Дильбар никогда этого не скрывали, даже гордились перед своими сверстниками. И пока Узбекистан не отделился от России, те не выказывали им недовольства. Все изменилось, когда национализм там поднял голову. Перед детьми Оксаны встал трудный выбор: кем же им все-таки себя считать?

— Вы — узбеки, выросли здесь и чтите местные традиции. Не отбивайтесь, как и я, от своего народа, и у вас не будет никаких проблем, — уговаривал их отец. — И не кичитесь русской кровью, как раньше. Сейчас здесь этого не любят.

— Но почему? — не понимали дети. — Нас же учили уважать Россию и ее великую культуру. Почему же вдруг стали ущемлять русских?

— К сожалению, это произошло не вдруг, а накапливалось годами, — удрученно объяснил отец. — Это последствие колонизации и национального угнетения. В прошлом многие испытали на себе великорусский шовинизм, и сейчас идет ответная реакция.

— Неужели и ты тоже? — недоверчиво спросил его Алишер. — Мы никогда не замечали этого. И докторскую степень ты получил в Москве.

— Да, трудно поверить в это, но так было, — нахмурив брови, ответил Дарвин. — Нашлись такие, кто смотрел свысока и за глаза называл «нацменом». Хотя мой дед был придворным поэтом эмира! — В его голосе прозвучала застарелая обида. — И вообще нам внушалось, что русский — «старший брат», а это унижало.

— Но это было раньше и прошло, — возразил ему Алишер. — Никто больше не заставит узбеков унизиться. Но и ущемлять русских неправильно. Это — дикость!

Это у него прозвучало резко, и Дарвин с грустью посмотрел на сына.

— Может, и так, но мы должны быть вместе со своим народом, — убежденно сказал он. — Человек — стадное животное и должен поступать так, как все. У нас иначе нельзя. Будешь противопоставлять себя другим, станешь изгоем!

— Тогда мы не с этим народом, папа, — вспылил Алишер. — Мы ведь с Дилей принадлежим и к великой русской нации. Не так ли, сестричка?

Дильбар, которая все время молчала, согласно кивнула. Профессор с горечью заключил:

— Ну, что же, вы уже большие, и у вас есть право выбора. Считаете себя русскими — пожалуйста! Но тогда вам лучше жить в России.

— А ты разве не поедешь с нами, папа? — нарушила молчание Дильбар, и на ее глаза навернулись слезы. — Как же мы без тебя?

— Ничего, проживете! Буду приезжать к вам в гости, как иностранец, — вымученно пошутил отец. — Знаете ведь, как меня здесь величают: «выдающийся сын узбекского народа». А кем я буду в России? Никем.

— Дело твое, папа, — серьезно сказал Алишер. — Но мы все же отсюда уедем. Я не могу допустить, чтобы маму оскорбляли соседи или торговцы на базаре. А это уже началось.

Алеша, как его называла мать, и Диля — оба белокожие, в Оксану, но темноволосые и черноглазые в отца, внешне больше походили на узбеков и все же выбор сделали в пользу своей второй родины — России.

Между тем по мере приближения выборов политические страсти все более разгорались, споры не утихали и грозили перессорить даже близких друзей.

— Видишь, как процветает у нас плюрализм мнений? Разве это не завоевание демократии? Возможно такое при коммунистах? Для всех уготовано было лишь одно — полный «одобрямс», — агитировал Наумова Максименко. — А ты не хочешь голосовать за Ельцина. При Зюганове снова онемеешь!

— Удивляюсь тебе. Не к лицу бывшему секретарю райкома размахивать жупелом антикоммунизма, — съязвил Артём Сергеевич, не переносивший, когда на него давили. — И зачем пугаешь меня Зюгановым? Сам ведь утверждал, что он не наберет нужного числа голосов.

— А сейчас уже не так уверен. Чем черт не шутит, — озабоченно ответил Николай Павлович. — Если власть вновь перейдет к этим демагогам, со свободой и бизнесом будет покончено. Сейчас надо мобилизовать против них — всех!

— Я согласен, что от демагогов из КПРФ хорошего ждать нечего. Но и за нынешнюю воровскую власть голосовать нельзя, — возразил Наумов. — Ты не зря боишься провала, так как народ уже познал ей цену. Надо объединиться вокруг достойного кандидата, который поведет страну по пути прогресса.

