Дело о пеликанах - Джон Гришем

— Зачем нам встречаться?

— Ты должна доверять мне, Дарби. Твоя жизнь в опасности, и ты должна меня выслушать.

— Что решили ваши ребята?

Пауза.

— Что ты имеешь в виду?

— Что сказал директор Войлс?

— Я не разговаривал с ним.

— Я думала, ты его поверенный и можешь с ним поговорить. В чем дело, Гэвин?

— В данный момент мы не предпринимаем никаких действий.

— Что это может означать, Гэвин? Объясни.

— Именно для этого мы должны встретиться. Я не хочу говорить об этом по телефону.

— Телефон работает отлично, и это все, что тебе сейчас нужно. Так что давай говори, Гэвин.

— Почему ты мне не доверяешь? — Он был задет.

— Я вешаю трубку. Мне это не нравится. Если ваши люди знают, где я нахожусь, то кто-нибудь еще может ждать внизу, в холле.

— Чепуха, Дарби. Подумай хорошенько. Уже час, как у меня есть номер твоей комнаты, и я ничего не сделал, кроме того, что позвонил. Мы на твоей стороне, клянусь.

Она подумала. В этом был смысл, но они нашли ее так легко.

— Я слушаю. Ты не говорил с директором, но ФБР не предпринимает никаких шагов. Почему?

— Я не знаю почему. Вчера он решил свернуть дело о пеликанах и дал указания всем оставить его. Это все, что я могу тебе сказать.

— Это не очень-то много. Знает ли он о Томасе? Знает ли он о том, что я должна умереть из-за того, что написала ЭТО, и через сорок восемь часов после того, как Томас передал его тебе, приятелю по юридическому колледжу, они, черт их знает, кто они, пытались убить нас обоих? Знает ли он все это, Гэвин?

— Не думаю.

— Это означает нет, не так ли?

— Да, это означает нет.

— О’кей, послушай меня. Считаешь ли ты, что он был убит из-за этого дела?

— Вероятно.

— Это означает да, не так ли?

— Да.

— Спасибо. Если Томас был убит из-за дела, тогда мы знаем, кто его убил, А если мы знаем, кто убил Томаса, значит, мы знаем, кто убил Розенберга и Дженсена. Правильно?

Верхик колебался.

— Скажи «да», черт возьми! — рявкнула Дарби.

— Я скажу, вероятно.

— Отлично. Вероятно для адвоката означает «да». Я знаю, что это большее, что ты можешь сделать. Это очень сильное вероятно, однако ты говоришь мне, что ФБР свернуло расследование моего маленького подозреваемого.

— Успокойся, Дарби. Давай увидимся сегодня вечером и поговорим об этом. Я могу спасти тебе жизнь.

Она осторожно положила трубку под подушку и пошла в ванную. Она почистила зубы, причесала то, что осталось от волос, и побросала туалетные принадлежности и смену белья в новую холщовую сумку. Она надела парку, кепку, солнечные очки и осторожно прикрыла за собой дверь. Холл был пуст. Она поднялась на два пролета на семнадцатый этаж, затем села в лифт, опустилась на десятый и с беззаботным видом прошла пешком десять пролетов вниз, в холл первого этажа. Около выхода с лестницы находились туалеты, и она быстро прошла внутрь женского. Холл казался пустынным. Она прошла в кабинку, заперла дверцу и немного подождала.

Утро в пятницу в Квартале. Воздух холодный и чистый, без утомляющего запаха пищи и греха. Восемь утра — слишком рано для публики. Она прошла несколько кварталов, чтобы проветрить голову и спланировать день. На Дьюмэйн около Джексон-сквер она нашла кондитерскую, которую видела раньше. Она была почти пуста, и в глубине был телефон-автомат. Она сама налила себе густой кофе и поставила его на столик около телефона. Здесь она могла говорить.

Верхик был у телефона через минуту.

— Слушаю, — сказал он.

— Где ты остановишься на ночлег? — спросила она, глядя на входную дверь.

— В «Хилтоне», около реки.

— Я знаю, где это. Я позвоню тебе поздно вечером или рано утром. Больше не следи за мной. Теперь у меня есть наличные. Я больше не буду использовать кредитную карточку.

— Правильно, Дарби. И не переставай двигаться.

— Когда ты вернешься, я, может быть, буду уже мертва.

— Нет, не будешь. Ты можешь там, внизу, достать «Вашингтон пост»?

— Наверное. А зачем?

— Купи один выпуск. Сегодняшний, утренний. Небольшая заметка о Розенберге и Дженсене и о том, кто это мог сделать.

— Я не могу ждать. Позвоню позже.

