Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

Серж вспомнил давние кавалергардские шалости: разбитые окна в петербургском дворце, отведенном Коленкуру, в комнате с троном и бюстом французского императора… Так герцог Виченцский больше не поклоняется своему кумиру? Кажется, Чернышев говорил о том, что Коленкур не одобрял женитьбы Наполеона на австрийской принцессе и всячески отговаривал его от вторжения в Россию. Что ж, французы получили хороший урок. И все эти герцоги и графы Империи не настолько ослеплены блеском золота и тщеславием, чтобы не понимать, что, служа Бонапарту, они роют себе яму.

Ежедневный маршрут Волконского пролегал мимо квартиры генерала Ермолова, неизменно сидевшего у окна. На обратном пути, не получив никаких распоряжений и не зная, куда себя деть, он по какому-то наитию решил заглянуть к генералу и завязал с ним разговор в шутливом тоне: что именно он высматривает со своего наблюдательного поста?

— Выражение физиономий на пути туда и обратно, — серьезно отвечал ему Ермолов. — О, друг мой, это полный камер-фурьерский журнал, да еще и с примечаниями!

Немного позлословив на счет искателей чинов и должностей, они неизбежно заговорили о том, что волновало всех: когда же возобновятся неприятельские действия?

— Сейчас бы ударить на Бонапарта, — рассуждал Ермолов. — Дивизии его разобщены, люди устали; тревожить бы их постоянно казачьими набегами, не давая дух перевести, пока новых рекрутов не подогнали да боеприпасов не подвезли, перерезать коммуникации, ударить во фланг… Даже Коленкур о том же толкует. Главное — не дать французам до Вислы добраться, а то поляки за них опять горой встанут, и тогда войне конца-краю не видать.

Серж ушам своим не поверил. Французский генерал предлагает атаковать собственные войска? Неужто он перекинулся на нашу сторону?.. Глаза Ермолова были похожи на амбразуры под накатом бровей.

— Им всем при Бонапарте хорошо живется, вот бы и дальше так, — сказал он веско. — Революции им ни к чему, да и война порядком надоела. Им нужно, чтобы император их на троне усидел и чтоб сохранить больше, чем потерять. Да только он, когда фортуна на его стороне, удержу не знает, прет и прет вперед, закусив удила. Они уж изучили его, голубчика. Сейчас, когда он себя снова победителем считает, мир ему предлагать — пустая затея: опять будет ногами топать да грозиться. А вот разбитый — посмирнее станет.

Остаток пути до дома Волконский проделал шагом, погруженный в мысли о том, что есть верность и долг и всегда ли служишь своему отечеству, угождая своему государю. Вечером к нему явились радостные товарищи, приведя с собой прусских офицеров, с рассованными по карманам бутылками моравского: перемирие! На два с лишним месяца, до середины июля! Порубежная линия пройдет по Эльбе до устья и по Одеру до саксонской границы, французы возвращаются в Саксонию, Пруссия свободна!

19

«Прусский король ничего не имеет против существования Польши и находит притязания поляков справедливыми и разумными. Австрия, допустившая создание Варшавского герцогства, не воздвигнет никаких ощутимых препятствий. Император Александр пока еще не сделал для поляков ничего определенного, но вовсе не потому, что не имеет такого желания. В конце концов он уступит настойчивости Фридриха Вильгельма, к тому же в момент удаления от границ России со всеми боевыми силами ему необходимо успокоить мятежные умы, столь многочисленные в Польше…»

Зачем он снова все это вспоминает? Он дал ответ и не переменит своего решения, все, кончено! Князь Юзеф Понятовский закрыл глаза в полумраке кареты, но из темноты вновь выплыло круглое лицо Антония Радзивилла — пожилого юноши со взглядом гетевского страдальца.

Он даже по-польски говорит с немецким акцентом! Женитьба на кузине прусского короля, безбедная жизнь в Берлине, музыка, живопись, эмигранты — ах, бедная родина! Очень удобно рассуждать о том, что следует сделать и чего не следует, если делать это предстоит не тебе! «Настал момент, когда никто не удивится избранию на престол князя Понятовского…» Избранию кем? Поляками, которым правители трех держав, растерзавших их отчизну, великодушно выделят клочок земли? И милостиво кивнут, разрешив вместо дяди, сброшенного с трона их предшественниками, передать корону Пястов племяннику? Князь Юзеф не желает такой «чести». Он грезит не о короне — о возрождении Польши! Не той, старой, погрязшей в распрях, окованной средневековыми предрассудками, а новой, единой, омывшейся собственной кровью, точно живой водой, и не обязанной своим существованием никому, кроме самой себя. Никому… кроме одного-единственного человека, протянувшего полякам руку, когда другие попирали их ногами.

«История не упрекнет храброго полководца за то, что он покинул французские знамена и развернул свои». Да, история, которую пишут такие же негодяи, как Чарторыйский (а Радзивилл наверняка переговорил с ним, прежде чем явиться в Краков), оправдает кого угодно, но у Юзефа Понятовского есть совесть и честь. Он поклялся не различать интересов Польши от интересов Наполеона и сдержит свою клятву. Поляки — истинные поляки, разделившие со своим отечеством горечь поражений и воодушевление побед, скорбь утрат и трепет надежды, — поймут его и одобрят. Почему бы князю Антонию не поехать в Данциг, где сейчас находится его младший брат Михаил Гедеон, бригадный генерал в дивизии Гранжана? Или не переговорить с князем Домиником Радзивиллом — майором польских улан Императорской гвардии?

Высланный вперед ординарец дожидался на последней почтовой станции перед Дрезденом. Квартира для князя приготовлена, император уведомлен о его приезде и просит его прибыть так скоро, как только возможно. Почистившись и немного отдохнув, Понятовский приказал везти его сразу к Наполеону.

В этот раз император остановился не в замке, а в небольшом загородном дворце Марколини в восточном предместье Фридрихштадт. Тут же расположилась лагерем молодая гвардия. Кое-где уже вели земляные работы, воздух звенел от дальнего стука саперных топоров. Оставив карету у ворот, Понятовский пересек пешком парадный двор с двумя столбами, украшенными львами и Гермесами. Главный корпус, два крыла — точь-в-точь как его дворец «Под бляхой» в Варшаве, только поменьше… Миновав караул, Понятовский вошел в двери, свернул направо, в большую восьмиугольную комнату, где толпились офицеры, велел доложить о себе. Ординарец вернулся через пару минут: император готов его принять. Князь Юзеф прошел за офицером в комнату, наспех переделанную в приемную; с гобелена на стене смотрела большая буква N в окружении пушек, труб и литавр. Закрывшись за ним, двери почти тотчас распахнулись, впустив Наполеона.

Он казался весел и оживлен. Расспросил Понятовского о здоровье, сказал со смехом, что его самого в Дрездене не ожидали, почитая убитым.

— Меня столько раз хоронили, что когда я в самом деле умру, никто уже этому не поверит!

— Живите много лет, ваше