— И ты таким, конечно, видишь генерала Лебедя? — скептически поджал губы Максименко. — Это несмотря на то, что «катят» на него политические противники? Дескать, генерал — типичный солдафон и мало образован для того, чтобы управлять государством. Да и по части морали… обвиняют в предательстве. — И с усмешкой признался: — Разумеется, я не верю всей этой клевете. Даже считаю, что Лебедь честнее других. Но все же боюсь, что генерал способен установить военную диктатуру. Как Пиночет в Чили. Тебя это устроит?

— Не думаю, что это хуже второго пришествия Ельцина, — повеселев, ответил Наумов. — Но зачем предполагать худшее? Программа у генерала Лебедя вполне демократичная. В ней только мало конкретного.

— Поэтому напрасно ты на нем зациклился, — подхватил Николай Павлович. — У него нет никаких шансов. Я уверен, если на выборах больше других наберет голосов Зюганов, все равно вторым будет наш президент, и вместе с ним выйдет в следующий тур.

— Это еще бабка надвое гадала. Хорошо, если здравомыслие народа взяло верх и вторым оказался бы Лебедь, — с надеждой произнес Артём Сергеевич. — Тогда все, кто против коммунистов, объединились бы вокруг него.

— Но этого не произойдет, — убежденно возразил Максименко. — Советую тебе реально смотреть на вещи и поддержать Ельцина!

Его позицию полностью разделял и Полунин. После того как дочка успешно окончила бухгалтерские курсы и устроилась на работу в крупную торговую фирму, он, и прежде стоявший за президента, укрепился во мнении, что никто из кандидатов на этот пост лучше Ельцина не будет.

— Людочка вот-вот станет главным бухгалтером фирмы, — довольным тоном сообщил он Наумовым. — Ведь она у нас умненькая и порядочная. Ее там очень ценят, и зарплата просто сказочная. Но это, — пошутил, решив не называть сумму, — коммерческая тайна. Скажу лишь, что сейчас она — спонсор всей нашей семьи.

— Но завтра может потерять эту работу, и вы будете бедствовать так же, как сейчас многие, — попытался перетянуть его на свою сторону Артём Сергеевич. — Разве не видишь, что народ все больше нищает?

— Я тебе уже говорил, что считаю это временным явлением, связанным с переходом производства на новые рельсы, — остался при своем мнении Михаил Григорьевич. — Скоро все, кто желает трудиться по-настоящему, смогут получить рабочие места.

Они спорили еще довольно долго, но убедить друга в том, что для общего блага необходимо поддержать кандидатуру генерала Лебедя, Наумов не сумел. Полунин, как и Максименко, остался верным сторонником Ельцина.

Совершенно противоположного мнения были Царев и Кругаль. Их решение поддержать кандидатуру лидера КПРФ для свержения нынешнего президента было обусловлено личными переживаниями. Именно Ельцина, а вернее, созданные при его правлении условия жизни они считали причиной происшедшей в их семьях трагедии.

— Ты уже знаешь, что дочь Царевых, которую мы с тобой везли из роддома, выходит замуж за австрияка? — волнуясь, сообщила Варя сногсшибательную весть. — Нина и Володя в трансе! Жених — двухметровый красавец, из богатой семьи и, естественно, жить будут там.

Наши друзья, по сути, потеряют свою единственную дочь!

— Не может быть! Не знаю, как Нина, но Володька этого не переживет, — всерьез огорчился Артём. — Ведь не только его дочь теперь станет «фрау», но и внуки — немцами, которых он считает, как, впрочем, и англичан, извечными врагами России.

Дочь Царевых, красавица, служила фотомоделью в рекламной фирме и часто выезжала за границу. Она была замужем, и Наумовы, как друзья дома, присутствовали у нее на свадьбе. Но недаром ведь говорится, что «любовь зла», и ей встретился австриец, который сумел отбить ее у мужа.

— Как же ты мог это допустить? — спросил у друга Артём Сергеевич. — Разве нельзя было отговорить дочку от неразумного шага? Они ведь с мужем неплохо ладили. Зря он отпускал ее в долгие командировки!