Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне - Вячеслав Науменко

Опять писарь диктовал, я писал и, так как женщин и детей при полку было мало, переписал быстро. Дело было перед обедом. Канцеляристы заканчивали работу, и я остался с ними поболтать. Вскоре приехал командир полка полковник Г. Он сказал адъютанту:

— Срочно вызвать всех командиров сотен и отдельных команд к штабу полка.

Минут через 10–15 командиры стояли возле штаба. Полковник вышел к ним и объявил:

— Господа офицеры! Я только что вернулся от Походного атамана. Объявите всем офицерам, находящимся в вашем ведении, срочно явиться в офицерское собрание, пообедать. Сейчас подадут английские машины, и все офицеры поедут на совещание с английским командованием. В полку останется только один дежурный офицер. С собою ничего не брать, так как мы скоро вернемся.

Я не офицер и не строевой, поэтому ушел обедать к себе в палатку. Когда пообедали, офицеров уже увезли. Когда зашло солнце, пришла машина, взяла дежурного офицера и больного хорунжего А.

На следующий день было объявлено, что 1 июня будут вывозить семьи из лагеря Пеггец, а затем 3-й полк, за ним пойдет 1-й Конный.

Казаки заявили протест, объявили голодовку, вывесили на всех подводах черные флаги. Подхорунжие и урядники сняли погоны, чтобы защищать женщин и детей, как рядовые казаки.

Первого июня казаки выстроились у походной церкви, подняли полковые хоругви и во главе со священником пошли в лагерь Пеггец. Вернулся в свою палатку после побоища часа в три. Голодовку пришлось прекратить — не помогла.

Второго июня был отдых, а 3-го предстояла погрузка на машины. На мостах Дравы в период погрузки стояли английские солдаты, после погрузки они снимались.

Казаки начали расходиться. Женщины с узлами своих пожитков, мужчины, главным образом с продуктами питания, поднимались лесом в Альпы, к итальянской границе, вдоль которой предполагали уйти в Швейцарию. Оставался последний день для размышления, как спастись от выдачи.

Непосредственной охраны не было, лишь периодически проходили английские танкетки, видели, как люди с узлами шли в лес, но никому ничего не говорили. За короткую летнюю ночь и день далеко не уйдешь — можно было выбраться лишь на вершину Альп.

По безразличному отношению англичан к уходившим можно было предположить, что они далеко не уйдут. Район мог быть охвачен и прочищен — если открывали огонь безоружной толпе, то почему англичане не могли стрелять по ушедшим в лес?

Десятая сотня (в прошлом 6-я, командир ее — есаул 3.) была расположена на опушке леса у подножия Альп. Я перешел к ним. Казаки разбились на небольшие группы, и каждая из них вырабатывала свой план действий. Разбивались на мелкие группы, так как это уже было не организованное сопротивление, а поиски путей для личного спасения.

Шесть казаков-екатерининцев предложили мне присоединиться к их группе и уходить вместе. Я принял предложение. Решили уйти ночью, но не в горы, а из расположения полка в долину, чтобы остаться за пределами окружения в период погрузки.

Всю ночь народ шел в горы. Мы же в два часа ночи спустились в долину. Возле подвод стояли группы казаков и между ними группы моих «станичников», соседей станиц Рождественской и Филимоновской. Мы остановились. На вопрос, что решили делать, они ответили, что решили ехать, так как все равно, куда бы ни уходили, будем в руках англичан, и все равно они выдадут. Мы попрощались и ушли.

Залегли мы в кустарнике австрийских огородов на берегу Дравы. Поднялось солнце. Расположение полка окружили танкетки, подали машины, и началась погрузка. Сопротивления казаками оказано не было. Мы были за линией окружения и на этот раз за себя не боялись, однако старались не попадаться на глаза патрулей.

Здесь наше внимание привлекло необыкновенное зрелище. Несколько казаков на оседланных лошадях, не обращая никакого внимания на английских солдат, гоняли лошадей. Казачьи лошади, оставшись без хозяев, разбрелись по долине в поисках корма. Несколько из них были недалеко от нас. К ним ехал один из казаков.

Два брата С, находившиеся в нашей группе, подозвали его к себе. Он оказался казаком 1-го Конного полка станицы Исправной и сказал, что англичане предложили желающим казакам собрать и пасти лошадей в течение двух недель. Старшим группы ими был назначен урядник П. Он собрал своих станичников, но им не хватает двух человек. Недалеко был и П. Подъехав к нам, он записал братьев С. в свою группу. Они поймали первых попавшихся лошадей и поехали сгонять лошадей в один табун. Нам сказали, что будут держать в курсе дела.

