Нефтяная бомба - Александр Афанасьев

Проверив документы, их выпустили на гостевую стоянку. Посланный за Алексом американец подвел его к «Шевроле Тахо», последней модели с дипломатическими номерами и еле заметными маяками – вспышками под радиаторной решеткой.

– Садись. Ну, и кто ты такой?! – спросил он, устраиваясь за рулем.

– Я? Честно?

– Честно, честно. Если хочешь знать, парень, тебя могли отправить в Абу-Грейб. И сунуть в камеру, в которой у каждого личные счеты с американцами. Так что в твоих интересах отвечать честно.

– Я Алекс Подольски. Ваш новый помощник военного атташе…

– Черт…

Водитель начал выруливать между бетонных блоков, протянул руку в знак примирения.

– Кен Сэттли. Извините, сэр, просто прошла информация, что задержали вооруженного американца. Тут и так у нас все на ушах стоят, убили кое-кого.

– Его убили у меня на глазах. Выше среднего роста, в костюмчике. Из Лэнгли, предпочитает, чтобы его называли Дейвом. Так?

– Черт… Сэр, я вынужден еще раз просить прощения. В посольстве мне и не сказали, что эти два случая связаны, просто приказали ехать и вытащить вас. Как вы?

– Бывало и хуже. Известно уже что-то? Того, кто в нас стрелял, нашли? Это был долбаный мотоциклист.

– И искать не надо было, сэр, полицейские его застрелили почти сразу. Семнадцать лет, жил в Аль-Амрии, сирота. Придерживался крайне радикальных взглядов, ходил в мадафу, состоял на учете в полиции как религиозный экстремист. Все как обычно.

– Одноразовый киллер…

– Что, сэр?

– Ничего. Он суннит или шиит?

– Суннит, сэр. В том районе много суннитов. Как это произошло?

– Как обычно и бывает. Он догнал нас, когда поток тормозил перед блокпостом. Услышал мотоцикл, успел выброситься из машины.

– Он не пытался ограбить?

– Нет, просто открыл огонь из автомата.

Спрашивать, откуда автомат, было глупо – на каждом рынке их продавали почти в открытую. Почти – потому что с прилавков все же убрали.

– Кен… одна проблема. У меня был пистолет…

– Все улажено. Полковник Харави – отличный человек, мы с ним давно сотрудничаем. Вопросов не будет.

Подольски хотел сказать, что оставлять без контроля пистолет с его отпечатками пальцев, вдобавок происходящий из ЦРУ, не лучшая идея. Но промолчал – оставалось только молить Аллаха, чтобы не начался дипломатический скандал.

– Этот Дейв…

– Дейв О’Райли, сэр. Он отвечал за сектор по борьбе с терроризмом на станции, ждал замены. Его тело должны сейчас забирать из морга. Не думаю, что что-то было при нем, он был опытным и осторожным и нас этому учил. Сэр…

– Да.

– В машине может быть что-то интересное? Я имею в виду – в «Тойоте».

Подольски покачал головой:

– Только то, что в бардачке.

– Кроме этого ничего, сэр? Я должен знать, надо ли мне беспокоиться, я офицер по связям с местной службой безопасности, и такие вопросы – на мне. Я имею в виду носители информации. Вас обыскали в полиции? Что-то забрали? Дейв вам ничего не передавал?

Вот оно как…

– Нет, Кен, – ответил Подольски. – Дейв мне ничего не передавал, он просто согласился подвезти меня до города с базы Рашид, куда я прилетел. А сумка моя осталась на базе, к счастью…

– Вот и хорошо, сэр…

Но хорошего было конечно же мало…

Точнее – ничего хорошего не было.

Отель «Палестина»

22 мая

Оперативный сотрудник ЦРУ Алекс Подольски, несмотря на категорические требования начальника службы безопасности посольства, отказался останавливаться в посольском гостевом комплексе и выехал в город. Он остановился в месте, которое хорошо знал, – отель «Палестина», один из двух отелей, в которых во времена Саддама селили иностранных журналистов и инспекторов ООН. Потом отель служил одной из основных точек размещения американского персонала до тех пор, пока в городе не началась партизанская война. Неподалеку отсюда находился отель «Багдад», в котором первое время находилась станция ЦРУ. Ее взорвали одной из первых – смертник на заминированной машине…

