Ночь масок и ножей - Л. Дж. Эндрюс

тяжелую шкуру, закрывающую дверь, отвели в сторону и вошла женщина, воняющая кислым вином. Она состояла из складок и изгибов, совершенно не подходящих для ее платья с корсетом, ее волосы покрывала белая пудра, а на одной щеке была нарисована отвратительная черная мушка.

– Ах, вы, должно быть, герр Педер и дэнниск Хелена. Мой слуга сообщил мне ваши имена, – она указала на нервного, подергивающегося Хельги, стоящего рядом. Он старался не смотреть мне в глаза и поставил перед нами поднос с пирожными и кроваво-красными яблоками. Госпожа Салвиск прогнала его, взмахнув пальцами. – Для меня честь принимать вас в своем доме. Расскажите, как там прекрасные берега Хемлига в это время года?

– Белые и сияющие, как и вы, госпожа Салвиск, – сказала Това, склонив голову.

– Садитесь. Ешьте. – Хозяйка просияла и обернула свои широкие плечи накидкой из кроличьего меха. – Мы скоро начнем. Эта не единственная утешительница, что я вам сегодня покажу.

Девочка на табуретке заскулила и уставилась на свои руки, сложенные на коленях.

Това и Вали хорошо играли свои роли, задирая носы кверху и пассивно приветствуя меня и Гуннара. Малин стояла рядом с Раумом и не отрывала глаз от половиц.

Может, она разозлилась на то, что мы не стали ее предупреждать, что Гуннар и я тоже будем в комнате. Она выживет, и я не буду должен ничего ей объяснять. Я сообщал информацию, исключительно когда нужно и кому нужно. Малин должна была знать свою роль, а не мою.

– Пирожное, милый? – жизнерадостно сказала Салвиск, протягивая тарелку Гуннару.

Он метнул в нее лукавую улыбочку и потянулся за одним из пирожных с красной глазурью, которая была ярче, чем кровь.

– Вот проклятье! – Гуннар выронил пирожное и отшатнулся. К тому моменту, как он вскочил на ноги, тряся рукой, кожа уже пошла красными прыщами.

Салвиск не успела вернуть поднос на стол, прежде чем лезвие моего изогнутого ножа уперлось в мясистые складки ее шеи.

– На твоем месте я бы не двигался.

Я бросил взгляд в сторону стены. Я думал, что Малин в ужасе попятится, а вместо этого она стояла возле Гуннара с поднятым ножом, осматривая его руку.

Я убедил себя не впечатляться.

– Раум, – бросил я, запуская пальцы в напудренные волосы Салвиск, чтобы удержать ее на месте. – Осмотри.

Раум встал на колени рядом с упавшим лакомством и принялся изучать его, не касаясь и не подходя слишком близко.

– Не могу быть уверен, не попробовав, но в эту маленькую прелесть точно что-то добавили. Я бы сказал, яд элдриша.

Элдриш. Единственный эликсир, который, как я знал, мог отравить месмер, заставляя его гореть в венах. Оковы под названием «магические ошейники» вымачивали в нем. В ответе за то, что ошейники покрыты ядом, были альверы-эликсирщики Черного Дворца. Располагая нужными связями, вполне возможно приобрести несколько флаконов у эликсирщиков Ивара, имеющих извращенное чувство удовольствия и склонность травить собратьев-альверов.

– Думаете, я не знаю, кто вы? – Салвиск попыталась стряхнуть меня. – Альверы. Да я за десять лиг таких, как вы, чую. Ваш обман означает, что вы незарегистрированные. Мы подали знак скидгардам еще до того, как я открыла дверь. Лучше бегите, малыши. Хотя нет – лучше останьтесь. С радостью посмотрю, как стражники сдирают кожу с ваших костей.

Она все лишь усугубляла, а я услышал достаточно.

Салвиск вскрикнула, когда я потащил ее за волосы к столу в дальнем конце комнаты, а затем швырнул ее на него облаком юбок и приторного парфюма.

– Гуннар, – отрывисто сказал я. – Ты в состоянии продолжать?

Гуннар расправил плечи. Напряг челюсть.

– Я в порядке и более чем готов. – Он подождал, пока Салвиск не встретится с ним взглядом. – Не шевелись. Сиди там и воображай все те способы, какими мы можем тебя убить.

Уголок моих губ приподнялся в усмешке. Не то, что я велел ему делать, но я ценил импровизацию.

Было время, когда Гуннар не мог преодолевать боль в мозгу, которую приносил месмер, а теперь он внушал уступчивость на продолжительное время. Я почти не сомневался, что однажды Гуннар сможет брать под свой контроль полдюжины разумов одновременно.

Для кого-то дар ужасающий.

Я же им упивался.

Щекочущее касание его хитрой магии закололо мне голову, но я от него отмахнулся, затем встряхнул рукой, заставляя узкий нож, спрятанный в рукаве, скользнуть в ладонь.

Одна мысль – и холодное жжение моего месмера утихло, вновь задремав в моей крови. Острая покалывающая волна пронеслась по лицу, сужая его и возвращая мои истинные черты.

Я мотнул головой Рауму и Вали. Слов не нужно. Мы достаточно хорошо знали сигналы друг друга, и они вместе поспешили к плачущей девочке на табуретке.

– Нет, нет, – плакала она, пока они помогали ей встать. – Оставьте меня, оставьте.

Они ее проигнорировали и вывели из комнаты. Това пошла следом, осматривая синяки на лице девочки.

Где-то вдалеке ночь разбудил устрашающий бой боевых барабанов. Наш обратный отсчет начался. Гуннар мог удерживать Салвиск еще четверть часа, не больше. После этого, если мы не успеем закончить работу, ночь примет кровавый оборот.

Салвиск с удивлением смотрела на дверь.

– Девочка…

– О ней не волнуйся, – сказал Гуннар. – Назови имена торговцев, которые купили твоих утешителей для игры в кольцо королевы.

Нам требовалось имя. Любое клятое имя – и я выслежу того человека, который вел здесь дела. Строить планы – это как танцевать на разбитом полу. Каждую деталь нужно укладывать строго по порядку, иначе мы застрянем у всех на виду, а следующий шаг сделать уже будет некуда.

– Имя, – вновь потребовал Гуннар, его щеки покраснели сильнее, чем раньше.

– В моем заведении тонкие стены, милый. – Салвиск моргнула, как будто ее попытки отравить нас никогда и не было. – Он представился просто как мистер К.

Проклятье. Я пришел, готовый к этому, но я бы предпочел вовсе на нее не полагаться. Чем больше она вписывалась в какой-либо план, тем сильнее было ощущение, будто у судьбы планы куда значительней моих.

Гуннар испустил тяжелый вздох.

– Боюсь, это будет для тебя более неприятно, а может, и приятно, откуда мне знать? – Он встал и подошел к Малин. – Теперь сиди смирно и думай о ножах у себя под ногтями.

Салвиск побледнела.

– Малин, нам понадобится ее память, – сказал Гуннар. – Она вся твоя.

Малин встряхнула руками.

– А что, если на ней тот яд?

– Что, нервы сдают? – Третье пекло. Почему необходимость говорить – ласково или горько, не важно – всегда прорывалась, будто я не контролировал собственный язык? Я поднял подбородок, налепив на губы презрительную усмешку. – Засомневаешься – и