Неон, она и не он - Александр Солин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В халате до колен, тускло отсвечивая толстыми голыми икрами, он прошел на середину комнаты и остановился:
«Я пришел сказать вам спокойной ночи…»
«Только выключи, пожалуйста, свет…» – ответила она и закрыла глаза.
«Весь?» – спросил он.
«Весь…»
Под веками исчез красноватый сумрак, и она почувствовала, как кровать справа от нее прогнулась. Чужой запах мятной пасты коснулся ее губ. Она замерла, и тут властное головокружение восстало и заслонило все прочие чувства. Глаза ее под веками закатились и она, нащупывая остатками трезвости твердую почву, попыталась унять светло-зеленую пятнистую карусель.
«Наташенька!» – легла на ее тело тяжелая, незнакомая рука.
Он что-то бормотал, но смысл его слов не доходил до нее: все ее ощущения находились за пределами безвольного, бесчувственного тела, и потому когда он торопливо и поверхностно опустошил себя, она с вялым удивлением подумала: «Как, уже?»
Натянув на себя одеяло, она затихла. Немного погодя ягодицы пожаловались на сырость, но она лишь брезгливо поморщилась, ожидая, когда головокружение отпустит ее в ванную. Тем временем Феноменко нашел ее руку, неловко подтянул к себе и приложил к губам. Затем последовали сбивчивые слова про то, как много она для него значит, как давно он этого хотел и как он счастлив. Он никогда не встречал такого совершенства, и пусть она его простит, что он так мало для нее делал, но теперь он будет делать для нее все, что только возможно! И пусть она не думает – он вовсе не из тех, кто добившись женщины, охладевает к ней!
Она молчала, слушая головокружительную пустоту внутри себя, а он говорил и говорил, и вот уже рука его под одеялом гладила ее грудь, оттуда спустилась на дрогнувший живот, обожгла липкий, беззащитный пах и снова перебралась на грудь. Он подтянулся к ней, задержался на губах, но не найдя там ответного чувства, откинул одеяло и принялся покрывать ее тело до самых лодыжек долгими, выстраданными терпением поцелуями. Она никак не отвечала и лишь слегка подрагивала. Он заставил ее раздвинуть бедра и погрузился лицом в свою же сперму. Долго не отрывался, а оторвавшись, взгромоздился на нее тесно и основательно.
«Тяжело…» – уперлась она руками ему в грудь. Он безропотно перенес вес на локти и короткими пальцами ухватил ее снизу за плечи.
Было что-то воловье в его грузных размеренных движениях. В этот раз он трудился смачно и со вкусом, при каждом погружении двигая ее, безвольную, вперед, пока она почти не уперлась головой в спинку кровати. Тогда он просунул толстую руку под ее поясницу и опустил ниже (отчего на сырость теперь пожаловалась спина), а затем продолжил с той же основательностью. Пытаясь удержать себя на месте, она обхватила его спину. Руки ее неприятно заскользили по сырой шерсти, и она уронила их на кровать. Отступившее было опьянение снова вернулось к ней, и она, плохо соображая, вдруг тихо застонала, и уже не умолкала до тех пор, пока он, превратившись в скрюченного, пыхтящего кролика, короткими, спешными толчками не довел себя до исступления. И когда он оплывшей волосатой тушей затих на ней, к горлу ее из глубины неожиданно метнулся тугой комок. Она опрометью кинулась из-под него и ничего по дороге не задев, успела добежать до ванны, где ее вырвало темной горячей струей.
Никогда, никогда в жизни с ней не случалось ничего более омерзительного! Плохо соображая, она схватила душ и затрясла им над фиолетово-красным содержимым своего желудка, торопясь вернуть ванне непорочную белизну. Слезы застилали глаза, тело сотрясала крупная дрожь, рот наполнился сладковато-кислым вкусом тухлятины. Она ловила ртом хлесткие струи и с отвращением сплевывала их в ванну.
«Наташенька, что с тобой?» – послышался из-за двери его испуганный голос.
Она хотела ответить, но вместо этого новая порция рвоты обагрила дно ванны. Кашляя, давясь и отплевываясь, она трясла душем, с отвращением глядя, как бордовое пятно бледнеет и нехотя исчезает в недрах канализации. Он стучал и просил открыть. Ощутив внезапное облегчение, она на дрожащих ногах подошла к двери и слабым голосом попросила: «Принеси халат, пожалуйста…»
Он сбегал за халатом, она приоткрыла дверь, приняла его и сказала: «Все нормально, я скоро выйду…»
Тут она обнаружила, что его подсохшее семя стягивает кожу ее ягодиц и спины и даже испятнало пол. Торопливо пустив горячую воду, она встала под душ. Согревшись, намылилась и принялась оттирать от чужой испарины грудь, живот и с особым ожесточением промежность. Закончив, она намотала на голову тюрбан, запахнулась в халат и вышла. Он ждал ее под дверью.
