Ароматы кофе - Энтони Капелла

• корзина с кирками, лопатами, топорами, измерительными линейками, мерными веревками и прочим загадочным сельским инвентарем;

• добротный сундучок для казны с висячим замком, содержащий восемьсот долларов. Это австро-венгерские доллары с изображением покойной императрицы Марии-Терезии, которые по непонятной причине сделались повсюду расхожей валютой; возможно потому, что каждый величиной буквально с небольшую серебряную тарелку. Среди британцев также в ходу и рупии; правда, местный люд порой ропщет, не желая их брать, так как никакой особой ценности рупии нигде, кроме Индии, не представляют;

• два альпаковых охотничьих костюма от «Симпсона» и громадное количество панталон, как длинных, так и коротких, из фланели, которая считается наиболее гигиеничным для жаркого климата материалом. И, разумеется, мой красный бархатный смокинг;

• аптечный сундучок. Был укомплектован в соответствии с инструкциями Голтона и содержит немало предметов, совершенно для меня загадочного свойства, как-то: 1. Рвотное от яда; 2. Варбургские капли от инфекций; 3. Дуврский потогонный порошок; 4. Хлородин для ран; 5. «один большой моток свинцового пластыря» — совершенно не представляю, зачем, Голтон также разъяснений не дает; 6. Ляпис в банке «смазывать старые болячки и от укусов змей»; 7. Иголки, для зашивания глубоких ран; 8. Вощаная нить, для того же; 9. Мягкий шипучий апериент[33] Мокстона и 10. громадная бутыль Препарата лауданума[34] Колдуэла (сильной концентрации) для случаев, когда прочие средства (в том числе и фланелевые брюки) окажутся бесполезными;

• двенадцать маленьких прелестнейших кофейных чашечек «Веджвуд» из глянцевитого прочного английского фарфора, подарок — не насмешка ли? — от будущего тестя;

• Гектор, который, следует отметить, чем ближе к экватору, тем становится заметно оживленней. Расхаживает, по-хозяйски, все устраивая, покрикивая на туземцев и составляя реестры. Меня мутит от одного его вида.

Боже мой, что я тут делаю? Куда подевались красота, и истина, и рассуждения об удивительных вещах? Иногда мне чудится, вот я проснусь, и все это окажется каким-то ужасным сном.

Единственным утешением являются здешние закаты, ничего более великолепного я в жизни не видал. Сначала сквозь полосу мглы, покрывающей, точно калькой, мангровые рощи, всходит луна: кроваво-оранжевый шар, который, вздымаясь, будто меняет свои очертания, принимая более вытянутую форму по мере отделения от своего отражения в масляно-черных водах реки. С противоположной стороны солнце погружается во мглу, касаясь воды и взрываясь пламенем. Золотые, аметистовые, карминные и фиолетовые всполохи озаряют небо, но вот и они погружаются во тьму, остается лишь сверкающе-морозный свет луны да кромешная болотная тьма… Ох, и мириады крошечных летучих существ, налетающих вмиг и с кровожадностью пираний впивающихся в кожу. Привет тебе,

?

??

???

????

Милый Лягушонок!

Ты заметишь, что это письмо не имеет обратного адреса: это потому, что мы сейчас в Нигде. Нигде — это где все с ног на голову деревья преспокойно растут в воде, так же, как и на суше; в то время как рыбы позабыли, что по природе они подводные обитатели, и скачут поверх набегающих на берег волн, возможно, спасаясь от крокодилов, которые в воде проводят больше времени, чем эти рыбы.

Наш кораблик — не более двадцати футов от латунного носа до кормы красного дерева. Мы трапезничаем на палубе под чем-то наподобие тента, вместе с капитаном и его помощником — он русский. Продвигаемся медленно: пыхтим против течения по широкой, шоколадного цвета, мутной от ила реке, которая будто и не течет вовсе, но время от времени выстреливает из глубин бревном, которое с дикой скоростью устремляется к морю. Иногда мы проплываем мимо деревни, и тогда туземцы высыпают на берег и таращатся на нас. Можешь передать Аде, что, если хочет выйти замуж, то ей ни в коем случае не следует скалывать волосы на затылке. Здесь в этих целях принято выбивать себе парочку передних зубов, мазать бритую голову ярко-желтой краской и раскаленным ножом изрезывать зигзагами свой лоб. Только в этом случае вас признают красавицей и будут всегда приглашать танцевать. Пляски тут каждый вечер под веселое рам-пам-пам, вовсе не чуждое Вагнеру. У всех детишек здесь громадные животы, как будто накачанные насосом.

