Замок братьев Сенарега - Анатолий Коган

Бой окончательно утих, когда Бердыш первым вспомнил о собаках. Почему не залаяли, не подняли первыми тревогу? И тут заметили — собаки в замке лежат, откинув лапы, не подавая признаков жизни. Кто — то крикнул: «Опоили, отравили собак!» «Опоили, да не ядом, — усмехнулся наймит. — Глядите, дышат». Псы и вправду не были отравлены, вскоре начали просыпаться. Кто угостил первых чутких сторожей фортеццы сонной травой? Об этом теперь можно было только гадать.

4

Замок Леричи мал да крепок, с налета его не взять. Да и коварство замысла и хитрость вряд ли отныне помогут позарившемуся на него врагу. Дозоры на башнях и стенах после неудачного нападения ногайцев усилены, воины бдят день и ночь, а пуще над ними — комендант Конрад фон Вельхаген, оставивший, кажется, и помыслы о покое и сне. И вновь течет в этом каменном гнезде прежняя жизнь, вершатся дела в нем, уже начатые, упорно доводимые до желанного свершения. Ратники бдят, ясыри ждут выкупа, служанки да слуги хлопочут по хозяйству, псы яро роют землю, как им по весне положено от творца, петухи меж собою сражаются. Василь, забравшись к своим наковальням да горнам, учит любознательного фряжонка чинить стальные арбалеты. Стряпуха Аньола, не без ласки поглядывая в сторону двух главных героев дня, готовит обед. А в большом кабинете, принадлежащем братьям, начинается долгожданный совет. Только старшие Сенарега, до сих пор с нетерпением ждавшие этого часа, не очень — то, видно, сегодня рады, что он наконец настал. Старшие Сенарега чуть не проспали свой замок, себя и сестру, гостей, товары и полон. И если все не рухнуло в ордынские тартарары, заслуга — не их, старших сеньоров, не воинов даже, взятых ими на службу, а безвестного работника да еще пленника — молдаванина, такого же дикого, как этот скиф.

Добрый отец Руффино, впрочем, всем видом своим показывает, что не намерен вспоминать более их позор.

Мессер Пьетро приступил к докладу. Старший Сенарега обстоятельно рассказал о постройках, запасах, торгах, о сношениях с Ордой и Каффой, Литвою и Польшей. Потом заговорил о невольных гостях замка, первым — о рыцаре.

— Как ни странно, — сказал мессер Пьетро, — из Ордена — ни слова о выкупе.

Аббат безнадежно махнул рукой.

— Мы отдали за него много золота, — с неудовольствием заметил Амброджо. — Годовое жалование этого немца, чересчур, кстати, высокое, — генуэзец покосился на брата, — не возмещает двадцатой доли того, что мы отдали за него дикарям. Не говорю уже о пище, которую он съедает, о платье, о коне...

Аббат досадливо поднял руку.

— Довольно, синьор, довольно! Разве замку не нужен комендант? Вы имеете его, и задешево: неподкупного, храброго, рачительного.

— Этого белого петуха, — простите, святой отец, что говорю так о монахе, — этого немца тянет на север, в его леса!

— Возможно, — ответил отец Руффино. — Но он служит здешней даме. К тому же, — улыбнулся он своей доброй улыбкой, — немецкие не бегут из плена, такого я не слыхивал еще.

Следующим был Мастер; монах с каменным лицом выслушал рассказ о том, как попал сюда мессер Антонио, как оказался полезен как зодчий, чем занят сейчас. Потом настал черед Тудора. Аббат подробно вызнал время и обстоятельства его появления. Затем ему поведали и о турке.

О челяди, конечно, говорить с высоким гостем и не стоило. В кабинете воцарилось недолгое молчание.

— Высокородные синьоры, — аббат вынул из складок сутаны похожий на жезл кожаный футляр. — Я привез вам драгоценный дар. — Короткие и толстые пальцы, поросшие рыжей шерстью, ловко извлекли скатанный в трубку пергамен с малой печатью на алом шнурке. — В этой грамоте верный сын церкви и ваш сюзерен, его величество и высочество, король польский и великий князь литовский Казимир подтверждает ваши права на здешние владения.

Мессер Пьетро, с благоговением приняв грамоту, приложился к аббатовой руке.

— Но грамоты, конечно, мало, — продолжал отец Руффино, — надо еще умело вести свое дело и стойко его защищать. Скажу прямо, дети мои, в этом я вами доволен. — Монах поднял руку в благословляющем движении. — Вы хорошо начали дело, свое и общее наше, для истинной веры очень важное. Именно начали, ибо дело наше — в самом истоке своем. Начнем же с малого, с ваших гостей и вынужденных — иногда — соратников. — Сенареги, не ожидавшие уже напоминания о ночных событиях, чуть приметно поежились. — О тевтоне не беспокойтесь. Тевтон через меня получил уже приказ церкви — служить, покуда нужен здесь, вашим милостям, высокородные синьоры.

