Письма (1870) - Федор Достоевский

Неужели я Вам не писал про Вашу статью о Тургеневе? Читал я ее, как все Ваши статьи, - с восхищением, но и с некоторой маленькой досадой. Если Вы признаете, что Тургенев потерял точку и виляет и не знает, что сказать о некоторых явлениях русской жизни (на всякий случай относясь к ним насмешливо), то должны бы были и признать, что великая художественная способность его ослабела (и должна была ослабеть) в последних его произведениях. Так оно и есть в самом деле: он очень ослабел как художник. "Голос" говорит, что это потому, что он живет за границей; но причина глубже. Вы же признаете и за последними произведениями его прежнюю художественность. Так ли это? Впрочем, я, может быть, ошибаюсь (не в суждении о Тургеневе, а в Вашей статье). Может быть, Вы не так только выразились... А знаете - ведь это всё помещичья литература. Она сказала всё, что имела сказать (великолепно у Льва Толстого). Но это в высшей степени помещичье слово было последним. Нового слова, заменяющего помещичье, еще не было, да и некогда. (Решетниковы ничего не сказали. Но все-таки Решетниковы выражают мысль необходимости чего-то нового в художническом слове, (5) уже не помещичьего, - хотя и выражают в безобразном виде.)

Как желал бы я Вас еще застать в Петербурге. Понятия не имею, когда ворочусь. (Между нами - мечтаю через месяц.) Но если не придут деньги и упущу срок, то придется остаться опять. Но это ужасно и бессмысленно.

Роман я или испорчу до грязи, до позора (я уже начал портить), или осилю, и хоть что-нибудь да из него выйдет хорошее. Пишу наудачу. Вот теперешний мой девиз. (Всё это между нами, ради бога.)

А я так мечтал встретить Вас в Петербурге первого. Без сомнения, проехаться Вам в высшей степени необходимо. Но - не останьтесь как-нибудь в Киеве совсем. Ваши письма стали страшно пугать меня за Вас. Вы один из людей, наисильнейше отразившихся в моей жизни, и я Вас искренно люблю и Вам сочувствую. Вы просто в унынии (об смерти начали говорить!). Ах, хорошо бы было нам повидаться!

А "Заря"-то, кажется, и совсем не выйдет. Неужели так? Как грустно. Я апрельского номера вот уже 2 месяца не получаю и в объявлениях не вижу. У меня есть мысль, что "Заря" могла бы спастись от падения, целый план. Но долго описывать, да и специальностей о "Заре" я не знаю. Я только вообще думаю, что не худо бы журналам (хоть одному начать) специализироваться. Например, "Заре" в одну эстетико-критическую сторону и более ничем не заниматься, никаких других отделов. А ведь, право, могло бы удаться. Жаль, что не могу развить перед Вами мою мысль сейчас.

Об Тургеневе читал у Вас (в письме) с наслаждением. Эта шельма художественно верна самому себе. Я его знаю своими боками. Много бы мог разъяснить, но оставляю до свидания.

Ваш весь искренно Вам преданный

Ф. Достоевский.

Если можете черкнуть - напишите. Адресс тот же. Жена Вам кланяется. (6)

(1) далее было: в счасть<е>

(2) вместо: (взятое из позитивизма) было: (основанное на позитивизме)

(3) далее было начато: в общ<ечеловеческом>

(4) было: фам<ильярную?>

(5) далее было: на

(6) далее было: 1 слово нрзб.

429. А. Н. СНИТКИНОЙ

16 июля 1871. Петербург

Петербург, 16 июля 1871 года.

Многоуважаемая и любезнейшая Анна Николаевна,

Сегодня, в шестом часу утра, бог даровал нам сына, Федора. Аня Вас целует. Она в очень хорошем состоянии здоровья, но муки были ужасные, хотя и не долгие. Всего мучилась семь часов. Но слава богу, всё было правильно. Бабкой была Павла Васильевна Никифорова. Сегодня приезжал доктор и нашел всё превосходно. Аня уже спала и кушала.

Ребенок, Ваш внук, необыкновенно велик ростом и здоров. Мы все Вам кланяемся и Вас целуем, а я особенно целую Вам руки за Любу. Любочка немного нездорова поносом, но весела и не слабеет. Она очень об Вас тосковала в дороге. Вас спрашивала и звала. Ребенок родился почти нечаянно; вчера за обедом мы еще и не думали, что пришло время. За квартиру платим дорого, комнаты просторные и недурно меблированные, но нам не совсем удобно. Хозяйская жена повивальная бабка и, кажется, обиделась, что мы ее не взяли; а ее взять было нельзя, потому что у ней и вывески нет и мы не знаем про нее, какая она.

