Коррекция (СИ) - Геннадий Ищенко

— Ладно, давай отдохнем от политики, — предложила Лида. — Все равно решать это будем не мы. Переодевайся и будешь мне позировать, а я сделаю несколько набросков.

— А почему не сразу на холсте?

— Потому что мне его еще долго готовить. Ты лучше со мной не спорь, а то нарисую тебя злым и некрасивым! Готов? Голову немного поверни… Все, вот так и сиди, только смотри на меня так, как смотришь, когда я просыпаюсь.

Глава 10

— Ну что, что‑нибудь получается? — спросил Алексей, которому надоело позировать.

— Уже устал? — спросила жена. — Можешь отдохнуть, но ко мне пока не заглядывай. Слышишь, приехали машины? Это, наверное, гости. Не хочешь посмотреть в окно? Отсюда должно быть видно, а они тебя, если не высовываться, не заметят.

— Что на них смотреть! — ответил он. — Их всех быстрее нужно убирать. Хорошо, что Сталин мне поверил, и не пришлось врать. Был заговор или его не было, но я все равно постарался бы подвести его к этой мысли.

— Давай больше не будем о них говорить? — попросила Лида. — В самом деле, сколько можно! Мне того, что я прочитала в книгах и услышала от тебя, через край! Я как представлю всю эту огромную пирамиду полуграмотных партийных чиновников, озабоченных только личным благополучием и готовых из‑за него лить кровь…

— Да бог с тобой, малыш! Откуда ты это взяла? Если бы все было так, как ты сказала, проще было бы пойти и повеситься! Какие тогда, к черту, реформы! В партии очень много порядочных людей, в том числе и на руководящих должностях. Конечно, они не ангелы, но и не дерьмо. Дерьмо по известному правилу всплывает на самый верх. Я не знаю, сколько сейчас членов в ЦК, но вряд ли больше сотни. И основная борьба после ликвидации верхушки разгорится там! Если удастся взять под контроль ЦК, никто из остальных не пикнет! Можно заблокировать созыв съезда и постепенно разбираться со всеми секретарями обкомов и крайкомов, часть из которых заседает в том же Центральном Комитете.

— Все, я неправа и молчу. Тебе видней, но давай на этом закончим. Ты вроде завтра должен был поехать в министерство?

— Поеду, если Старостин ничего не переиграет.

— Меня твоя поездка немного волнует. Ты что‑нибудь знаешь о министре?

— Об Абакумове? Мы о нем кое‑что проходили в училище. Он во время войны возглавлял «СМЕРШ». Это военная контрразведка. В министерстве государственной безопасности практиковал пытки, а потом его самого арестовали, но сколько ни допрашивали, никакого признания не выбили. Это все, что о нем вспоминается.

— И о чем, как думаешь, будет разговор?

— А тут и думать нечего, ясно, что он попытается выяснить, кто я такой и откуда взялся. И я его могу понять. Даже то, что приказ о моем назначении отдал Сталин, ему мало поможет, если с вождем по моей вине что‑нибудь случиться. Тут есть еще одна тонкость: приказ был передан через Старостина и продублирован лично Сталиным по телефону. Ни одной бумаги не осталось, все было только на словах. И формально он мог не подчиниться.

— Что будешь отвечать?

— Я хочу попросить Сталина написать ему записку и датировать ее двумя днями раньше. Пусть продублирует свою просьбу и как‑нибудь обоснует свой запрет на мою болтовню. Ему это сделать нетрудно, а у министра появляется соломка, подстелить под задницу. Он и на меня в этом случае сильно давить не станет. Мало ли какие были резоны у Сталина. Если эти нахлебники долго не задержатся, сегодня же скажу Старостину.

«Нахлебники» уехали в девять вечера. Самохины поужинали и сидели на веранде, не включая света, который от ворот легко было заметить даже со шторами, когда послышались голоса, смех и шум моторов нескольких машин.

— Пойдешь? — спросила Лида. — Не поздно?

— Для него это не время, — ответил Алексей, поднимаясь с кресла, — а вот Старостин может уйти. Уже уехали, так что можешь включать свет.

Он вышел из гостиной и спустился по лестнице в коридор.

— А я к тебе, — сказал ему вышедший в коридор Старостин. — Он тебя хочет видеть.

— Это кстати, — сказал Алексей, — а то я уже хотел по одному вопросу обратиться к вам. Теперь скажу сам. Кто дежурит?

— Григорий Пушкарев. Вы с ним не встречались, так что я тебя провожу. Пойдем, хозяин не в кабинете, а в рабочей комнате.

Пушкарев — высокий, широкоплечий парень — дежурил в прихожей.

— Никуда не вышел? — спросил Старостин о Сталине. — Тогда заходим.

Сталин сидел за столом и что‑то писал.

