Коррекция (СИ) - Геннадий Ищенко

— И ты молчал!

— Это только подозрения, а доказательств у меня нет. Даже то, что я вам рассказал, не все можно считать достоверным. О Хрусталеве вспоминала ваша дочь, а она не любила Берию и могла солгать. Кое‑кто утверждает, что он предпринимал попытки провести расследования. Вот вина Хрущева у меня не вызывает сомнений. Была запись о том, что он даже сам этим хвастался, правда, за рубежом. А вы мне и так не сильно верили, и если бы я еще сходу начал порочить ваше окружение… И мы вообще встречаемся только второй раз.

— Сын действительно вел себя так глупо?

— Не то слово. Он им просто не оставил никакого выхода. Скорее всего, его просто убрали бы в какую‑нибудь дыру и присматривали, чтобы он не слишком распускал язык. Но Василий угрожал обратиться к иностранной прессе, бросился в китайское посольство…

— Ну и что мне с ним делать? — неожиданно спросил Сталин. — Взрослый человек, генерал–лейтенант, а ведет себя как мальчишка. Сколько ни наказываю, все без толку. Я ведь все равно умру, пусть и позже, и что тогда будет с детьми? Что было с дочерью?

— Она эмигрировала в Штаты, потом вернулась в СССР, но не нашла общего языка с детьми и опять уехала в Америку. Очень неплохо жила на доходы от выпущенных книг и любила путешествовать. Пять браков и несколько детей от разных мужей. Подробностей я не запомнил. Умерла в возрасте восьмидесяти пяти лет. Она себе жизнь выбрала сама, на нее даже наши власти не давили. А Василий избалован своим положением и вниманием окружающих. Он бы и так ничем хорошим не кончил. Были некрасивые истории с женщинами, частые гулянки. В пятьдесят втором он пришел на правительственный прием пьяный и сцепился с главкомом ВВС. Вы его выгнали из зала, а потом его сняли с должности. В августе его зачислили в Военную академию Генерального штаба, но на занятия он не ходил. Но о вашем сыне писали не одно плохое. Хороший летчик и командир, много делавший для своих подчиненных, способствовал развитию армейского спорта. Что‑то было еще, но я не помню. Я бы подвел к нему хорошего человека, с которым он мог сдружиться. Главное его чем‑то занять и отвлечь от выпивки. Не нужно на меня так смотреть, я говорю не о себе. Майор ГБ и генерал–лейтенант ВВС никак не сочетаются. Вы же знаете, как армейцы смотрят на наши погоны! А меня он вообще боится.

— Ладно, — сказал Сталин, тяжело поднимаясь из‑за стола. — Ты мне сегодня больше не нужен, иди отдыхать. А мне нужно подумать.

В коридоре Алексей увидел Старостина с Рыбиным, которые уставились на него с плохо скрываемой тревогой.

— Да успокойтесь вы, Михаил Гаврилович! — сказал он подполковнику. — Что вы, в самом деле, как дети малые! Еще Алексею простительно: он ничего не знает. Прекрасно же понимаете, что мне он нужен живым и здоровым еще больше, чем вам.

— Что сказал? — спросил Старостин.

— Сказал, что я ему сегодня не нужен, будет думать. О вас разговора не было. Постучите и проверьте мои слова, а то ведь не заснете. А я, как и приказано, пойду отдыхать. Да, вы так и не сказали, скоро ли будем обмывать мои звезды?

— У тебя деньги‑то есть? — непонятно к чему спросил Старостин.

— На водку, что ли? — не понял Алексей.

— На водку тоже. Но я имел в виду пошив формы. Можешь, конечно, носить ту, которую выдадут, но большинство старших офицеров шьет на заказ.

— Найду я деньги.

— Тогда я завтра или послезавтра организую тебе поездку в ателье. Заодно можно съездить в министерство. Абакумов подписал приказ, но выразил желание с тобой познакомиться. Можно и проигнорировать, но я бы не советовал. Поэтому завтра я дам тебе твою новую биографию. Заучишь наизусть и отдашь учить жене. А в министерстве все должны сделать дня за три. Ладно, иди отдыхать, а я все‑таки зайду.

Заходить в кабинет ему не пришлось: Сталин вышел сам.

— Вы еще долго будете мне мешать? — спросил он у Старостина. — В этом доме мало комнат? Его я отпустил, и ты мне сейчас тоже не нужен, хватит одного Алексея.

— Ну и о чем вы так долго беседовали? — спросила жена, когда Алексей вышел на веранду, где она составила два стула и уселась на них, вытянув ноги. — Или это секрет?

— У нас с тобой сейчас вся жизнь будет секретом, — вздохнул он. — Хозяина интересовало, кто его убьет.

— Разве его убьют? — удивилась Лида. — Я читала, что у него был инсульт.

— Это официальная версия, — пояснил Алексей. — Для своего возраста Сталин был очень здоровым человеком. Судя по всему, ему отравили его минералку, а потом сделали все, чтобы медики прибыли как можно позже. То для лечения какой‑то ангины их набежала целая толпа, а как прижало, сутки не подходил ни один врач. И вообще вокруг его смерти было слишком много лжи и подозрительных совпадений. Я где‑то читал, что Сталин хотел провести очередную чистку, на этот раз теперешней верхушки, и начать ее с Берии. Вот они и засуетились. Я ему рассказал все, что запомнил. Похоже, он ждал чего‑то такого, потому что сразу мне поверил.

— Значит, ты своего добился, — сделала вывод Лида, — и даже врать не пришлось.

— Убрать мерзавцев — это только полдела, — возразил Алексей. — Свято место пусто не бывает. Кто‑то придет им на смену! Желающие встать у руля всегда найдутся, лишь бы после этого не затонул корабль. Убедить Сталина расправиться с врагами несложно: для него это теперь вопрос жизни и смерти. Выбрать тех, на кого нужно опереться, гораздо сложнее. Я ведь еще сам не до конца уверен в правильности своего выбора. Одно дело читать статьи о людях, совсем другое — отдавать в их руки судьбу страны, не зная никого из них лично. Как себя поведут Вознесенский с Кузнецовым, получив всю полноту власти? Единственное, в чем можно быть уверенным, это в более деловом и профессиональном управлении. Кроме того, не все определяется первыми людьми. Руководят‑то они, опираясь на партийный аппарат. И в той реальности, которую мы собрались менять, Маленков потерпел поражение из‑за шкурных интересов этого аппарата. Ведь и Сталин не всесилен, и очень часто ему приходилось отступать перед верхушкой партии, иной раз жертвуя своим авторитетом и сторонниками. Знаешь, что вызвало самые массовые репрессии в тридцать седьмом и тридцать восьмом годах?

— Откуда мне знать, говори уж, если начал.

— В тридцать шестом году приняли новую конституцию, которую назвали сталинской. Она устраняла политическое неравенство между рабочими и крестьянами и наделяла все население страны равными избирательными правами. Гражданам разрешалось создавать общественные организации, а КПСС была лишь одной из них. Впервые вводились тайные и альтернативные выборы. На одно место должно было быть не меньше двух–трех кандидатов. Это и привело к массовым репрессиям.

— Извини, но я что‑то не поняла, — сказала Лида. — Поясни.

— Сразу после пленума, который поддержал новый избирательный закон с альтернативными кандидатами, в Москву посыпались шифрованные телеграммы. Секретари обкомов и крайкомов запрашивали так называемые лимиты. Количество тех, кого им можно арестовать и расстрелять или отправить в места заключения. Мотивировали вскрытыми заговорами, которые не позволяют проводить альтернативные выборы. На Сталина оказали сильное давление, и он вынужден был уступить. Такого авторитета, как сейчас, у него в то время не было, а вот прегрешений с точки зрения партийного руководства было достаточно. На время контроль над Ежовым ослаб со всеми вытекающими последствиями.

— Все равно не поняла, для чего им это понадобилось!

— Большинство партийных руководителей были людьми малограмотными, а результаты их работы оставляли желать лучшего. Отсюда нелюбовь к интеллигенции, которая выражала неудовольствие таким управлением, и боязнь альтернативных кандидатов. Сталин, конечно, виноват, но главный виновник — это все‑таки партийный аппарат.

— И что ты тогда построишь с этими людьми? Верхушка партии — это и есть партия! Рядовые члены мало что решают, особенно в таких партиях, как здесь. И наверняка все те, кто просил эти лимиты, до сих пор управляют государством!

— Не все, но многие, — согласился Алексей. — Для меня важны не столько они, сколько сама идеология. Несмотря на ужасное качество человеческого материала, она доказала свою жизненность. И если сейчас избавиться от тех, кто гирями висят на ногах, а в будущем приведут к развалу… Пойми, что любая общественная система несовершенна. Она зарождается и начинает развиваться или гибнет. Капитализм обеспечил комфортное и спокойное проживание большинству населения развитых стран, но ведь им это благополучие с неба не упало! Сколько пришлось работать, чтобы все это создать, сколько пришлось драться и пролить кровь, чтобы заставить свою элиту поделиться с остальными! Демократия просто так никому не дается, ее нужно выстрадать, и с ней нужно научиться жить! А если получишь ее на халяву, то все равно скатишься или к анархии, или к диктатуре. И замаскированная диктатура, например, как у вас, ничем не лучше открытой.