Группа П. состояла из 18 человек. Часа через два к нам подъехал Алексей С. и сказал:

— Хлопцы! Сейчас мы будем перегонять коней на ту сторону Дравы. На мостах стоят английские часовые. У нас пропусков ни у кого нет, а только один, общий на всех у П. Ловите лошадей, садитесь, а дальше увидим.

Быстро поймав коней, нашли седла и, набрав по 15–20 коней, направились рысью к мостам. Англичане давали дорогу, и мы переезжали на другой берег Дравы. Через некоторое время подъехал и П. Он мне сказал, что уже вписал меня в группу табунщиков.

К вечеру нас было 120 человек. Нас разбили на две группы по 60 человек, и ту, в которой был я, П. отправил под Обердраубург. Там мы собрали лошадей других полков и перегнали из-за Обердраубурга черкесских лошадей.

Недели через три нас перевели в Николсдорф, а еще через две — под Ли-енц, против станции Долзах. И вот здесь, когда мы стояли под Лиенцем, наши казаки впервые увидели Палестинскую часть. Некоторые из них говорили по-русски.

Меня назначили получать и раздавать для группы продукты, таким образом, от непосредственной работы с лошадьми я отошел.

Под Лиенцем впервые всех казачьих лошадей начали брать на учет — накладывать тавро — три палочки и записывать количество. После этого отправляли железной дорогой (товарными вагонами). Куда, не знаю. Англичане говорили, направляют в разные районы крестьянам, которые пострадали от войны.

Несколько сот лошадей оказались больными чесоткой. В один день англичане пристрелили около двухсот таких лошадей и несколько верблюдов, бывших в Казачьем Стане, вероятно казаков Астраханского Войска. Затем расстрел лошадей отменили и организовали ветеринарный госпиталь. Врачом туда назначили подхорунжего 3., бывшего врачом в 5-й сотне 1-го Конного полка.

Закончив отправку всех здоровых лошадей, ветеринарный госпиталь и персонал его оставили под Лиенцем, а наши две группы послали в Виллах отправлять венгерских лошадей. Часть лошадей мы взяли против лагеря Келлерберг и присоединили их под Виллахом к основным табунам венгерских лошадей.

Приблизительно в течение недели мы отправляли их из-под Виллаха. Количества не помню, потому что в то время для нас это не представляло интереса. Каждый из нас следил за тем, чтобы не попасть в вагон и не оказаться в нем замкнутым.

По окончании отправки здоровых лошадей, чесоточных погрузили в открытые вагоны и с ними вернулись под Лиенц. Наш госпиталь оказался «центральным».

Однажды к нам приехал английский капитан с переводчиком Я. (казачий офицер одного из сибирских войск, старый эмигрант), выстроил всю нашу группу и обратился с вопросом, есть ли среди нас желающие ехать в Советский Союз. Все молчали. Тогда он спросил: «Нет?» Как по команде, в один голос ответили: «Нет!» Он объявил: «Насильственно отправлять вас больше не будут».

Через некоторое время переводчик объяснил, что та часть, которой мы подчинялись, уходит и нас принимает новая. У тех солдат, которые отправлялись на родину, была нашивка меч, а у новой — похожая на цвет подсолнуха.

Вскоре лошади были вылечены и разосланы. Наши две группы перевели в лес заготовлять дрова для воинских частей. Работали до ноября месяца, затем приехал переводчик и сообщил:

— Хорошая новость. На днях получите документы цивильных граждан и сможете переехать на вольные работы.

Прошло не больше трех дней. Приехала комиссия: врач и какой-то сержант. Офицеров не было. Опросили каждого, заполнили бланки и уехали. На следующий день на работу не послали и объявили, что сегодня уезжаем в русский лагерь Келлерберг. О существовании этого лагеря мы знали за несколько дней до объявления — туда были перевезены бывшие подсоветские граждане из лагеря над Дравой и освобождены от проволоки. В лагере нас разместили в свободных бараках.

Вечером состоялся митинг. Несколько человек из лагерной администрации выступали с призывом оказать сопротивление сталинским посланцам. Чтобы не застали врасплох, лагерная полиция выставляла посты на случай ночного налета, чтобы они в таком случае поднимали тревогу.

Нас было несколько бывших сотрудников редакции, и один из нас, Е. С, написал обращение, которое напечатали в канцелярии лагеря и распространили.

Многие казаки начали разъезжаться из лагеря и приписываться к другим лагерям: в Клагенфурт, в Виллах болгарами, румынами, сербами и т. д. Я уехал в Клагенфурт, в группу лейтенанта Г., где уже было приписано несколько моих знакомых новых эмигрантов, и был станичник — старый эмигрант.