Царство. 1951 – 1954 - Александр Струев

— Та, та, та, та! — передразнивал Берия. — Он пока наизусть текст ни вызубрит, толком прочесть не может.

— С бумажкой не запутается! — в унисон ему заметил Хрущев.

Маленков говорил невыразительно, кисло, иногда поднимая глаза.

— С праздником, товарищи! За наши успехи! За наш народ, за всех нас! — закончил Георгий Максимилианович.

— В восемь минут уложился, — подсчитал Хрущев.

— Мог бы вообще не говорить, просто бы выпил! — сощурился Лаврентий Павлович.

Заиграла музыка, люди стали разбредаться по залу, между многими завязались беседы.

— Убери ты это вино! — отталкивая руку официанта, разливающего «Хванчкару», грубо произнес Берия. — Поперек горла оно стоит! Эй, Коля! — позвал он коменданта Кремля. — У тебя другое вино есть? Молдавское есть?

— Найдем, Лаврентий Павлович!

— Неси скорей!

Молотов осторожно отставил бокал на край стола и потянулся за чистым. Брусницын со старанием разлил бутылку молдавского «Рислинга».

— Совсем другое дело! — отпив, похвалил Берия. — Предлагаю выпить узким кругом!

Ворошилов, Маленков, Молотов, Каганович, с одной стороны, Хрущев с Булганиным, Микоян, Первухин и Суслов — с другой, обступили Лаврентия Павловича.

— За свободу, за счастливое будущее, новое будущее! — со значением произнес министр госбезопасности.

Руки с фужерами задвигались, пытаясь дотянуться до надменного грузина. Преданные взгляды стремились проникнуть в глубину его невозмутимых глаз, защищенных от постороннего мира сверкающими стеклами пенсне.

— За нас!

— За тебя, Лаврентий Павлович!

— За тебя! — с придыханием чокался Маленков.

Булганин весело ударил по бокалу всесильного министра своим и озорно засмеялся:

— Будь здоров!

— И вы все будь-те здо-ро-вы! — одними губами прошептал Берия.

5 мая, вторник

Никита Сергеевич вернулся домой поздно. Сильно хлопнув дверью, он прямо с порога бросил на подоконник шляпу, как-то неаккуратно опустил на стул плащ и, присев на скамеечку, стал, охая, переобуваться.

— Что случилось? — встревоженно спросила Нина Петровна. Она всегда дожидалась, пока муж возвратится с работы.

— Васю Сталина в тюрьму закрыли!

— Когда?

— Сегодня.

— За что?

— Так на совещании решили.

— На каком совещании?

— На Президиуме.

— За что?

— Берия с Молотовым потребовали. Аморальный Васька тип, это ладно, так ведь против руководства страны выступил, вот до чего докатился!

— Обычный пьяница! — возразила Нина Петровна.

— Не обычный. Он пьяница-Сталин, с длинным грязным языком! — оборвал жену Никита Сергеевич. — Ты думаешь, я этому аресту рад? Я не рад, я считаю, что надо кончать с арестами! Лаврентий волю почувствует и разойдется!

— Он же его убьет! — охнула жена.

— Руки по Сталиным чешутся. До судороги! — хмуро подтвердил Никита Сергеевич. — И Лаврик, и Вячеслав поквитаться с Иосифом хотят — и поквитаются!

Хрущев обул тапки и, облокотившись на стену, кряхтя, поднялся.

— На магнитофон беседу с корреспондентом «Би-би-си» записали, где Васька всех полощет. У англичанина удалось пленку отнять, как ее прослушали, так ахнули — что он там наплел! Вот и заткнули в тюрьму.

— А что Маленков? — спросила Нина Петровна.

— Маленков? — развернувшись к жене, угрюмо ответил супруг. — Маленков отмалчивается. Я Булганину позвонил, он на Президиуме не был, спрашиваю: «Что делать будем, Николай?» Коля трубку бросил, через полчаса ко мне прикатил: «Ты в своем уме, по телефону такое спрашивать?!» Ему Васю не жалко, он о себе печется. Да все мы такие, лилипуты! — махнул рукою Никита Сергеевич и присел возле жены. — Эх, Вася, Вася! Сам себя подвел! Сидел бы тихо, глядишь, и пожил бы.

Нина Петровна взяла мужа за руку.

— Никого твой Берия не боится, — проговорила она. — А ты с ним говорил, пробовал смягчить его?

— Как смягчишь? Ни его, ни Молотова с места не сдвинешь, они упертые, злопамятные, — уставился на супругу Хрущев. — Василия предупреждали — молчи, не открывай рот в общественных местах! Разве слушал? Как танк пер, как таран! На каждом углу кричит: отца отравили, от медицинской помощи изолировали, дождались, пока умрет. Заговор! — процитировал Никита Сергеевич.

