Генерал Скобелев. Казак Бакланов - Анатолий Корольченко

Пока понтоны и лодки с головным отрядом продвигались к неприятельскому берегу, небо затянуло облаками, луна скрылась. Так во тьме южной ночи они уткнулись в берег, где их, наконец, заметили турецкие посты. Выстрелы разорвали тишину.

Первыми, прыгая в реку, покинули понтоны пластуны. Воды — по грудь. Правый берег в отличие от левого представлял собой круто обрывающуюся к Дунаю возвышенность. Ожесточенная схватка возникла у широкого оврага, по которому можно было выбраться на береговые кручи. Ночной бой полон непредсказуемости: стреляют в темень, и темень неведомо откуда отвечает пальбой. Непонятно, кто рядом: свой или чужой. Только по слуху да наитию можно догадаться.

Цепляясь за выступы, расщелины, обдирая до крови руки, обламывая ногти, пластуны молча выбирались наверх. Впереди вспышками выстрелов обозначалась турецкая позиция. Из глубины расположения подоспел турецкий резерв и кое-где начал теснить русских солдат.

— Стой, братцы!.. Держись!.. — послышался голос урядника Сухоноса. — Штыком их коли!..

В ход пошли не только штыки, но и приклады, ножи, кулаки. Сам Сухонос уложил пятерых. Вскоре к казакам подоспели солдаты из пехотной роты. Общими усилиями они отбросили неприятеля от высот.

— Пушки сюда бы! — надеялись солдаты пехоты, но орудия, к несчастью, затонули. С ними люди и лошади…

Все это время Михаил Дмитриевич неотступно находился рядом с начальником дивизии. Он видел, как Драгомиров, стараясь скрыть волнение, чтоб не вселить в окружающих страх, говорил на берегу с солдатами. В каждом его слове чувствовалось уважение, надежда… даже больше — уверенность, что солдаты не только понимают, чего от них требуют, но непременно выполнят его приказ, добьются успеха, как бы трудно им ни было.

Лишь однажды на берегу, когда солдаты, погрузившись на понтоны и лодки, отчалили от берега и скрылись во тьме, у Драгомирова вырвался тяжкий вздох. Скобелев сочувственно сказал:

— Поверьте, Михаил Иванович, все будет хорошо. Солдаты подготовлены прекрасно, а в плане — ни сучка, ни задоринки.

Тот промолчал, а немного спустя ответил:

— Полжизни — цена этой ночи.

Теперь уж промолчал Скобелев. Он понимал, что никто и ничто не может повлиять на ход дела. Заведенная пружина отпущена, и каждый действует согласно своему предназначению. Широкий Дунай пролег меж боевым отрядом и бессильным помочь ему теперь полководцем.

Рассвет уже забрезжил, и давно отчалил второй эшелон понтонов и лодок. С противоположного берега долетала яростная пальба орудий и ружей. Саперные части спешно наводили мост к острову и паромы для тяжелых грузов.

Все это время Скобелев испытывал неодолимое желание быть там, на правом берегу, рядом с дерущимися, чтобы видеть своими глазами происходящее и влиять на ход боя. Возможно, он поплыл бы туда со вторым эшелоном, но сознавая тщательную продуманность плана и признавая опыт Драгомирова, сдерживал себя, заставлял подчиниться.

Наконец, он не выдержал, осторожно намекнул, когда к берегу вышел третий эшелон:

— Не пора ли и нам туда?

— Да, конечно, — согласился Драгомиров и подозвал начальника штаба. — Полковник Якубовский, принимайте на себя управление, мы отплываем.

Они переплыли Дунай на небольшой лодке в сопровождении нескольких офицеров штаба. Находившиеся на веслах казаки-уральцы гребли согласно, дружно и вскоре доставили их к устью оврага Текир-Дере.

Лодка уткнулась в дно, не доплыв до берега, и генерал Скобелев первым выпрыгнул из нее, зачерпнул в сапоги воды, но даже не заметив этого.

Над головой просвистел снаряд… еще один. Раздались взрывы. Пальба доносилась с высот гряды и от оврага. Вокруг лежали убитые: и русские, и турки, видимо, схватились в рукопашной. В ожидании лодок у самого берега горстка раненых. Лица худые, темные, глаза запали.

— Помогите им, — приказал гребцам Михаил Дмитриевич. — И везите назад.

Солдаты, прихрамывая, кривясь от боли, с трудом перевалились через борт посудины. И снова снаряд. На этот раз он разрывается у берега, неподалеку от лодки с ранеными, и те что-то кричат: то ли от боли, то ли от страха утонуть. Казаки гребут изо всех сил, чтобы отплыть подальше от опасного места.

У дороги они увидели лежащего в траве офицера в окровавленной одежде, над которым склонился санитар.

— Никак штабс-капитан Дрянов, — узнал Драгомиров раненого офицера. Тот отправился в первом эшелоне. — Что с ним?

— Плохи дела, — отвечал санитар. — Семь штыковых ран на ём. Геройского духа человек.

Они прошли еще ближе к боевой цепи, однако ясности в обстановке не было.

— Черт бы побрал, — выругался Драгомиров. — Ничего не понять.

И тут пред ними вдруг вырос солдат.

— Стой, братец! — остановил его Скобелев. — Ты куда?

Увидев генералов, солдат словно бы опешил:

— К реке мчусь, полковник приказал встретить батарею и вести к нему. Турок дюже силен, без пушек трудно, — выпалил тот без передыха.

Лицо солдата, уставшее после бессонной ночи и трудной схватки, полно решимости, в глазах лихорадочный блеск.

— Кто послал? Какого полка?

— С Волынского, ваше превосходительство. А послал сам полковник. Приказал: одна нога тут, вторая там. Дозвольте бечь? — нетерпеливо взмахнул рукой солдат.

Скобелев обратился к Драгомирову:

— Поздравляю, Михаил Иванович.

— Что? С чем поздравляете?

— С победой, дорогой мой! С успехом!

Генерал недоуменно огляделся:

— Из чего видно?

— Да поглядите на него, на солдата-то! Глядите-ка на его рожу! Ведь на ней написана победа! Истинный бог, победа!

— Хотя и победа, но в обстановке надобно разобраться, — заключил Драгомиров.

От мельницы, куда они вышли, просматривалась всхолмленная местность, с виноградниками, дорогой, уходящей к Систову. Оттуда доносился сильный гул пальбы.

— Вот что. Дозвольте мне, Михаил Иванович, направиться туда, за дорогу. Попытаюсь разобраться там в обстановке и доложу.

Предложение было неожиданное: чтобы генерал, подменяя собой офицера невысоких чинов, без лошади, направился в боевые порядки пехоты? Такое не предусмотрено ни одним уставом.

Он хотел возразить, но Скобелев, одернув белый китель, после ночи помятый и измазанный, уже шагал к дороге: высокий, худой, с натянутыми до колен сапогами на длинных ногах.

Мимо него промчалась батарея о четырех орудиях в конской упряжке. На передке одного орудия он увидел знакомого солдата. Безбоязно, словно заговоренный от пуль и осколков, он вышагивал по солдатской цепи, подсказывая, куда стрелять и где продвигаться. Солдаты с недоумением поглядывали на генерала, неведомо как оказавшегося среди них.