Голубой человек - Лазарь Лагин

– Он жил в Симбирске? – спросил молодой человек.

– Недолго, – ответил Антошин, и это тоже была правда, потому что Василий Лукич в гражданскую войну участвовал в боях за освобождение Симбирска от белых.

Этот ответ, видимо, удовлетворил молодого человека.

– Ваши родители живы?

– Умерли.

– Где вы работаете?

– Я безработный.

– Это плохо. Давно?

– Девятый день.

– Будем надеяться, что вы скоро поступите на работу: Россия переживает дни бурного промышленного подъема. Вы крестьянин?

– Рабочий. Сын рабочего. У меня дед был крестьянин.

– Скажите по совести, друг мой, только по совести – вы нуждаетесь?

– По-моему, не очень, Владимир Ильич.

– Ох, дался же вам этот Владимир Ильич!.. Так вот, друг мой, обещайте мне, что вы на меня не обидитесь. Так и скажите: «Я не обижусь».

С этими словами молодой человек расстегнул пальто и извлек из брючного кармана кожаное портмоне.

– Я не нуждаюсь, – покраснел Антошин. – У меня есть теплый угол и всегда найдется что поесть… Но я хотел бы… Можно мне пожать вашу руку?..

– С удовольствием, – удивленно ответил молодой человек. – Вот вам моя рука. Я вам искренне желаю счастья… А связь с деревней, со своими деревенскими родичами вы поддерживаете?

– Я с ними даже не знаком.

– А вот это зря. Связь с деревней надо поддерживать. Вы производите впечатление вполне интеллигентного рабочего, а связь с деревней давала бы вам возможность полней разбираться в важнейших вопросах нашей жизни. Не так ли?.. Ну, вы меня извините. Я тороплюсь. Простите, как ваше имя-отчество?

– Георгий Васильевич.

– Итак, еще раз желаю вам счастья, Георгий Васильевич.

– И вам тоже, – сказал Антошин.

Молодой человек улыбнулся, приветливо помахал рукой в домашней вязаной варежке, сделал несколько шагов, обернулся, на ходу вполголоса промолвил: «А связь с деревней обязательно поддерживайте!», пересёк Воздвиженку и, видимо на всякий случай, из соображений конспирации, пошел переулком в сторону Знаменки.

– Одну минуточку! – нагнал его Антошин. – Только одну минуточку!

Чтобы еще раз увидеть дорогое лицо, он решил задать вопрос, ответ на который он себе уже давно дал.

Молодой человек остановился. Лицо его выражало нетерпение.

– Я вас слушаю, Георгий Васильевич.

– Скажите мне, пожалуйста, если человек определенно знает, что народное дело победит, даже знает, когда точно оно победит, обязан ли он включаться в борьбу за дело рабочего класса?

И Антошин довольно глупо добавил:

– Вы меня не опосайтесь. Я – не шпик.

– Ах, вы не шпик? – проговорил молодой человек, и его лицо приняло хитрое-прехитрое выражение. – А что это за странное такое слово – «шпик»? Признаться, я такого слова сроду не слыхивал… Так, значит, вы говорите, что знаете даже точно дату, когда победит народное Дело? Мне остается только искреннейшим образом вам позавидовать… Правда, лично я политикой не занимаюсь…

– А надо ли, если человек определенно знает, что…

– Конечно, надо, – перебил Антошина молодой человек, – без-ус-ловно надо. Даже, я сказал бы, тем более надо… А что касается точной даты, то я вам черт-товски завидую!..

Он сделал еще несколько шагов, снова обернулся, снова бросил быстрый смеющийся взгляд на теперь уже нарочно отставшего от него Антошина, прощально приподнял шапку, обнажив при этом изрядную, не по возрасту, лысину, обрамленную курчавившимися рыжеватыми волосами, крикнул: «Застегните полушубок, простудитесь!», снова махнул рукой и вскоре скрылся во мраке плохо освещенного переулка…

III

Подпоручик отпустил наконец злосчастного городового, и тот, словно сорвавшись с цепи, зашагал по тому же переулку, как бы вдогонку молодому человеку. И хотя Антошину было из истории партии известно, что вечер этот прошел для Владимира Ильича вполне благополучно, ему все-таки поначалу стало жутковато.

Видимо, Владимир Ильич прошел на квартиру к Кушенскому не через ворота, а каким-то другим ходом, потому что Антошин его так больше и не увидел.

Антошин орудовал деревянной лопатой. Ему стало жарко. Он сбросил полушубок, и никогда ему не работалось так легко и весело. Где-то совсем рядом, в каком-нибудь десятке метров, молодой Ленин разбивал в это же самое время в пух и прах признанного и самоуверенного теоретика и главаря российского Легального народничества!

