Ишемия (СИ) - "happynightingale"

Бен корил себя каждый день, что отказался от неё из-за диагноза, но после смерти деда он точно не хотел, чтобы ещё одна его привязанность закончилась тем, что он никого не спас. И,все же, поступил он низко, отвернувшись в момент, когда девочка тянулась к нему, обнажая и тело, и свою измученную, но чистую душу. Бена давило не то, что они не встречались, а вина за то, что кого-то он спасал, а кому-то оставил шрам. Это было не профессионально. И не по-человечески.

Бен тряхнул головой. Ему было тридцать шесть. Слишком поздно, чтобы играть в тоскующего влюбленного. Но, порой, мужчине действительно становилось немного не по себе от собственного малодушия, проявленного в момент, когда он позволил Рей выйти из его квартиры и уйти в ночь. Ведь ничего не мешало остановить так сильно напуганную девушку, которая бы осталась в его руках, – он видел, как она сама этого хотела.

Мужчина выбрался из автомобиля. Втянул в легкие воздух, ещё прогретый солнцем и пахнущий дорогими спиртами, делающими славу этому городу на весь мир. Подумал, что этот утонченный аромат, конечно, отличался от запаха протирочного спирта, который витал в предоперационной, но, все же, привычно успокаивал. Что жалеть о том, что он в принципе не создан для здоровых отношений. Не задержал, и правильно сделал. Вот то, что из него врач хороший никак не получался до конца – это уже да, вот это проблема, которую он собрался решить старым способом. С помощью алкоголя. Забыв на вечер о том, что он, вообще-то, любит Курвуазье, а не Хеннесси. За тот один процент разбавленной карамели, которая, на самом деле, меняла все. И в коньяке, и в… Рей, которая с первого поцелуя была как жженый сахар.

Возле входа в дом его уже ждал Рино. И тут Бен неожиданно понял, что так просто отсидеться и напиться ему никто не даст. Сейчас Рино на правах мастера этого дома точно проведет ему многочасовую экскурсию.

Бен вздохнул и подумал, что, наверное, в доме Хеннесси не шибко вежливо просить кофе. Но попробовать стоит, а то он уснет раньше, чем начнется все веселье.

*«Мое поражение ещё не означает, что нельзя было победить. Многие потерпели поражение, стараясь достичь вершины Эвереста, но в конце концов Эверест был побежден» - команданте Че. Лучший из всех живщих людей в Истории. Для автора уж точно.

**не могу удержаться, чтобы вам не рассказать мою любимую историю. Все дома в Коньяке реально покрыты черным где-то на уровне первого этажа. Так происходит, потому что коньяк, который хранится в погребах, в процессе вызревания испаряет алкоголь (где-то два процента). И эти испарения служат средой для грибка torula compniacensis, который покрывает и стены погреба, и стены домов, придавая им черный цвет. Думаю, в далеком прошлом было довольно сложно скрывать, что втайне коньяк делаешь у себя)))

** *- мастерами ассамбляжа в доме Хеннесси всегда была семья Фийо, но из-за диагноза, который я приписала их ребенку, я решила изменить фамилию.

*** *медуллобластома - злокачественная опухоль, развивающаяся в детском возрасте

***** Уньи Блан является единственным сортом для производства коньяка дома Хеннесси. Коньяк других домов обычно состоит из Уньи Блана на 98%, разбавлясь, например, Фоль Бланшем или Коломбаром.

***

После ристретто с каплей коньяка Бен приободрился и наслаждался как частной экскурсией, так и компанией человека, который, как и он сам, был влюблен в свою работу. Это всегда подкупало Бена, потому он слушал с живым любопытством. И об истории, и о спиртах, и об особых коньяках вне гаммы Хеннесси, создавать которые и была работа семейства Крийо. Во время экскурсии Бен крепко держал тюльпанообразный бокал с потрясающим Hennessey Imperial, созданный отцом мсье Рино в честь коньяка, который этот дом делал для Александра Первого. Не пьянел, но все больше расслаблялся. Он шел, и ему казалось, что его «я», которое он всегда прятал и сдерживал, аж стонет от удовольствия от того, что Бен ослаблял понемногу контроль. Так обычно чувствовали себя люди, просидевшие день за столом, и потом с удовольствием вытягиващиюся до хруста. Вот его душа потихоньку хрустела, очарованная великолепным вкусом с оттенком мёда и дыма.

