Хороший плохой босс - Николь Келлер

Она поднимает на меня заплаканное лицо, и в ее глазах я вижу, как в этот момент ведут борьбу две стороны: одна из них привыкла за эти годы полагаться только на себя, и не верит мне, а другая хочет поддаться слабости и переложить часть ответственности на меня. И я добьюсь, чтобы вторая сторона победила. Потому что я не позволю впредь своей женщине тянуть на себе все дерьмо. Я достаточно отсутствовал в их жизни, и пришла пора исправлять это.

– Никита – самое дорогое, что у меня есть, – прошептала Катя, отчаянно цепляясь за ворот моей рубашки, до треска ткани.

– Вы для меня тоже самое дорогое. И я сделаю все, чтобы ни ты, ни Китенок больше не грустили и плакали. Мне нужно, чтобы ты верила в меня, – и в каком-то внутреннем отчаянии и порыве прислоняюсь лбом к ее лбу. Катя отпускает мою рубашку и осторожно обнимает за талию, таким образом выражая свое молчаливое согласие.

– Береги нас, пожалуйста, – произносит едва слышно, но я сумел разобрать.

– Больше всего на свете.

Как бы мне не хотелось постоять вот так еще вечность, я немного отстраняю Катю от себя и строго произношу:

– Сейчас ты пойдешь, умоешь лицо холодной водой и успокоишься. Выкинешь все мысли из головы и пойдешь к НАШЕМУ сыну. Ты должна быть сильной ради него, и он никогда больше не должен видеть и не увидит, что его мама плачет. Ты меня поняла?

Катюша лишь покорно кивает, смешно хлюпнув носом.

– Молодец. Я съезжу по делам, но завтра с утра, перед работой заеду за тобой, и мы снова вместе навестим сына. А теперь беги к нему скорее, не заставляй нашего Китенка волноваться.

Мимолетно целую ее в висок и иду на выход. Пора, наконец, навестить того, кто считает себя вправе вершить людские судьбы.

В доме, что я был десяток раз за последние четыре года, ничего не изменилось: все та же стерильная красота, как в музее, шикарная безвкусица и тишина, как на кладбище.

– Марк? – спускающаяся по лестнице мама, напоминающая английскую королеву, в удивлении вскидывает брови.

– Привет, мам.

– Что-то случилось? Что-то не так в компании? Почему ты не в офисе? – засыпает меня вопросами. В ее глазах неподдельные испуг и удивление. Усмехаюсь, по-новому смотря на эту женщину, что двадцать шесть лет назад меня выносила и родила. Только сейчас в мою голову приходит неожиданный вопрос: а любила ли меня моя мать?

Во всех конфликтах с отцом она всегда была на его стороне. Валерий Воскресенский был для нее всем. Разумеется, она, привыкшая вести светский образ жизни, не хотела терять деньги. Поэтому прилагала все усилия, чтобы подавить меня: раз отец решил, что мне надо поступать на юридический, я беспрекословно должен идти на юридический. Если отец решил, что я должен сесть на его место и руководить компанией, то я должен стать во главе. Если отец решил, что я должен жениться на Ане, потому что это выгодно для бизнеса, и я не умею пользоваться презервативами, то я опять должен поступить по указке Валерия Воскресенского и никак иначе.

Моя мать ни разу не спросила меня о внучке или о том, как мне живется рядом с навязанной женщиной. Ни-ра-зу. Только о компании, о прибыли, о счетах, о заключенных контрактах. Потом все это дословно докладывала отцу, потому что я не в состоянии был общаться с ним ровным тоном. А врачи категорически запретили волновать его под угрозой повторного инсульта.

Хорошо, допустим, в том, что Аня залетела, я виноват (хотя и тут готов спорить: как трахал, а тем более кончал в нее, хоть убейте, я так и не вспомнил), и то, что мать всецело, как обычно, поддержала решение отца, я понять могу. Но простить и понять того, что она совершила…Никогда.

– Я поговорить, – коротко бросаю, едва сдерживаясь.

– Тогда прошу, присаживайся, – мать царственно указывает рукой на кресла, стоящие друг напротив друга. Плюхаюсь в одно из них, положив руки на подлокотники и сразу же выпаливаю:

– Помнишь, как мы отмечали мой первый успешно заключенный и отработанный контракт?

Я застал мать врасплох, потому что она не понимает, куда я клоню. Ну, конечно, она сотворила чудовищную вещь и тут же о ней забыла. Потому что она заботилась о собственной заднице и пополнении счетов Воскресенских. Только и всего.

– Конечно, помню. Тогда Лиза была еще совсем крошечная. И у отца только – только наметились улучшения. Поэтому мы все скромно посидели дома, а не как положено.

В этом вся моя мать. У нее даже покупка очередного платья от Версаче или еще какого-нибудь модного педика должна пафосно отметиться. Поэтому она, конечно, была недовольна, что приходится дома сидеть за столом, как она выразилась – «как плебеи». Но очень старалась весь вечер скрыть свое недовольство, потому что я улыбался, как идиот, по ее указке, а рядом сидел отец, хоть и в инвалидном кресле.

– Ты тогда выходила в коридор, помнишь? – вкрадчиво интересуюсь, сжимая ладони в кулаки.

Мать слегка бледнеет, но тут же берет себя в руки, высокомерно задирая подбородок.

– Что за допрос, Марк? Ты хочешь меня в чем-то обвинить? – произносит менторским тоном, словно я нашкодивший щенок.

– Хочу, мама. Признайся, это ведь ты удалила сообщение моей девушки о том, что у меня родился сын четыре года назад?

Глава 34 Марк

Надо отдать должное моей матери – актриса она потрясающая. Браво. Но меня пробирает злость от того, что она просто не может признаться, а делает вид, что спасла меня от смертельной «болезни» под названием «родной сын».

Четыре года назад

– Мама?

Моя мать резко разворачивается, от испуга прижимает руки к груди, и что-то падает с глухим стуком. Мой телефон. Я оставил его на тумбе вместе с ключами от машины. Случайно забыл.

Поднимаю его, верчу в руках и, нахмурясь, задаю вполне закономерный вопрос: