Ароматы кофе - Энтони Капелла
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мой милый Лягушонок, не могла бы ты оказать мне услугу? Взгляни-ка в своем словарике слово «гектозвон» и сообщи своей сестре его значение. Однако не говори, что я тебя на него навел. Привет,
Роберт.Отель-пансион «Коллос»
Александрия,
20 июня 1897 г.
Мой дорогой Хант,
Наконец-то мы высадились на берег! Плаванье оказалось в высшей степени утомительным, бесспорно усугубляясь еще и тем, что оказалось совершенно лишенным женского общества. Вернее, надлежащего женского общества, так как на борту, признаться, присутствовал довольно солидный груз всяких квочек, направлявшихся в Индию с единственной целью обрести себе там мужа. Одна из них даже попыталась заигрывать с Гектором, что свидетельствует о крайней степени ее безысходности. Недавно он вскользь поведал мне, что надумал однажды жениться, но решил, что женитьба «несовместима с жизнью путешественника и скитальца». Я сдержался, чтобы не заметить ему: если б не женитьба, мне бы нашлась постелька хотя бы в «Кафе Руайяль».
Принимая во внимание, что скоро мои возможности в этом направлении будут ограничены, едва мы оказались на берегу, я улизнул от Гектора и отправился на поиски публичного дома. Впечатление весьма яркое: здесь главное — танец: выходит самая красивая в заведении девица и танцует перед тобой, а ты, откинувшись на подушках, куришь наргиле, представляющее собой трубку с табаком, дым которого с бульканьем фильтруется через какую-то жидкость с ароматом яблока. На голове у танцующей передо мной девицы была сеточка из золотых пиастров в виде шлема, и эти скрепленные цепочками металлические диски с каждым изгибом ее тела звякали, переливаясь. В начале пляски она была одета, но вскоре, развязав свой кушак, она спустила его ниже и подвязала совсем низко. «Танец» состоял исключительно из поочередных вздыманий повернутых ребром ладоней ко лбу с одновременным подрагиванием и покручиванием пупка, имитирующими половой акт. Зрелище оказалось на редкость возбуждающим, так что к окончанию ее танца мой член восстал как железный штырь. Тотчас передо мной выстроился целый женский парад. В основном разновидности пышных форм — танцорку явно выбрали за ее внешний вид и артистические способности, ну a poules de lux при их мощных возможностях были предназначены для спальни. Я настоял на танцорке, что вызвало немалое веселье — по-видимому, мой выбор был воспринят как типичная неопытность. Короче говоря, отправились мы наверх, в комнату, убранную ткаными шелками, с окном, распахнутым навстречу ночной прохладе и уличному людскому гаму внизу. Прежде чем нам лечь в постель, девица согнала с нее выводок котят, затем нагнулась над серебряным тазом, чтобы омыться. Моя первая темнокожая женщина. Как оказалось, аккуратно подбритая. Думается, в сравнении с лондонскими, эта отличается приятной гибкостью, хотя и несколько суховата.
Если вздумаешь мне написать, лучше всего пошли письмо в Аден. Я буду там через две недели — здесь нам приходится ждать корабль из Суэца, и эта задержка ужасно огорчает моих товарищей по путешествию, а меня почему-то в меньшей степени.
Всего хорошего,
Уоллис.Отель-пансион «Коллос»
Александрия,
27 июня 1897 г.
Милый Лягушонок!
Привет! Со стихотворчеством вполне знаком,Пишу письмо «александрийским» я стихом.
В дальнейшем я этого делать вовсе не собираюсь — александрийский стих довольно труден и тяжел для письма. А сегодня выдумывать рифмы у меня нет сил: стоит жуткая жара.
Жил-был старичок из Перу,Не слишком способный к перу.
Расскажу-ка я тебе лучше про Александрию. Мы пристали ранним утром в пятницу, как раз когда муэдзин призывал верующих к молитве. Все пассажиры, едва стало светать, вышли на палубу взглянуть на город. Сразу перед нами чернильно-синее море и робко разгорающийся свет над горизонтом. Светлеет небо… оранжево розовеет мгла африканского рассвета… величественные башни и минареты; дворцы с окнами луковичной формы… Как вдруг все небо озаряется буйным светом, это солнце громадным парусом полыхнуло над нашими головами, и огромный белый город Востока медленно поплыл перед носом нашего корабля. Когда мы вплывали в гавань, чернокожие мальчишки гурьбой прыгали в воду за шестипенсовиками, которые мы бросали за борт. Наш трап моментально окружили десятки вислогубых, клокочущих и плюющихся верблюдов, которых хлестали по головам орущие арабские джентльмены в длинных белых одеждах. Большинство женщин здесь носят чадру, но на этом и заканчиваются их представления о скромности. Здесь выставлять женщинам напоказ грудь не более предосудительно, чем у нас ходить с непокрытой головой.
Сегодня видел человека, проткнувшего себе торс железными пиками; кончик каждой он увенчал апельсином, но для того ли, чтоб никто другой случайно не поранился, или для личного удобства, чтоб потом было чем перекусить, осталось для меня загадкой.
С сердечным приветом,
Твой будущий зять,
Роберт.Отель-пансион «Коллос»
Александрия,
28 июня, 1897 г.
Дорогой мистер Пинкер,
пишу Вам этот предварительный отчет из Александрии, где мы ожидаем очередного этапа нашего передвижения. Я занимаюсь тем, что дегустирую различные сорта кофе и одновременно испытываю эффективность Определителя. Местные бобы преимущественно сорта «арабика», хотя на хороших базарах имеется небольшое количество африканского «лонгберри». Последнего я накупил столько, сколько сумел отыскать, так как этот кофе превосходного качества. По большей части кофе, продающийся здесь, хорош, хотя каждый местный купец, похоже, придерживает некоторое количество кофе более низкого качества с единственной целью облапошить приезжих европейцев. Интерес к «наилучшему из имеющихся сортов» сопровождается пространной пантомимой, при этом магазин или лавку, многократно оглядываясь по сторонам, запирают, как бы из боязни, что о происходящем узнает конкурент. После чего отмыкают кладовую, из дальнего угла вытягивают мешок и с большой помпой его раскрывают. Пригоршня бобов подается мне на серебряном подносе, чтоб оценил, — но только после того, как продавец сам, прикрыв в полном восторге глаза, обнюхает их и на корявом французском провозгласит, что эта драгоценная горсть дороже ему собственных детей. Затем он предоставляет мне возможность испробовать кофе, который готовит, как правило, его подручный. Никаких распоряжений не получая, этот слуга знает в точности, что надо делать: пусть зерна своим видом напоминают тухлый крысиный помет и воняют так, будто только что подняты с грязного пола, — но кофе, подаваемый мне в чашке через несколько минут, имеет вкус самого лучшего йеменского кофе, каковым он и в самом деле является. Все это время торговец не переставая беседует со мной, расспрашивает о моем путешествии, о семье, откуда я прибыл и тому подобное, обихаживая меня, словно старого приятеля после долгой разлуки. Но, заслышав обвинение в том, что зерна и кофе имеют различное происхождение, напускает на себя крайне обиженный вид, меня же и обвиняя в том, что я его глубоко оскорбил. Один купец разыграл спектакль, будто сам «обнаружил», что слуга подменил мешки, и за это щедро огрел последнего по голове дубинкой! Непостижимая загадка, зачем они так упорно разыгрывают подобное представление, ведь есть же у них вполне достаточное количество отличнейшего кофе «мокка». Эта попытка обдурить Белого Человека сделалась у местных чуть ли не ритуалом.
Определитель уже подтвердил свою полезность. Здесь вас окружает такой сонм незнакомых ароматов, вкусов и прочих ощущений, что ничего не стоит позабыть, скажем, простейший вкус свежего яблока. Вчера я обнаружил на базаре крупную партию «мокка», который и испробовал у себя в гостинице. Отдает черникой, кедром и дымом торфяников. Я заказал три английских центнера. Еще я занят поисками того самого удивительного кофе, который мы с вами испробовали в Лаймхаусе, хотя пока нюхом не улавливаю направление поиска.
С сердечным приветом,
Ваш будущий зять,
Роберт Уоллис.Борт судна «Руталэн»
30 июня, 1897 г.
Милая моя, любимая Эмили!
Ваше письмо застало меня как раз накануне нашего отбытия из Александрии. Уверяю Вас, Ваши призывы излишни: с Гектором я исключительно обходителен. Не далее как вчера вечером за ужином я развлекал его, декламируя детские стишки с шотландским выговором. А за день до отплытия из Александрии я составил ему компанию в охотничьей вылазке в местную глушь — мы стреляли бакланов и куликов-сорок, подкрепляясь финиками, купленными у бедуинов. Едва мы отправились назад на своих верблюдах, мимо нас на осле протрусил араб, ноги которого едва не тащились по земле. Он приветствовал нас на своем языке. С прискорбием замечу, что Гектор был так уязвлен тем, что его обогнали, что попытался пустить своего верблюда вскачь, свалился, и нашим носильщикам пришлось его поднимать и водружать обратно. Прошу Вас отметить, насколько примерно я себя повел — ни разу не рассмеялся, при всем том, что наши спутники, которым я за ужином в отеле поведал эту историю, сочли ее весьма забавной.