«Бедная моя, что с тобой?!» – с тревогой спросил он, глядя на ее белое лицо.
Она слабо улыбнулась:
«В следующий раз не давай мне так много пить…»
Он захлопотал, подвел ее к полосатому, похожему на черно-золотую зебру дивану, усадил, укрыл одеялом, подоткнул концы, не забывая нежно и быстро целовать. Она не противилась. «Может, горячего чаю?» – спросил он участливо. «Можно…» – подумав, согласилась она. Он позвонил, и им принесли чай.
«Наташенька, солнышко, как ты меня напугала! – сел он рядом с ней. – Неужели это я виноват?!»
«Успокойся… Просто я никогда так много не пила…» – откинув голову, закрыла она глаза.
«Прости, – заторопился он. – В следующий раз я буду делать ЭТО очень нежно – ты у меня, оказывается, настоящая недотрога!»
«Господи, во что я ввязалась! – ощутила она нарастающее отчаяние. – Ведь он же теперь не отстанет! Ну, конечно, будет следующий раз, а потом еще, и еще, и это самодовольное животное будет лизать, сопеть, потеть и гордиться собой! Господи, какая же я дура!»
Она почувствовала, как к горлу ее снова подкатывается комок. Отбросив одеяло, она устремилась в ванную. На этот раз, однако, обошлось.
Он все же заставил ее выпить чай и уложил, подшучивая, что начал ее обучение не с того: следовало вначале научить ее пить. Нежно поцеловав и пожелав спокойной ночи, он потушил свет и вышел. Она осталась одна и долго еще лежала, не вытирая слез, которые, скапливаясь в уголках, тихо скатывались по нежным бархатным скулам на подушку…
27
Проснулась она, как просыпаются после тяжелой, но успешной операции, с тревожным удивлением прислушиваясь к тому месту в груди, откуда, наконец, ушла боль. «Что сделано, то сделано» – вот лейтмотив, которым она за утро расправилась с остатками совести. Однако как новый любовник ни увивался, утром она ему не далась.
«Вечером! – твердо сказала она. – Давай дождемся вечера!»
Изобразив шутливое разочарование, он подчинился. Она ушла в ванную, где глядя на себя в зеркало, обнаружила на плечах синяки от его пальцев.
«Посмотри, что ты наделал…» – выйдя из ванной, упрекнула она его, принуждая испытать вину.
Он расстроился и, обняв ее сзади, стал нежно целовать ей плечи и шею, пока она, почувствовав стремительно крепнущую силу его желания, не выскользнула из его объятий.
«Вечером, вечером!» – по-хозяйски осадила она его и вдруг разом осознала свою возникшую над ним власть.
Париж любит удачливых и состоятельных.
Позавтракав, они вышли из номера, и он тут же нацепил на себя публичную личину, похожую на парадный мундир с регалиями, одной из которых теперь была она. Во всяком случае, умной женщине, переспавшей по своей воле с нелюбимым мужчиной, непременно следует поддержать это самодовольное мужское заблуждение. За утро ее отношение к нему быстро и незаметно поменялось, и сидя рядом с ним на совещании в штаб-квартире Ассоциации, она не без гордости наблюдала за его тонким профессиональным лицедейством, прислушивалась к точным репликам его почти беглого английского, подмечала внимание и одобрение на лицах европейских соратников. Когда он ловил ее взгляд, его лицо озарялось непривычно радостной улыбкой. Им явно владело вдохновение, и этим вдохновением была она.
«Ну, и ладно! – улыбаясь в ответ, думала она. – Померла, так померла…»
Похожий на Вольтера француз, с лица которого стекали щеки, веки, лоб, нос, сидел напротив и смотрел на них с мудрой проницательной улыбкой.
Париж любит состоятельных и влюбленных.
Покончив с делами, они заторопились на волю, где он взял такси и повез ее на авеню Монтень.
«Наташенька, солнышко, хочу сделать тебе скромный подарок!» – так он объяснил их маршрут.
Остановились напротив роскошного здания, которое внутри оказалось не менее роскошным ювелирным магазином.
«Гарри Уинстон! Лучший из лучших! Выбирай!» – сделал он широкий купеческий жест в сторону богатых витрин.
Она попыталась убедить его не тратить понапрасну деньги, но он не стал ее слушать и сказал:
«Иди и выбирай, или я куплю что-нибудь сам, мы пойдем к этой чертовой Сене, и я выброшу в нее подарок у тебя на глазах!»
Ах, какой мужчина! Какой дивный мужчина! И, кажется, не на шутку влюблен! Ну, почему она его не любит?
«Хорошо, но только что-нибудь самое неприметное и заурядное…» – вздохнув, сдалась Наташа.
