Сценарий счастья - Эрик Сигал

— Это же деревня, — ответил брат. — Здесь ни одна дверь не запирается. Ну же, не стесняйся. А мне пока надо открыток купить. Встретимся в отеле.

Искушение было велико. Я долго сидел на табурете, не осмеливаясь прикоснуться к клавишам. Сначала я не знал, что играть.

Потом стал гадать, что я вообще могу сыграть.

Медленно, с нарастающим ужасом, я понял: ничего. Абсолютно ничего.

В этот момент мне стало ясно: утрату Сильвии я, скорее всего, смогу пережить. Но музыки в моей жизни уже не будет никогда.

Ни в руках. Ни в голове. Ни в сердце.

14

Пробираясь сквозь толпу оживленных туристов, бурно обсуждающих предстоящий ужин, — я чувствовал себя человеком-невидимкой.

Я решил никому не говорить о внезапно постигшей меня внутренней немоте. Не нагружать никого своими проблемами.

В отеле, за столом, я изо всех сил старался поддерживать с братом оживленную беседу, отлично понимая, что рано или поздно мучительный вопрос из уст Чаза прозвучит. Позднее, когда мы мирно сидели на крыльце, он поинтересовался:

— Ну, как?

— Что именно?

— Твое воссоединение с инструментом.

Я сделал неопределенный жест — дескать, так себе.

Он был невозмутим.

— Не спеши. Все вернется.

Откуда он знает? Как же…

…После нескольких дней безмолвных раздумий я принял решение. Надо перестать скорбеть. Надо перестать причинять боль своим близким. Не будь их, я бы, наверное, давно бросился с какой-нибудь живописной скалы. Но Эллен готовилась сделать меня дядей. И пора было перестать прятаться в этом придуманном мире, где красота ландшафта заставляет усомниться в его подлинности.

Чазу удалось убедить меня в справедливости девиза Скотта Фицджеральда (позаимствованного у Джорджа Герберта): лучший способ отомстить — это жить полной жизнью.

— В твоем случае, — добавил он тоном зрелого мужа (следствие выпавшей ему нелегкой братской доли), — можно начать с того, чтобы просто жить.

Я изобразил улыбку. Эту простую мимическую реакцию, столь необходимую для общения с другими людьми, мне теперь придется осваивать заново.

Вечером я приступил к воплощению своего решения. Брат недоуменно смотрел, как я кидаю в чемодан вещи.

— Ты что, шутишь? — спросил он. — Надеюсь, ты не собираешься всерьез возвращаться в Африку?

Так-так… Вижу, тебе еще не поздно кое-чему поучиться у старшего брата, Чаз. Это называется «верность долгу». Я подписал контракт на два года и своими глазами видел, как я там нужен. И теперь я возвращаюсь туда, где смогу приносить пользу.

Он видел, что меня не разубедить, и принялся помогать мне в сборах к поездке в африканскую глушь. Денег у нас было предостаточно, поскольку все расходы на мое лечение были покрыты «Медсин Интернасьональ». Кроме того, пока я был в клинике, мне продолжали начислять зарплату. Я накупил всем подарков, включая бутылку джина (правда, стандартного объема) для Мориса.

Чаз заволновался только тогда, когда мы уже сидели в зале ожидания и диктор объявил посадку на мой рейс. Надо признать, на всем протяжении выпавшего на его долю душевного испытания он держался молодцом. После того как я побывал на волосок от смерти, мы с ним сблизились еще больше. Этого обстоятельства Чаз словно не замечал, пока не настал момент прощания.

Я похлопал его по плечу.

— Чаз, не волнуйся. Я вернусь в целости и сохранности, обещаю тебе!

— Ты и в тот раз это говорил, — криво усмехнулся он.

— Но ведь вернулся? Разве нет? Поцелуй от меня Эллен.

Мы обнялись, и я, не оборачиваясь, пошел на посадку.

…Не успели мы оторваться от земли, как я вспомнил, что забыл купить подарок для Франсуа. К счастью, в Каире была пересадка, и я смог исправить эту непростительную оплошность. Я купил ему гипсовую статуэтку сфинкса за двадцать пять долларов. Единственный ее недостаток заключался в том, что ее нельзя было ни пить, ни курить. Зато она воплощала неоспоримую мудрость.

Как и обещал, обрадовавшись, что я лечу назад, Франсуа собственной персоной приехал встречать меня в Асмэру и теперь ждал на летном поле.

Я сделал несколько шагов по трапу, и у меня перехватило дыхание. Это не была поездка в неизвестное, как в тот раз. Напротив, я возвращался в хорошо знакомую ситуацию.

Франсуа сердечно обнял меня.

Несмотря на все мои возражения, он подхватил и понес мой багаж к машине. Но самым великодушным его жестом был отказ от курения на всем протяжении пути — в знак почтения к обретенной в Швейцарии чистоте моих легких.

По дороге он ввел меня в курс дела — рассказал о кадровых изменениях и обо всех, даже самых незначительных, происшествиях, имевших место в мое отсутствие.

И очень умело ни разу не упомянул о Сильвии.

Как стало ясно чуть позже, она уехала раз и навсегда. Другие члены группы тоже вычеркнули ее имя из своего лексикона.

— Нам тебя не хватало, — признался Франсуа без обычного своего сарказма. — Ты уехал — и я понял, насколько ты был ценным работником. Ну да ладно, — он хлопнул меня по плечу. — Теперь ты снова с нами, и мы, можно сказать, опять в полном составе. Мне удалось заполучить австралийца, которого я поначалу отверг.

— Ну, и как он? — поинтересовался я.

— Как врач — превосходный. Как человек — никудышный. Судя по всему, подтверждается расхожее мнение о том, что в Австралии скромность не в почете. Он отнюдь не столь неотразим, как мнит о себе, но к моменту его приезда Дениз была в таком душевном кризисе, что немедленно убедила себя, будто господь послал ей его в ответ на ее молитвы. Если бы не она, его самолюбие увяло бы без соответствующей подпитки. Вообще-то наличие общего объекта для неприязни очень сплачивает коллектив.

Как обычно, наблюдения Франсуа оказались весьма меткими.

Все меня ждали и не ложились. На стол было выставлено пиво «Сент-Джордж» местного производства, а какая-то добрая душа не пожалела даже последней бутылки виски из дьюти-фри.

Один за другим мои товарищи подходили и обнимали меня. Все, кроме здоровяка, который лишь протянул мне волосатую лапищу и с характерным австралийским выговором назвал свое имя.

— Даг Мейтланд-младший, — объявил он. (Как будто я знал Дага Мейтланда-старшего!) — Жаль, что меня здесь не было, когда тебя подстрелили, старик, — скромно произнес он. — Я бы тебя мигом заштопал.

— А вы нейрохирург? — удивился я.

— Нет, ортопед. Но в черепушке я хорошо разбираюсь, а насколько я слышал, ранение было не очень серьезное. В любом случае, рад тебя видеть в наших рядах, старик.

Секундочку, подумал я. Это же я должен так говорить! Или он уже считает, что был здесь в первом составе? Да, долго же Франсуа копался в своем резервном списке!