В ходе экскурсии по верхним этажам Бен узнал, что сегодняшняя вечеринка посвящена созданию какого-то нового, первого с 2009 года особого коньяка, и что кроме гостей тут будут присутствовать не только руководители LVMH*, но и наследники дома Хеннесси, которые были акционерами холдинга и хоть и не управляли коньячной империей, но чувствовали себя как дома. Что-то в этот момент смутно царапнуло Бена, но он отпил ещё глоток и с радостью согласился посмотреть святую-святых, куда не водили туристов, – погреба Дома. Для него, парня, выросшего на Манхэттене, всегда было любопытно посещать все – от уютного частного cave до вот таких вот парадизов**, ведь, если в Новом Свете статус человека оценивался по высоте, на которой расположен его пентахаус, то в Старом – по глубине и вместительности погребов. Тем более, о погребах Дома Хеннесси всегда ходили легенды, что здесь хранится самый большой запас коньяка в мире, разлитый в более, чем 350 тысяч бочек.

- Прохладно. - отметил Бен, когда они ступили в полумрак, где в дубовых бочках происходил самый трепетный процесс изготовления коньяка - vieillissement***. Даже поежился, как будто именно здесь, под землей, ощутил, наконец, что на дворе - октябрь. Туманный, дождливый, сырой.

- Ну, мсье Соло, мы тут не вино делаем. – усмехнулся мужчина, когда они от стареющего коньяка перешли в погреб основателя, где хранились настоящие сокровища, датированные срединой прошлого века. - Амплитуда тут целый год колеблется от семи до двадцати двух. Знаете, мой коллега из Delamain Оливье Гийато однажды сказал очень правильную поэтичную фразу: «Коньяк должен жить временами года, каждый сезон ему дарит частичку себя», потому влажность мы регулируем, а температура – это не настолько критично.

Бен кивнул и повернул голову к неожиданному источнику яркого света и шума в подвале. В одном из углов шла какая-то съемка. Положив руки в карманы, мужчина с интересом прищурился – наверное, делали какой-то новый шикарный каталог, однако, приглядевшись, он опешил. Моргнул. И ещё раз.

Опираясь спиной о неровную стену подвала, в камеру с загадочной полуулыбкой Дориана Грея исподлобья смотрел брюнет примерно одного с Беном возраста. Элегантный, красивый, самоуверенный, инфернальный. Ничего нового, смотреть на такого – все равно, что глядеть в зеркало, только шрама нет, и прическа немного другая. Но не он привлек внимания доктора, а девушка, которая сидела в полоборота на одной из старинных бочек из французского дуба, с которой даже не вытерли пыль. Для антуража, наверное.

Потому что мужчину Бен видел впервые в жизни, а девушка не покидала его мысли вот уже не первый месяц.

В одну секунду все звуки померкли для Бена Соло, и мир сузился до Рей Кеноби, шанс на встречу с которой вдруг подарила ему судьба. Он скользнул взглядом по её черному платью, которое переливалось в темноте миллиардом камней. В контраст сдержанности фасона – разрез, не скрывающий её длинных ног. Красные туфли небрежно болтались в воздухе, слегка царапая каблуком бесценную надпись «1935». Выглядело весьма эффектно. Такие выдержанные спирты и такая несдержанная девчонка. Зажги искры, и взорвутся к чертям эти бесценные погреба Хеннесси. Бен знал, что она способна призвать цунами, землетрясение, пожар. Не девушка, а десять казней египетских. Та, которая знала толк в разрушении, может, даже мимо воли. Просто вот такая она была, несущая хаос.

Но ни красивые ноги, ни темный макияж, ни даже помада на пару тонов темнее обычного привлекли внимание Бена, а рука девушки, которой она небрежно обняла за шею этого другого мужчину, когда, наклонившись, что-то зашептала тому на уху, вызвав смех. Мужчина повернул голову, и их лица оказались в миллиметре друг от друга. Так близко, слишком. И вдруг Бен подумал, что эта встреча – не шанс, а насмешка над возможностью, которую он упустил, и теперь все, что оставалось, – смотреть.