Сердце Сумерек (СИ) - Субботина Айя

— Мне нравятся твои веснушки, Маа’шалин. — Он так смешно произнес это слово, что я даже наскребла силы на улыбку. — Не смей уходить, ситти, я твой муж и я запрещаю тебе, поняла?

Понемногу, но я пришла в себя. Правда, мы так и сидели с Рогаликом на полу: я у него в объятиях, стиснутая, словно самая большая драгоценность в мире, укрытая от всех невзгод. Правду говорят, что все познается в сравнении. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой защищенной. Как будто о сильные плечи моего мужа разобьется каждая, даже самая большая беда.

Охо-хо, называть его мужем становится непозволительно приятно.

— Кажется, уже все прошло, — сказала я, немного погодя, когда поняла, что еще немного — и просто провалюсь в сон.

Граз’зт взял мою руку, внимательно осмотрел: черные орнаменты вернулись на место, разве что теперь они стали чуть ярче.

— Не больно? — В оранжевых глазах Рогалика плескалось неподдельное беспокойство.

— Нет, почти нет.

На самом деле ощущения были тем еще «удовольствием». Кожа до сих пор горела так, словно по ней прошлись паяльником. Рисунка уже не было, но я физически ощущала каждую ветку шипастой лозы, которые еще минуту назад были на моей коже. Как будто они все еще были там, но теперь внутри меня.

— Врать ты, Маа’шалин, совершенно не умеешь, — мягко пожурил Граз’зт и прикоснулся губами к внутренней стороне моей ладони. Осторожно, как будто боялся, что и это невинное касание может причинить мне боль.

Он выглядел таким трогательным в этот момент: крепкий сильный мужчина, осторожный в своем желании не испортить этот странный момент близости. Я поддалась к нему, наплевала на голос разума, который как заведенный твердил, что я уже почти увязла в этом красавчике, притронулась подушечкой пальца к его длинным светлым ресницам. Мягкие.

Граз’зт распахнул глаза, чуть сильнее жаль пальцы на моей запястье.

— Ты не посредственность, Маа’шалин, — сказал он неожиданно тихо, как будто говорить громче ему было нестерпимо больно. — Ты просто маленькая лгунья.

— Предпочитаю называть это здоровым прагматизмом, — отозвалась я. Впервые в жизни мне не хочется выцарапать глаза за то, что меня обвиняют во вранье.

Рогалик покачал головой, оскалился в некоем подобие хищной улыбки.

— Дать бы тебе по заднице за этот твой «прагматизм», но, боюсь, с учетом тех восьми раз, что еще остались, я начну остерегаться даже собственной тени.

— Мне нравятся мужчины, которые не недооценивают врага, — подражая его оскалу, повторила я.

Получилось, наверное, смешно, потому что Граз’зт хоть и пытался сдержаться, но все равно расхохотался. А я охотно рассмеялась в ответ. Возможно, завтра со мной снова случится что-то такое; возможно, завтра я вернусь домой. Или почему завтра? Сегодня? Через минуту? Вот сейчас, если случайно закрою глаза…

Но ничего не произошло, и я с облечением выдохнула, потихоньку наблюдая за тем, как этот здоровенный рогатый демон смеется над моими несмешными шутками. И выглядит таким искренним, что сердце щемит.

— Маа’шалин?

Я с трудом оторвалась от разглядывания его лица, но взгляд тут же опустился на губы.

— Эти твои веснушки — они от чего бывают?

— От того, что солнце целует, — улыбнулась я. Полагаю, что сказочной версии будет достаточно. Не начинать же ему рассказывать о генетике, в которой я сама тот еще профан.

Бровь Граз’зта выгнулась, глаза снова сверкнули.

— Значит, солнцу можно тебя целовать, а собственному мужу — нет? Тебе не кажется, что здесь определенно есть что-то неправильное?

Я сглотнула. Веселье из меня мигом выветрилось. Вот умеет он: один такой взгляд, хрипотца в голосе — и все, я становлюсь мягче теста и глупее тыквы. И какая-то романтическая дурашливая фея во мне нажимает на рубильник, который отключает инстинкт самосохранения.

— Это просто красивые слова, — попыталась отшутится я.

— То есть ты не хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — Он как бы невзначай притронулся губами к моему виску. — Совсем не хочешь попробовать и узнать, что будет? И это не твое сердце сейчас грохочет так, что вибрирует моя кровь?