Что касается меня, то я в настоящее время стал совершенно похожим на араба — перед отплытием из Адена меня постриг местный парикмахер. Теперь я полностью обстрижен, не считая единственного завитка на затылке, за который и возденет меня кверху Мухаммед в Судный День. Глядя на меня, Гектор вздыхает и говорит мне: «голова-садова». Что, несомненно, так и есть.

Головосадово твой,

Абу Валли (Так завет меня Кума! По-арабски, наверное, это значит «масса Уоллис»).

Зейла

Июль

Моя милая Эмили,

Не могу передать, как я скучаю без Вас. Пять лет такой долгий срок: стоит вспомнить то краткое время, что мы были вместе, те невинные часы, которые мы проводили за чашечками кофе в конторе Вашего отца, и они мне уже кажутся иной жизнью. Вспомните ли Вы меня через полдесятилетия? Будет ли нам тогда, как прежде, весело вместе? Простите мне мой унылый тон, просто здесь все, что было в Лондоне, воспринимается как сон — смутный, далекий сон. Иногда я даже начинаю сомневаться, вернусь ли когда-нибудь назад… Да-да, вы наставляли меня быть оптимистом, но, поверьте, порой почти невозможно не впадать в тоску.

Эти мрачные мысли, наверное, частично навеяны неприятным случаем, происшедшим, когда мы сходили на берег. Здесь в порту всего одна пристань, она очень шаткая, и когда мы выгружали наш багаж, одна корзина каким-то образом угодила в воду. В ней были мои книги, мое лучшее платье, а также веджвудовские чашечки, подаренные мне Вашим отцом. Книги просохли, хотя некоторые страницы и слиплись. Одежде, однако, суровей пришлось в этом испытании: все бархатное теперь источает явный запах плесени. Но что поразительно: разбилось всего шесть чашечек — я пытаюсь усмотреть в этом добрый знак.

Сегодня открывал бутылочки образцов из Определителя, вдыхая некоторые ароматы, которые сильнее напоминают о доме — запахи яблок, пряников, чайной розы и лесных орехов… Потом попытался смешать, чтоб получился аромат, напоминающий Вас, — тот самый «Жики»,[35] которым вы иногда душились: смесь лаванды, розмарина и бергамота. Это привело меня, признаюсь, в сильное волнение. Несколько минут я прорыдал, как дитя.

Моя милая Эмили, прошу, позвольте мне потосковать по Вам. Надеюсь, к завтрашнему дню я приободрюсь.

Любящий Вас,

Глава двадцать третья

«Мягкий» — запах нежно и приятно воздействующий на чувства.

Эмили сидит за письменным столом и переносит цифры с толстой кипы чеков в гроссбух. У нее перед глазами убедительные свидетельства явной пользы Определителя. Компания «Линкер» закупает больше высококачественных сортов кофе, чем прежде, — главным образом «маракайбо» и «мокка». Многие сорта из местностей, прежде считавшихся предпочтительными, оказались весьма посредственными: ямайкский «блу маунтин» на самом деле некрепок и водянист, ну а «муссонный малабар», так высоко чтимый многими знатоками, на удивление вонюч. Напротив, в других местностях объявились истинные перлы: а именно, на Антигуа и в Гватемале, — с нотками дыма, пряностей, цветов и шоколада, с таким ярким, живым привкусом…

Эмили хмурит лоб. Наряду с отличным кофе, который «Линкер» закупает в таких количествах, все-таки еще довольно много и низкопробного, особенно африканского «либерика», самого дешевого, тяжелого, густого, без запаха, с дегтярным привкусом и без малейшего намека на кислинку. Что говорить, теперь рынок им буквально завален: ни один уважающий себя торговец не будет набирать его про запас, если только…

Отец показывает свой склад какому-то гостю: это элегантно одетый мужчина с быстрым взглядом и приятной улыбкой.

— А, Эмили, вот ты где. Брюэр, позвольте представить вам мою дочь!

Мужчина делает шаг навстречу, пожимает ей руку:

— Весьма рад познакомиться, мисс Пинкер! Кажется, у нас с вами есть общая знакомая — Миллисент Фосетт.

Эмили удивлена, даже приятно поражена:

— Я не слишком близко знакома с миссис Фосетт. Но я член ее общества и большая ее поклонница.

— Мистер Брюэр — член Парламента от округа Илинг, — поясняет Пинкер. — Он, как и я, питает особый интерес к свободной торговле.

Она взглядывает на гостя с еще большим интересом: