Серебряный ангел - Джоанна Линдсей

Перенесшая свой тюфяк поближе к Шантель, Жанна мирно спала. Девушка была благодарна ей за трогательное внимание к своей судьбе. Но и избавившись благодаря француженке от одного из своих страхов, успокоиться до того, чтобы уснуть самой, она не смогла.

Оставалось два дня! Господи, она согласна остаться здесь, пусть даже это багнио станет ее тюрьмой, из которой невозможно бежать. По крайней мере с Шантель здесь хорошо обращались, и она знала, что ее ждет на следующий день. Правда, по прибытии ей пришлось пережить еще раз неприятную процедуру проверки, подобную той, которой ее подвергли на корабле: Хамид Шариф должен был лично убедиться, что ее невинность во время , путешествия не пострадала. Но после этого до нее никто даже пальцем не дотронулся. Евнухи, следившие за невольницами, оказались вовсе не такими страшными, если им не перечили. А у Шантель не было ни малейшего желания тратить нервы еще и на препирательство с этими большими, устрашающе выглядящими мужчинами. Они в свою очередь снисходили до того, что порою отвечали на заданные ею вопросы. Каждое утро девушка могла принимать ванну. Пища, хоть в последнее время Шантель и страдала отсутствием аппетита, нареканий не вызывала. Действительно, было бы лучше остаться здесь.

Вечером Шантель ковырялась со своей порцией, а Жанна весело болтала, нахваливая отличный обед. Огромные блюда со снедью, принесенные для них, поставили на маленькие табуретки таким образом, что образовалось три низких столика, возле которых расселись все невольницы. Только чернокожая девушка, которую привезли вчера и сразу приковали к стене, не принимала участия в трапезе. Ее не освобождали даже на время еды. Один из евнухов пытался кормить несчастную из своих рук, но никто не видел, чтобы она что-то ела. Чернокожая красавица или выплевывала пищу, или просто отворачивалась от нее, не открывая рта.

— Кто-нибудь знает, что с ней произошло? — спросила Жанна, особо ни к кому не обращаясь и наблюдая за все больше выходящим из себя евнухом, безуспешно пытающимся накормить африканку.

Никто не ответил, и было неясно, поняли ли женщины заданный по-французски вопрос. Шантель тоже говорить не хотелось, но взгляд француженки в конце концов остановился на ней, и отмалчиваться было неудобно:

— Она — принцесса какого-то племени, живущего к югу от Барики. Как сказали стражники, разговор которых я слышала, она отказывается признать себя рабыней.

— Ей рано или поздно придется с этим смириться, как и нам всем, — усмехнулась Жанна.

Шантель не нравилось отношение Жанны к происходящему, в очередной раз проявившееся в этой фразе. Именно поэтому она и не хотела начинать разговор об африканской девушке. Она хорошо понимала, что чувствует сейчас чернокожая принцесса. Ведь и сама Шантель не могла согласиться с тем, что она превратится в рабу. Однако она опасалась заявлять об этом вслух. Уроки Хакима, учившего ее скрывать гнев и обиды, не прошли даром. Маленький турок был прав. Что пользы было бы ей стоять сейчас прикованной к стене, как эта чернокожая красавица. А ведь именно так и случилось бы, если бы во время второй проверки на девственность она вела себя так же, как и во время первой.

Для того чтобы сменить предмет разговора, Шантель попросила Жанну рассказать ей что-нибудь о гаремной жизни, но после еды. Ее на самом деле интересовало это, так же как и сама француженка. Жанна была лишь немногим старше Шантель — лет двадцать пять — двадцать шесть, и столь отличающееся от ее собственного отношение к жизни вызывало у девушки любопытство. Ей хотелось понять, сделали ли такой ее новую подругу девять лет жизни среди мусульман или та в принципе не видела ничего плохого в здешних обычаях. Но их разговору состояться не пришлось. Как только они закончили трапезу, в дверях появились визитеры.

— Что это? — удивленно спросила Жанна, увидев, как в комнату входит сам Хамид Шариф с каким-то высоким худощавым человеком.

Цвет кожи незнакомца напоминал жареный кофе. Он был так же черен, как евнухи-суданцы, сторожившие женщин, но гораздо более пожилой. Впрочем, Шантель подумала, что он не мог быть евнухом, да и вообще рабом. Уж больно богато выглядел спутник работорговца в своей красивой, отделанной мехом одежде из голубого шелка, украшенной к тому же великолепными сапфирами. Связка таких же прекрасных камней украшала его огромный, чуть не в два фута высотой, тюрбан.

Девушка вздохнула и прикрыла нижнюю часть лица газовой вуалью, прикрепленной к ее нынешнему головному убору.

— Такое уже бывало, — сказала она. — Шариф иногда приводит сюда покупателей, которые не могут ждать дня продажи или пропустили предыдущий аукцион. В последний раз это был человек, у которого умерла стряпуха, и ему срочно требовалась новая.

Она не стала добавлять, хотя и с отвращением вспомнила, что эти покупатели ощупывают и осматривают невольниц, открывают им рты, проверяя наличие зубов, а то и задирают полы их жилеток. Такая короткая жилетка была сейчас единственной одеждой, прикрывающей верхнюю часть фигуры Шантель и всех прочих находящихся в комнате женщин. Туники, которую ей дал Хаким, девушка лишилась после первого же принятия ванны. Прежнее ее одеяние унесли, выдав взамен такое же, как у всех остальных, и подарка маленького турка она с тех пор больше не видела.

— А почему ты прикрываешь лицо? — спросила вдруг француженка.

— Мне сказали, что я должна это делать всякий раз, когда сюда входят покупатели. Шариф не хочет, чтобы кто-то видел мое лицо до того, как он меня будет продавать.

— Надо сказать, чтобы и мне тоже дали вуаль, — фыркнула Жанна, — думаю, что и на меня не следует смотреть кому попало.

Шантель чуть было не рассмеялась, услышав, каким надменным тоном это было сказано, но как раз в этот момент она поняла, что клиент Шарифа смотрит именно на нее. А через несколько мгновений силы и вовсе оставили Шантель — оба мужчины шли к ней.

— Это та самая? — спросил незнакомец, безразлично водя своими шоколадными глазами по фигуре девушки.

Хамид Шариф — приземистый человек среднего возраста, казалось, совсем уменьшился рядом со своим представительным гостем. Шантель, которая всегда видела своего хозяина самоуверенным и полностью владеющим своими чувствами, была поражена тем, каким суетливым и подобострастным он выглядел сейчас.

— Но это пока еще так неопределенно, мой господин, — старался уйти от прямого ответа работорговец. — Я уже сообщил о ней за пределы Барики. У меня есть покупатели в Алжире и…

Властный взмах смуглой руки прервал причитания Хамида Шарифа.

— Сколько?

— Но, Хаджи-ага, мой господин, пожалуйста… Что же я скажу моим покупателям?