В первом киоске «Пост» не оказалось. Она передвигалась по Каналу зигзагами, поглядывая, не идет ли кто-нибудь за ней, вниз по направлению к Сант Энн, вдоль антикварных магазинов на Рояль, между потрепанными барами по обеим сторонам Бьенвиль и, наконец, к Французскому рынку вдоль Декатур и Норз Питере. Она шла быстро, но с бесстрастным и безразличным видом. Хотя на лице было деловое выражение, ее глаза метались взад и вперед, стараясь определить, нет ли преследования. Если они и были где-то рядом, притаившись в тени и наблюдая за ней, то они это делали профессионально.

Она купила у уличного торговца «Пост» и «Таймс-Пикант» и нашла столик в пустынном уголке в Кафе-дю-Монд.

Первая страница. Цитируя конфиденциальные источники, автор статьи подробно останавливается на легенде о Хамеле и о том, как он оказался вовлечен в убийства. В молодые годы, говорилось в ней, он убивал в соответствии с его верой, но сейчас он занимался этим исключительно из-за денег. У него были огромные деньги, рассуждал отставной эксперт разведки, которые позволяли связываться с ним в случае необходимости, но оставаться неопознанным. Обе фотографии были весьма туманными и блеклыми, но выглядели зловеще. Вряд ли они могли принадлежать одному и тому же лицу. Но сейчас, говорил эксперт, его невозможно опознать? и он не был сфотографирован уже на протяжении десяти лет.

Наконец подошел официант, и она заказала кофе и простой бублик. Многие считали, что он мертв, говорил эксперт. Интерпол полагал, что последнее убийство он совершил шесть месяцев назад. Эксперт считал сомнительным, чтобы он летал обычными рейсами. В списке ФБР он занимал самую первую позицию.

Она медленно открыла газету «Новый Орлеан». Томас не попал на первую страницу, но на второй странице была его фотография и длинная статья. Полицейские считали, что это убийство, но продвинуться в расследовании невозможно. Сразу после взрыва на месте преступления видели белую женщину. Юридический колледж, по словам декана, в шоке. Полицейские мало что сказали. Траурная церемония должна состояться завтра в кампусе. Произошла трагическая ошибка, сказал декан. Если это преднамеренное убийство, то жертвой оказался не тот человек.

У нее навернулись слезы, и вдруг она снова испугалась. Может быть, это действительно ошибка? Просто бешеный город с сумасшедшими людьми. Может быть, кто-то замкнул не те провода и была выбрана не та машина? Может быть, никто ее и не преследовал?

Она надела темные очки и посмотрела на фотографию. Они взяли ее из ежегодного университетского альбома и увеличили. На его лице была деланная улыбка. Он всегда так улыбался, когда был в роли профессора. Он был гладко выбрит и поэтому симпатичен.

В пятницу утром история Грентэма с Хамелом наэлектризовала Вашингтон. В ней напрямую не упоминался ни меморандум, ни Белый дом, так что самой популярной в городе игрой стало строить догадки, что явилось источником.

Особенно напряженно в нее играли в гуверовском здании. В офисе директора Эрик Ист и К. О. Льюис нервно расхаживали по комнате, пока Войлс в третий раз за два часа разговаривал с Президентом. Войлс проклинал все на свете, проклинал не Президента напрямую, но все его окружение. Он проклинал Коула, и, когда Президент начал в ответ отругиваться, он предложил установить детектор лжи, посадить на него всех по очереди из его команды, начиная с Коула, и посмотреть, откуда происходит эта чертова утечка. Да, черт возьми, он, Войлс, тоже пройдет тестирование, и каждый, кто работает в гуверовском здании, тоже его пройдет. Они перебрасывались ругательствами взад-вперед. Войлс вспотел и сделался красным, и тот факт, что он орал в телефон, а Президент на другом конце слушал все это, значил немало. Он знал, что где-то сидел Коул и прослушивал этот разговор. Очевидно, Президент перехватил разговор и пустился в своего рода проповедь, длинную и запутанную. Войлс вытер лоб носовым платком, сел в древнее кожаное кресло и начал контролировать дыхание, чтобы понизить давление и пульс. Он уже пережил один инфаркт и много раз говорил К. О. Льюису, что Флетчер Коул и его босс-идиот в конце концов его доконают. Но он говорил это о трех последних президентах. Он наморщил лоб, на котором появились жирные складки, и глубоко погрузился в кресло.

— Это мы можем сделать, господин Президент, — произнес он.

Теперь он был почти приятен. Он был человеком со вспыльчивым характером и с резким, подвижным умом. Сейчас, у них на глазах, он внезапно превратился в саму учтивость. Стал просто обворожительным.

— Спасибо, господин Президент. Я буду завтра.