Он вспоминал донесение агента охранного отделения:

»…Присутствовавший на вечере известный обоснователь теории народничества «В. В.» (врач Василий Павлович Воронцов) вынудил своей аргументацией Давыдова замолчать, так что защиту взглядов последнего принял на себя некто Ульянов (якобы брат повешенного), который и провел эту задачу с полным знанием дела».

«С полным знанием дела»!» – С удовольствием повторял про себя Антошин и только сейчас сообразил, что молодой человек за все время их разговора так ни разу и не подтвердил, что он точно и есть Владимир Ильич Ульянов, даже просто Владимир Ильич. Сообразил и даже засмеялся от восхищения, как ловко это получилось. «Конспирация!» – довольно неосторожно произнес он вслух.

– Чего? – спросил дворник, тяжко переживавший приближение расчета с Антошиным.

– Собираться, говорю, – нашелся Антошин. – Собираться мне пора. Плати, господин старший дворник, денежки. Работа исполнена в срок и полностью.

– А я тут и старший, и младший, и всякий иной, – мрачно отозвался дворник. – На, получай. – Он вручил Антошину четвертак. Подумал, вздохнул и добавил еще пятак. – Засим будь здоров, пиши письма.

– Так тут же всего тридцать копеек!

– А это ни по-твоему, ни по-моему. Самый что ни на есть справедливый расчет.

– Так ведь мы на сорока копейках договорились!

– А ну, поговори у меня!..

– Ты мне зубы не заговаривай! – рассвирепел Антошин. – Договорились на сорока копейках, плати сорок!

– А вот я сейчас свистну, придет, конечно, городовой, – лениво протянул дворник. – Пачпорт спросит, всякое такое…

– Эх ты, – сказал тогда Антошин, – мало вас били таких в семнадцатом году!

– В каком, говоришь? – полюбопытствовал дворник. Он понял, что спорный гривенник уже остался напрочно в его кармане, и потому настроен был сейчас более или менее миролюбиво.

– В одна тысяча девятьсот семнадцатом, вот в каком!

– Дурак! – незлобиво заметил дворник. – Не было еще такого года.

– Будет. И ты до него доживешь. Ты здоровый.

– Я здоровый, – охотно согласился дворник. – Я доживу…

Видно, кончилась вечеринка у сына коллежского асессора Кушенского. Из ворот вышли, подчеркнуто не обращая друг на друга внимания, как незнакомые, несколько молодых людей и девушек, молча разошлись. Одни направо, другие налево, двое или трое перешли на противоположный тротуар и там разошлись. Потом, уважительно поддерживаемый под руку студентом-универсантом, выплыл из ворот невысокий, плотного сложения пожилой человек с довольно кислым лицом. Он брюзгливо молчал, а студент что-то быстро и с некоторый подобострастием говорил ему, потрясая свободной рукой и кому-то грозясь.

«По описаниям похоже, сам господин „В. В.“ собственной персоной», – не без злорадства подумал Антошин, сразу позабыв о коварном дворнике.

– А главное, уважаемый Василий Павлович… – донеслись до него слова студента.

«Он самый! – с удовлетворением заключил Антошин. – „В. В.“!.. С легким вас паром, Василий Павлович!..»

Прошло еще две-три минуты, и с нарочито беззаботным видом прошел мимо дворника… Конопатый, увидел Антошина и помрачнел.

«Все!.. – сокрушенно подумал Антошин. – Решит, что я шпик… Теперь уже обязательно».

Он еще некоторое время для вида переругивался с дворником, все не теряя надежды, что ему посчастливится еще раз увидеть Владимира Ильича, но так и не дождался.

«Некто Ульянов» покинул дом Залесской другим путем, не через ворота.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

I

– Ты только смотри не сказывай, что грамотный, – предупредила напоследок Ефросинья, снаряжая Антошина в далекий путь, на Пресненскую заставу. – На Прохоровне грамотных ужас как не жалуют. – Она сунула ему в карман полушубка кусок ситного, завернутого в чистую тряпицу, перекрестила, сказала: – Ну, с богом!

Показались из-за полога лохмы еще не совсем очухавшейся от сна Шурки. Вопреки своему обыкновению, она была серьезна.

– Ни пуха тебе, ни пера! – крикнула она ему, махая голой рукой. – Чтобы достал себе работу самую хорошую!.. Чтобы жалованье положили хорошее!..

На этом ее запасы серьезности исчерпались.

– …А то не на что будет петушков мне покупать!..

Фыркнула от восторга и пропала за пологом.

Антошин надел рукавицы. В правой приятно холодил руку серебряный четвертак, тот самый, заработанный вчера вечером возле дома Залесской. И снова, в который уже раз за последние несколько часов, Антошина охватило чувство несказанного, никогда до того еще не пережитого полного счастья. Он снова вспомнил Большой Кисловский, газовый фонарь, молодого человека в шапке пирожком, его бородку, его милый, юношеский басок… Он встретился, он разговаривал с Лениным!..