— Присядьте, — кивнул он на стулья. — Сейчас закончу.

Дописав, он сложил лист бумаги вдвое и вложил его в конверт.

— Оформи и отправь Поскребышеву, — сказал он Старостину, положив конверт на стол. — Теперь с тобой. Просьбы ко мне есть?

— Есть, Иосиф Виссарионович, — ответил Алексей. — Мы с Михаилом Гавриловичем хотим завтра посетить Абакумова. Его заинтересовал такой мутный тип, как я. Мало того что я оказался в опасной близости от вас, так его еще просят присвоить мне звание старшего офицера ГБ. Я и подумал, что неплохо было бы успокоить его вашей запиской. Все‑таки хоть какой‑то документ. Телефонный звонок к делу не подошьешь. Заодно бы там приписать, что вы запрещаете мне о себе распространяться. Наверняка ведь он попытался навести обо мне справки, получил в результате дырку от бублика и теперь будет пытаться на меня давить. И о моей жене он уже знает и гадает, с чего это ей такая честь.

— Что‑то уже придумал? — спросил Сталин.

— Лида хороший художник. Она нарисовала мать еще девчонкой. Вот фотография портрета.

— Работа мастера, — оценил Сталин, возвращая фото. — Что, хочет нарисовать меня?

— Я знаю, что вы не любите позировать, — сказал Алексей, — но это не потребует много времени. Она лишь сделает эскизы, а потом будет работать по ним. И это не к спеху, сейчас она взялась за мой портрет. Нужно вспомнить технику и потренироваться. А для Абакумова хоть хилое, но объяснение.

— Это не объяснение, а так… — Сталин недовольно нахмурился, достал и раскурил трубку. — О вас скоро многие узнают, поэтому нужно будет придумать что‑нибудь получше. А пока пусть будет портрет. И вот еще что. Твое устройство для чтения пленок не слишком удобно, да и глаза от него устают. Мне сделают все книги, а тебе нужно будет написать свои объяснения, не дожидаясь, пока у меня появятся вопросы. Я эти книги не один буду читать. Задача ясна? Тогда и вы ко мне не будете так привязаны. Завтра к вечеру ко мне должен будет подъехать один человек. Я вас хочу познакомить. А с Абакумовым будь осторожен. Когда оформят все документы?

— Завтра заберем форму, а послезавтра — документы, — ответил Старостин. — Это если ничего не помешает. Послезавтра же включим в работу. Думаю пока с его помощью потренировать ребят.

— Сможешь совмещать с записями? — спросил Сталин. — Ну раз сможешь, потренируй охрану. У вас все? Тогда я вас не держу.

— У руководства работа начинается в девять тридцать, — сказал Старостин, когда они вышли в прихожую. — Утром у Абакумова совещание, потом он с час работает в своем кабинете, а вот, когда закончит, мы и подойдем. Ехать здесь всего ничего, поэтому будь готов к одиннадцати. Шофера брать не будем, поведу сам. Заодно и поговорим.

— Сказал? — спросила жена, когда он вошел в гостиную.

— Сказал. Записку он напишет. Я ему предложил объяснить твое пребывание на его даче рисованием портрета, так он на меня посмотрел, как на дурачка. Сказал, что придумает потом что‑нибудь более жизненное. Плохо, что я по этому времени почти ничего не знаю и не узнаю, если буду постоянно сидеть на этой даче. Насколько все было бы проще, если бы нас перенесли лет на двадцать позже.

— Толку об этом сокрушаться! Ты ему фотографию показывал? Тогда возвращай обратно. Когда едете?

— В одиннадцать нужно быть готовым.

— Значит, будешь. Позавтракаем, я тебе поглажу брюки, и поедешь. Паспорт сейчас положу в пиджак. Когда завтра поедем за одеждой?

— Не терпится натянуть брюки и посмотреть, как на тебя сделает стойку мужская часть населения дачи? Вынужден огорчить: ты завтра никуда не поедешь. Мы будем возвращаться из министерства и все заберем. Это классное ателье: они там шьют без повторных примерок, и никто не жалуется.

На следующий день Старостин подошел чуть раньше.

— Броский костюм, — сказал он, осмотрев Алексея, — ну да ладно. Раз уже готов, выедем чуть раньше. Заскочим в Кремль кое‑что отдать, а потом поедем в министерство.

— И меня туда пустят только по паспорту? — удивился Алексей.

— Конечно, нет. Постоишь на площади, а я обернусь за пять минут. Пошли к машине.

Машиной оказался уже старый ЗИС- 101.

— Что, удивлен? — усмехнулся Старостин. — Это у нас разъездная машина для поездок вроде нашей. Хозяин и «девятка» ездят на бронированных сто пятнадцатых. В гараже их пять штук. «Девятка» — это у нас выездная группа охраны.