Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант) - Эдвард Гиббон

Легче представить себе, чем описать ту радость, которая охватила весь римский мир по поводу падения тирана, а новость об этом, как пишут, была передана из Аквилеи в Рим за четыре дня. Возвращение Максима было триумфальным шествием, ему навстречу выехали его соправитель и молодой Гордиан III. Три государя въехали в столицу, окруженные послами почти всех городов Италии, и получили в качестве приветствий великолепные дары от благодарных и суеверных подданных. Они были встречены искренними рукоплесканиями сената и народа: и тот и другой убедили себя, что теперь после железного века наступит золотой. Поведение двух императоров отвечало этим ожиданиям. Они лично судили своих подданных, и суровость одного смягчалась милосердием другого. Грабительские налоги, которыми Максимин отяготил право наследования, были отменены или по крайней мере уменьшены. Дисциплина была восстановлена, и с подсказки сената советники императоров ввели в действие много мудрых законов, чтобы воссоздать гражданское общество на развалинах тирании. «Какой награды мы можем ждать за то, что освободили Рим от чудовища?» – спросил Максим в свободную минуту, располагавшую к откровенности. Бальбин ответил не раздумывая: «Любви сената, народа и всего человечества». – «Увы, – возразил его более проницательный соправитель. – Увы! Я боюсь ненависти солдат и гибельных последствий их гнева». Будущее оправдало его опасения не только полностью, а даже больше того.

Вскоре после смерти Максимина Пупиен и Бальбин были убиты преторианцами. После короткого правления Гордиана III империя голосами большинства солдат была отдана Филиппу, «арабу по рождению и, следовательно, разбойнику по роду занятий».

По возвращении с Востока в Рим Филипп, желая стереть из памяти людей свои преступления и привлечь к себе любовь народа, торжественно, с невероятной пышностью и великолепием отпраздновал вековые игры. С тех пор как Август установил или возродил эти состязания, их проводили Клавдий, Домициан и Септимий Север; теперь они были устроены в пятый раз, в честь прошествия тысячи лет со времени основания Рима. Все подробности этих игр были умело рассчитаны так, чтобы возбудить в суеверном уме глубокий благоговейный трепет. Промежуток времени от очередных игр до следующих был длиннее, чем жизнь человека, то есть никто из зрителей не видел этого раньше и точно так же никто не мог надеяться, что увидит это снова. Три вечера подряд на берегу Тибра совершались мистические обряды с жертвоприношениями, Марсово поле огласилось звуками музыки и танцев и было освещено бесчисленным количеством светильников и факелов. Рабам и иноземцам не было разрешено принимать никакого участия в этих чисто национальных церемониях. Хор из двадцати семи юношей и стольких же девственниц (те и другие благородного происхождения, у всех были живы отец и мать) молил благосклонных богов заботиться о нынешнем поколении и позволить оправдаться надеждам поколения подрастающего и просил в религиозных гимнах, чтобы они по-прежнему хранили добродетель, счастье и верховную власть римского народа, как обещали их древние прорицатели. Люди верующие нашли себе дело среди исполнителей суеверных обрядов, а немногие мыслящие люди в это время вновь и вновь обдумывали встревоженным умом прошедшую историю и будущую судьбу империи.

С тех пор как Ромул и его маленький отряд пастухов и изгнанников построили себе крепость на холмах возле Тибра, прошло уже десять столетий. За первые четыре из них римляне в тяжелой школе бедности приобрели добродетели, нужные для войны и управления страной; благодаря решительному и мощному применению этих добродетелей, а также помощи судьбы они за три следующих столетия добились абсолютной власти над многими странами Европы, Азии и Африки. Последние триста лет прошли во внешнем процветании и внутреннем упадке. Народ воинов, исполнителей выборных должностей и законодателей, из которого состояли тридцать пять триб римского народа, растворился в общей массе людей и смешался с миллионами раболепных провинциалов, которые получили имя римлян, но не стали римлянами по духу. Наемная армия, набранная из пограничных жителей, как римских подданных, так и варваров, была единственным слоем общества, который сохранил свою независимость, и армия злоупотребляла ею. По выбору буйных солдат, который беспорядочно указывал то на одного, то на другого, сириец, гот или араб всходил на трон Рима и получал деспотическую власть над землями, которые покорили Сципионы, и над их родиной.