Пьетро склонил голову, благодаря.

— Об этом молдаванине. Сей муж беспокоит меня более, — продолжал монах. — Вы изволили, как рыцари, оставить ему оружие. Сегодня, правда, оно послужило всем нам. Но пленник привезен вскоре после моего отъезда из Монте—Кастро. Он прибыл при обстоятельствах, очень похожих на истинные, но мысль о том, что это лазутчик, все — таки не оставляет меня.

— Можно бросить его в яму, — сказал мессер Пьетро, ткнув пальцем в пол.

— Успеете, — улыбнуся отец Руффино. — И от меня, если потребуется, будет знак. Теперь, синьоры, о турке. Агарянин, не скрою, среди добрых гостей ваших вызывает у меня наибольшую тревогу. И вовсе не потому, что лазутчики осман шныряют уже по Молдавии, по Крыму и иным, более далеким землям. Лазутчиков осман легко узнать: это греки старого Константинополя, старающиеся хорошо начать службу своему новому базилею в чалме. Но ведомо ли вашим милостям, что в этот город, накануне его падения, сбежал от брата царевич Орхан?

Братья кивнули

— В мире известно уже, — продолжал аббат, — что турки так и не нашли султанова брата в покоренном Константинополе. Орхан бежал далее, неведомо куда. Вам, синьоры, разумеется, не надобно объяснять, как драгоценна особа этого мусульманского принца, какую великую службу мог бы сослужить Орхан всему христианству, попав в руки, я хотел сказать — вступив в союз с истинной церковью нашей, став гостем святейшего отца папы.

— И вы полагаете, отец мой... — подался вперед Амброджо.

— При этих обстоятельствах, — молвил доминиканец, — Орханом может оказаться каждый молодой турок, неведомо как очутившийся в ваших местах. Ведь принца, по слухам, видели в и даже в Варне, а это уже — по дороге к вам. Боящийся мести брата царевич мог податься сюда, в поисках глухого места, где посланцам султана будет трудно обнаружить беглеца. И может статься, сегодняшние ночные посетители как раз — татары из племени, склоняющегося к султану, обшаривающего поэтому все замки на побережье, куда судьба могла бы занести высокородного принца Орхана. Может, совпадение и случайно. Но если сюда попадет Орхан — упустить его будет преступным безумием. Только в заботливых руках святейшей нашей матери католической церкви принц Орхан будет в безопасности и принесет миру пользу, — твердо заключил аббат.

Мессер Пьетро спрятал хищный блеск загоревшихся глаз. Орхан! Каких сокровищ не стоил этот турчонок! Но думать о том нельзя. Если уж святая церковь взалкала этой добычи, о ней опасно и мечтать.

— Турок все больше шатается нынче по Понту, — заметил Амброджо. — Как распознать такую редкую птицу?

Монах достал из — за пазухи подвешенный к цепочке с образом кожаный мешочек и вынул из него клочок пергамена величиной с ладонь. На светлой коже виднелся темный отпечаток с завитушкой в середине.

— Вы видите, — сказал отец Руффино, — царский знак, которым клеймили во младенчестве всех потомков по мужской линии почившего султана Мурада. Это две сплетенные воедино арабские буквы; такую носит и нынешний оттоманский падишах. Запомните, синьоры, этот рисунок, он многого стоит в наши дни. Завтра вы велите выпустить, — по моей просьбе, конечно, — улыбнулся доминиканец, — вы распорядитесь освободить людей, содержащихся у вас в темнице. Первым делом пленники поспешат на лиман, чтобы выкупаться, и тут станет ясно, носит ли кто из оных подобное клеймо. Если же кто не пожелает освежиться — найдется способ иначе осмотреть его левое плечо.

— А как быть с Нуретдином — агой? — спросил мессер Пьетро.

— Ага в каком — то смысле значит господин, не так ли? С ним, конечно, надо быть учтивее. Для начала предложите синьору аге поведать обществу о волнующем событии, свидетелем которого его милость изволила быть, — о падении Константинополя. Может быть, многое откроется уже в этом рассказе неверного. Если же нет, разве в доме сем не найдется служанки, способной наедине осмотреть или хотя бы ощупать плечо мусульманина, под рубашкою или без оной? Я, кажется, заметил у колодца весьма смазливую кухонную даму, — да простит мне господь этот грех. На исповеди эта женщина не была, значит она — греческой или иной схизмы. Не поручить ли это дело ей?

— Она для него не подойдет, — с поспешностью проговорил Пьетро. — В замке есть молодые судомойки; за серебряный динар, думаю, согласная девица найдется. Я сам ее подберу.