Его губы спустились ниже, мягко прихватили кожу на подбородке, горячее дыхание почти опаляло.

Нужно остановиться. Прямо сейчас, пока у меня еще осталась капля здравого смысла. Пока еще есть куда отступать.

— Нет, — шепнула я. Халтура, сама же себе не верю.

Граз’зт хмыкнул в ответ. Хорошо, что сейчас я не вижу его лица, потому что просто не могу открыть глаза, как полная идиотка наслаждаюсь тем, что между мной и этими новыми ощущениями нет ни единой преграды.

— Лгунья. — Он улыбнулся куда-то мне в шею, прикусил кожу — и тут же впился в нее губами. Забросил мою руку себе на плечо. — Бессовестная лгунья, Маа’шалин.

Да, я лгунья. А еще трусиха. И дурочка. Потому что все это нужно немедленно прекратить, а я слишком вяло хватаю ускользающие аргументы.

— Может, ну их к бесам, эти твои «рогалики»?

Я только киваю, как китайский болванчик, потому что он уже обнял меня, одной рукой поймал сзади за шею, а второй сжал за ягодицу: совершенно бессовестно, жарко. Что мы делаем?

Краешком сознания я услышала какой-то шорох. И судя по внезапно напрягшемуся Граз’зту — он тоже услышал.

— Данаани. — Стоящий в дверях Хадалис растерянно перевел взгляд с меня на Рогалика. Сглотнул, нахмурился. — Это тоже такое притворство, да?

глава 14

Если бы кто-то сказал мне, что я когда-то попаду в ситуацию, где два красивых мужчины будут из-за меня рычать друг на друга, я бы, наверное, покрутила пальцем у виска. Такое же только в книгах и фильмах бывает, и — очень редко — в реальности, но с другими девушками.

Но в последнее время все в моей жизни все так круто изменилось, что я уже пообещала себе ни от чего не зарекаться.

Граз’зт нарочито медленно поднялся, аккуратно поставил меня на ноги. После наших с ним нежностей — ну а как еще это назвать? — меня словно ледяной водой окатили. И меньше всего на свете в эту минуту хотелось думать о том, что, похоже, придется объясняться с Хадалисом. И какого лешего мне так не по себе?

— Она не Данаани, — спокойно и очень четко проговаривая слова, сказал Граз’зт. — Поэтому перестань вести себя, как влюбленный пень.

Гард моргнул, поджал губы. Он выглядел одновременно и злым, и растерянным. Как будто все, во что он верил и на что опирался, стало рассыпаться прямо у него под ногами.

Мне вдруг стало очень стыдно за то, что я не рассказала ему правду, когда была возможность. Я бы не стала огорошивать его, как Рогалик: обухом по башке. Подвела бы к этому мягче, выбрала нужные слова.

«Но ты все чего-то ждала, что-то хотела выпытать, а теперь уже поздно».

А все дело в том, что смотреть на Хадалиса было ужасно больно. Ни то мне, ни то части меня, которая горела всякий раз, как он появлялся поблизости. Это то, что Данаани оставила во мне.

— Ты говоришь ерунду. — Хадалис выдохнул, поймал мой взгляд. — Скажи ему, что он просто идиот.

Я честно собиралась ответить, но Граз’зт меня опередил.

— Это — не принцесса, а ты тупая задница, если не можешь понять такие простые вещи, будучи тем, с кем она разделила свою жизнь. То, что она — другая, было очевидно еще у алтаря. Но тыбыл слишком занят сценами ревности, чтобы увидеть то, что лежит на поверхности прямо у тебя под носом.

Гард сжал кулаки, подался вперед. Его намерения были очевидными и Рогалик, похоже, собирался принять вызов.

Но я вовремя успела встать между ними, развести руки, удерживая спорщиков на расстоянии. Так, Машка, а вот теперь вспоминай все, что ты знаешь об искусстве болтологии, потому что, похоже, они серьезно намереваются друг друга убить.

— Хадалис, мне очень жаль, но я действительно не принцесса, — стараясь говорить мягко и уверенно, подтвердила я слова Рогалика. Потом перевела взгляд на мужа, нахмурилась. Очень надеюсь, он понимает мой мысленный посыл. — А ты — держи себя в руках.