Границы Римской империи по-прежнему простирались от Западного океана до Тигра и от гор Атлас до Рейна и Дуная. Простому и невежественному человеку Филипп казался таким же могущественным монархом, какими были Адриан или Август. Форма осталась прежней, но здоровье и сила, наполнявшие ее жизнью, улетучились. Длительное угнетение при сменявших друг друга правителях исчерпало запасы народной изобретательности и разочаровало тех, кто обладал этим свойством. Дисциплина легионов, которая одна поддерживала величие государства после того, как угасли все остальные добродетели, была расшатана честолюбием одних императоров и ослаблена слабостью других. Границы, которые всегда были защищены больше оружием солдат, чем укреплениями, постепенно теряли свою прочность, и наконец самые лучшие провинции империи стали беззащитными перед жадностью и честолюбием варваров, которые быстро почувствовали, что Римская империя пришла в упадок.

Хотя имперское правительство постоянно вело войны на границах, великие вторжения варваров, ожидавшие империю теперь, были вызваны новыми причинами. На Востоке закончилось правление парфянского рода Аршакидов, и Персия стала новой угрозой для империи. На северных границах собирались вместе восточногерманские народы, до тех пор не знакомые римлянам. Этим темам Гиббон посвящает две главы (8 и 9).

Глава 10

ВСЕНАРОДНЫЕ БЕДСТВИЯ В ГОДЫ ПРАВЛЕНИЯ ВАЛЕРИАНА И ГАЛЛИЕНА. НАБЕГИ ГОТОВ. ВТОРЖЕНИЕ ПЕРСОВ В АРМЕНИЮ. ПЛЕНЕНИЕ ВАЛЕРИАНА

Филипп был убит в 249 году, и его место занял Деций, человек весьма талантливый. Он повел войска против готов и вместе со своим сыном погиб в бою при Добрудске. Затем короткое время правили Галл и сменивший его Эмилиан; после этого в 253 году императором стал Валериан, который вскоре сделал своим соправителем своего сына Галлиена. Гиббон в своем рассказе о Галлиене говорит о нем только с пренебрежением, однако современные критики Гиббона в значительной степени реабилитировали этого императора. Тем не менее описание бедствий Римской империи в годы правления Валериана и Галлиена у Гиббона соответствует истине.

Валериану было около шестидесяти лет, когда его провозгласили императором, и на престол он взошел не по капризу черни и не по крикливому требованию армии, а по единодушному желанию всего римского мира. На государственной службе он, постепенно поднимаясь по должностной лестнице, заслуживал любовь добродетельных правителей и объявлял себя врагом тиранов. Его благородное происхождение, безупречные, но лишенные холодности манеры, обширные познания, осмотрительность и опытность вызвали уважение у сената и народа; по словам одного древнего писателя, если бы человечеству было позволено свободно выбрать себе господина, оно, несомненно, выбрало бы Валериана. Возможно, достоинства этого императора не были равны его репутации, а возможно, его ум притупился или по меньшей мере дух ослаб с приходом вялой и холодной старости. Понимание того, что его жизнь клонится к закату, побуждало Валериана разделить трон с более молодым и деятельным соправителем, поскольку при тогдашнем критическом положении империи ей не меньше правителя был нужен полководец. Опыт, приобретенный в должности римского цензора, мог бы указать Валериану, кого следует одеть в пурпур за военные заслуги. Но вместо того чтобы подойти к этой задаче здраво и рассудительно и сделать такой выбор, который бы укрепил его верховную власть и обеспечил ему любовь потомства, он послушался лишь голоса любви или тщеславия и возвел в сан верховного правителя своего сына Галлиена, юношу, чьи изнеженность и порочность были, пока тот оставался частным лицом, скрыты от людей его безвестностью. Совместное правление отца и сына продолжалось около семи лет, а потом еще примерно восемь лет Галлиен правил один. Но все это время было единой непрерывной чередой беспорядков и бедствий. Поскольку Римская империя подвергалась нападению иноземных захватчиков, полных слепой ярости, и собственных узурпаторов, полных бешеного честолюбия, со всех сторон одновременно, мы ради порядка и ясности будем в своем рассказе следовать не хронологии, в точности которой можно сомневаться, а более естественному порядку: раскроем одну тему за другой. Самыми опасными противниками Рима в годы правления Валериана и Галлиена были I. Франки. II. Алеманны. III. Готы. IV. Персы. Этими обобщенными названиями мы можем в рассказах о похождениях менее крупных племен заменять их странные безвестные имена, которые были бы только лишним грузом для памяти читателя и отвлекли бы его внимание.