— За-го-вор! — ахнула Нина Петровна.

— И знаешь, кого в числе заговорщиков Васька называл?

— Кого?

— Берия, тот, понятно, главный, — перечислял Никита Сергеевич. — Маленкова к убийству приписал, он же председателем Совета министров стал, а третий — я. Вот злобная троица!

— Вы действительно Сталина отравили?! — ужаснулась Нина Петровна.

Хрущев с изумлением взглянул на жену и, скорчив дурацкую гримасу, ответил:

— А ты не помнишь, как я яд в ступке толок?!

Нина Петровна не поняла сарказма.

— Ты к нему подберись, попробуй, к Сталину! — распалялся муж. — Мы отравили! Это ж надо додуматься! Когда издох, чего лицемерить, обрадовались. Все обрадовались, и я, и Молотов, и лучший друг Каганович, а Берия, тот на седьмое небо от счастья взлетел. Точно сдурели от радости, потому что Сталин каждого истерзал! А тут — на тебе, отравили, растрезвонили! Сталина не знают. Эх, люди, люди! — проворчал муж, и устало побрел в спальню.

Дождь ходил кругами: просыплется на землю, придавит траву, расшерудит листья, уйдет, а через час-другой снова стучит в окна грозными каплями — не дождь, а прямо наводнение! После жары, которая приближала столбик термометра к тридцати, Подмосковье, охваченное внезапными ливнями, остывало. Ночью наглухо закрывали окна и форточки, и снова стали укрываться одеялами, отложив в сторонку тонкую простынку, под которой несколько дней назад было вполне уютно. Со всех сторон дул резкий ветер, небо гремело.

— Валентина, ты на стол не собирай, — проговорил комендант дачи Василия Иосифовича. — Ужинать никто не придет.

— В Москве остались? — прилежно поправляя скатерть, проговорила женщина.

Комендант кашлянул: «Что ей отвечать?»

— Василий Иосифович арестован! — без предисловий отчеканил он.

— Кто арестован? — онемела Валя.

— Василий Иосифович арестован!

— Кем?

— Да кем, глупая ты голова! МГБ арестовал! — выпалил майор и, хлопнув дверью, вышел из комнаты.

Валя стояла ошарашенная этим страшным известием: «Васенька арестован? За что? За какие прегрешенья? Это какая-то путаница, какой-то вздор! Что он говорит? Напутал, уж верно, напутал! Нет, нет!»

Она крепче и крепче сжимала руки и вдруг со всех ног кинулась вдогонку майору: распахнула дверь, пробежала в прихожую, выскочила на крыльцо, у которого послушно ожидала служебная «Победа» и куда на заднее сиденье и забрался комендант дачи.

— Постойте! — закричала Валентина. — Стойте!

Комендант уже устроился на сиденье, ему пришлось снова высунуться наружу.

— Чего тебе?

— Вы сказали, что Васю, Василия Иосифовича арестовали?

Майор кивнул:

— Сказал.

— Это неправда! — заламывала руки старушка.

— Правда! — отозвался майор, продвинулся в глубину салона и резко захлопнул дверь машины. «Победа» тронулась.

— Неправда! — стояла и повторяла Валентина, глядя вслед удаляющемуся автомобилю. — Неправда, неправда! Такого не может быть!

Она развернулась и уже совсем неторопливо пошла в дом и принялась снова собирать на стол. Не поверила безмозглому солдафону, решила во что бы то ни стало дождаться Василия Иосифовича, пусть и под утро, пусть и не совсем трезвого, в сопровождении сумасбродной компании, но дождаться, развеять грязные наговоры, поглядеть в его добрые дорогие глазки, обнять — ведь Васенька теперь был для нее самым родным, самым хорошим!

«Обязательно дождусь!» — упрямо бормотала женщина, продолжая готовить стол к ужину, но сердце не успокаивалось, разрывалось.

Валентина расставила тарелки, разложила на скатерти с гербом Советского Союза по центру серебряные приборы, напротив каждой тарелки выставила бокалы, выложила белоснежные салфетки. Работники дачи, повара, горничные на нее косились, но никто ничего не говорил. Некоторые недолго покрутились в доме, ушли в служебку, где, шушукаясь, стали собирать вещи. Комендант сказал, что завтра в даче будут производить опись, а после хозяйство примут новые люди.

8 мая 1953 года

С Первого КПП кремлевской проходной, звонили уже в третий раз.

— Что делать, товарищ генерал?

— Она не ушла?

— Не ушла.

— Шумит?

— Требует проводить ее к товарищу Берии. Успокаиваем, объясняем. Посадили около дежурки, а она к проходу прорывается, требует пропустить! Свой кремлевский пропуск показывает.

— Пропуск надо изъять.

— Не отдает, говорит, без пропуска на работу не пустят. Если скажете, силой отберем.