Сейчас в «Палестине» было все как тогда: мраморный пол, на котором, как во многих других американских отелях, был изображен американский флаг и лицо Джорджа Буша-старшего. Каждый, кто входил в отель, проходил по ним ногами. Иракцы не пожалели сил, чтобы восстановить все это и добавить к звериному лику Буша-отца не менее кровожадный лик Буша– сына. Они ничего не забыли, не простили, не оставили в прошлом. И не забудут. Иногда подполковнику становилось страшно от мысли, сколько же врагов они так нажили, даже без важной цели, просто так, мимоходом. Сколько смертельных врагов, которые, окажись у них в прицеле американец, – не преминут нажать на курок. Вспомнился один придурок, который специализировался на связях с общественностью… Он доказывал, искренне и сам в это веря, что иракцам надо просто объяснить, зачем они здесь и почему. Что они здесь ищут химическое оружие и борются с «Аль-Каидой», и как только выполнят свою миссию – сразу же покинут страну. Из Ирака он не вернулся – сгорел в бронемашине уже по дороге в аэропорт…

Цены за ночь были высокими – выше, чем в Дубае, и намного. В холле торговали местными мясными лепешками и из-под полы – русскими пивом и водкой, чтобы это запивать. Стены – все заново облицованы, стекла на первом этаже специальные, бронированные, выдерживающие взрыв и немного искажающие перспективу. Сдачу ему выдали динарами – совершенно удивительными купюрами, пластиковыми и с голограммами. Такие деньги печатали иракцам – и себе тоже – русские, поэтому они сильно походили друг на друга по цветовому решению и полностью совпадали по размерам. У отельного портье подполковник поменял некоторое количество долларов – это удобнее, чем идти в банк, и нет риска, что тебе с деньгами подсунут микромаяк, антенна которого представляет собой металлизированную полосу, внедренную в купюру как элемент ее защиты. На купюре в сто динаров самодовольно улыбался усатый Саддам Хусейн в своем неизменном берете и военной форме. Из-за особенностей печати казалось, что изображение объемное, как живое.

Радуйся, сукин ты сын, радуйся. Ты все-таки победил нас – даже после смерти. Тебя уже нет, а дело твое живо. Иракцы повесили тебя, но не избавились от тебя в своих сердцах и живут по твоим заповедям. Американцев нет – но есть русские, которые несут народу Ирака ту же диктатуру, тот же авторитаризм, который насаждал здесь ты. Конечно, твои преемники – не ты, и того, что ты творил, больше никогда не будет. Но и подлинной, настоящей свободы народам Ирака не видать как своих ушей.

Впрочем, может, это и хорошо. Не приживается здесь свобода…

Его номер находился на последнем этаже. Коридорному он дал купюру в один новый динар, тот откланялся, рассыпаясь в благодарностях. Подполковник наскоро осмотрел номер, затем подпер дверь стулом и вышел на балкон. С балконов уже сняли противопульные щиты, теперь здесь стрелять по отелям было вроде как не принято. Отель был не таким высоким, как новые, современные, но все же с него было видно многое. Половодье огней, небоскребы Русафы, делового района, бесконечная череда автомашин, текущих по берегу Тигра. Вдали космической ракетой взмывала вверх бетонная стела, подсвеченная снизу прожекторами. Это достраивалась трехсотметровая вышка главной телеантенны страны. Радио и телевидения Ирака.

Черт возьми, не так уж и плохо для мест, где двенадцать лет назад шли ожесточенные бои и отряды Муктады ас-Садра атаковали, не считаясь с потерями…

Подольски обыскал еще раз свой номер. Нашел жучок и обернул его станиолевой фольгой от шоколадки. Затем лег спать.

Приснилось ему то, что он не хотел вспоминать. Никогда…

Следующим утром Подольски позавтракал в ресторане отеля. Ему принесли вполне приличный деловой завтрак, принятый в развитых странах мира, – тосты, масло, мед, кофе. Кофе был йеменский, просто отличный – его трудно найти за пределами Востока. Таксисты кинулись к нему, едва он вышел из отеля, но Алекс с улыбкой извинился и сказал, что хочет немного пройтись пешком.

Багдад изменился, и сильно. Когда он последний раз был здесь, половина Багдада была перекрыта ти-уоллсами, мешками с песком и бетонными заборами. Сейчас большую часть их разобрали, но встречное движение на дороге по-прежнему было отделено ти-уоллсами. Большие проблемы боевикам при обстреле теперь, наверное, создавала реклама – ее было полно, и всякой: и в виде щитов, и в виде растяжек.

Было много машин. Когда они только что пришли, здесь было полно автомобилей конца восьмидесятых – периода короткого и яркого, несмотря на тяжелейшую войну с Ираном, расцвета Ирака. Теперь таких машин уже почти не сыщешь – все новое, большое количество самых разных внедорожников. Выделяются автобусы. При русских автобусов не было, слишком опасно в плане терроризма. Один подорвавшийся в автобусе ублюдок – и минимум десяток погибших.