Сегодня Аня получила письмо от Ивана Григорьевича. Пишет, что деньги получил и через два дня будет в Петербурге у нас, проездом в Дрезден. Обо всем переговорим. Итак, ждите Ивана Григорьевича. Конечно, он уже Вам написал. До свидания, многоуважаемая Анна Николаевна. Мы Вас все любим очень. Вспоминайте и Вы о нас хорошо. До свидания и дай бог Вам и всем всякого успеха. Бог не без милости, и я верю, что всем будет успех. Павла Васильевна Никифорова прекрасная женщина и славная бабка, хотя и очень молода.

Все последние дни Аня хлопотала, искала квартиры, возилась с гостями. Гости от нас почти не выходят, но Марья Григорьевна не была еще, хотя Аня и заезжала к ее мужу на квартиру.

Целую Вашу руку и пребываю Вам искренно преданный

Федор Достоевский.

430. С. А. ИВАНОВОЙ

18 июля 1871. Петербург

Петербург 18 июля/1871.

Милая, дорогая Сонечка, не сердитесь, что давно не писал Вам. Всё ждал, что увижу Вас лично, был в ужаснейшем положении в Дрездене, ожидая денег, не мог работать и на свет не глядел.

7-го июля мы выехали из Дрездена, а 9-го были уже в Петербурге. Ехали в курьерском поезде, - жена на последних днях, а Люба без няни, у меня на руках, - не спали и не останавливались двое суток. В Петербурге бросились искать квартиры, нашли сквернейшие chambres-garnies. Очень дорого, хлопотливо, с скверными жидами хозяевами. Потом толпой посетили нас родные и знакомые - выспаться было некогда, и вдруг с 15-го на 16 июля Анна Григорьевна почувствовала муки. 16-го в пятницу в 6 часов утра бог даровал мне сына Федора (которого в эту минуту пеленают; а он орет здоровым сильным криком). Таким образом, работать не мог, в Москву сейчас ехать не мог (а ужасно нужно лично объясниться с Катковым). Сажусь теперь за работу, тогда как в голове туман, и несомненно жду припадка. Измучился. Думаю, что между 25-м июля и 1-м августа буду в Москве, если не задержат здесь неумолимые обстоятельства. Ну вот Вам несколько строк. Больше ничего и писать не могу. У нас хаос, прислуга скверная, я на побегушках. Можете представить, в каком расположении. Адрессую Вам в редакцию "Русского вестника". Доставят ли вовремя? Целуем и обнимаем Вас все. Вчера ввечеру приехал Иван Григорьевич. Поклон мой всем, кого увидите. Елене Павловне особенно.

Аня Вам кланяется, Люба и Федька тоже. Все мы Ваши друзья и Вас любим.

Федор Достоевский.

Ради бога, голубчик Сонечка, отвечайте мне тотчас же, и при этом напишите, в Москве ли Катков. Если он не в Москве, то почти нельзя рисковать ехать в Москву.

Адресс мой:

у Юсупова сада, на углу Большой Садовой и Екатерингофского проспекта, по Екатерингофскому проспекту, дом № 3, квартира № 7. Федору Михайловичу Достоевскому.

431. Е. П. и С. А. ИВАНОВЫМ

9 августа 1871. Петербург

Петербург 9 август<а>/71.

Дорогие Сонечка и Елена Павловна,

Неужто Комаровский прислан в Петербург только с платками? Приехал он в субботу вечером, а во вторник с ранним поездом отправляется. Он очень красив собой. Желаю ему всякого благополучия тем более, что, очевидно, превосходный человек.

На станции у Петровского я заметил Вас, но Вы-то заметили ли меня? Письма от Анны Григорьевны получил из Москвы.

Приехав в Петербург, тотчас же простудился и заболел довольно серьезно. Теперь только остатки болезни.

Видел Александра Александровича, он еще собирается в Москву и в Даровое и вовсе не отложил намерения ехать. Напротив, в высшей степени было бы ему полезно. Едете ли Вы, Сонечка, в Даровое?

Елене Павловне имел бы кое-что сказать, да писать некогда. Скажу только, что я никогда не забуду ее доброты к Ивану Григорьевичу.

Марье Сергеевне мой глубокий поклон. Она со вкусом. Комаровский, однако, заждался: он сидит, а я пишу. И потому до свидания.

Весь Ваш Федор Достоевский.

Напишу еще. А Вы мне.

432. П. А. ИСАЕВУ

18 августа 1871. Петербург

18 ав<густа>.

Люб<езный> Паша, я у Петра Петровича сегодня был. Он обещал быть тебе всячески полезным. До свидания.

Твой Ф. Достоевский.

433. А. Н. МАЙКОВУ

Конец августа (не позднее 30) 1871. Петербург

Дорогой Аполлон Николаевич!

Будьте так добры и сделайте великую честь мне и Анне Григорьевне, не откажитесь быть крестным отцом Феде.

Мы крестим в среду, совершенно никого почти не зовем. И если зайдете обедать, то тут же всё и будет совершено.

Итак, можно ли ожидать? Простите, что не попросил гораздо ранее. Но тревоги-то наши были каковы?