История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Во Франции же, наоборот, образовалась сильная наследственная монархия; поэтому здесь возникают твердые феодальные матрикулы, но с такими незначительными повинностями и с такими сложными постановлениями, что с ними можно было предпринять немногое99.

 Феодализм и твердые ставки налога по своей природе являются несоизмеримыми понятиями.

ВОЕННАЯ СЛУЖБА КРЕСТЬЯН

 Несмотря на то, что древнегерманский призыв народного ополчения постепенно заменялся призывом вассалов даже в чисто германских частях каролингской империи, все же государственно- правовое понятие всеобщего народного ополчения как последней крайней меры, как ландштурма, не исчезло совсем. В пограничных же областях, особенно в Саксонии, еще очень долго, время от времени, прибегали к этой мере. По некоторым выражениям Видукинда можно еще часто заметить различие, которое делалось между профессиональным воинством и воинской повинностью в старом смысле этого слова.

 У Видукинда (I, 21) говорится "Король Конрад увидел, что герцог Генрих очень силен, благодаря поддержке со стороны отряда храбрых воинов (mihtum), a также бесчисленного народного ополчения ("Suppediante fortium militum manu, exercitus quoque innumera multitudine").

 Различие между выражениями Видукинда milites и массой exercitus нужно, очевидно, толковать как различие между профессиональными воинами и народным ополчением. Однако, эта терминология Видукинда не является вполне твердой и незыблемой. Об этом свидетельствует удивительное выражение последней приведенной нами цитаты, где Видукинд обозначает тюрингское народное ополчение не словом exercitus, a legio, что является обозначением специфически военного понятия. В I, 17 он употребляет выражение exercitus et militia, т.е. ставит их рядом. В 1, 21 он рассказывает о негодовании на короля Конрада всего саксонского народного ополчения, в составе которого безусловно подразумевается и рыцарство - и тут же рядом оно выделяется особо. В I, 38 Генрих хочет привлечь венгров к exercitus, между тем как под этим словом должно разуметься, в первую очередь, рыцарство и в крайнем случае также ополченцы. Немного раньше слово exercitus упоминается еще два раза в том же смысле.

 Поэтому мне кажется слишком смелым толкование Шефером100 рассказа Видукинда о том, что герцог Конрад "при поддержке отряда храбрых, воинов" сражался с exercitus лотарингцев, в том смысле, что exercitus являлось ополчением страны. Если бы это было простым крестьянским ополчением, то Конрад Красный со своими рыцарями безусловно рассеял бы его.

 Бальцер (Baltzer, стр. 3) полагает даже что крестьяне служили в качестве всадников. Он считает, что Титмару (975 - 1018 гг.) казалось необыкновенным участие пехоты в военных операциях, и из этого заключает, что, значит, и крестьяне служили тогда в конном войске. На самом же деле правильнее заключить, что они вообще не служили.

 Еще более неправилен вывод Бальцера, что так как при описании сражения на Унструте говорится о vulgus pedestre (пеший люд), то институт призыва крестьян в конное войско снова был разрушен при Салической династии. Несомненно, что во время внутренних войн Генриха IV призывались и крестьяне. В поэме о саксонской войне говорится (II, 130), что для войны с королем из всех деревень сошлись кучки крестьян, покинувших свои плуги для борьбы с королем, и что затем в Южной Германии Генрих снова призвал крестьян в свое войско. Но и в данном случае это ополчение принесло так же мало пользы, Как и несколькими поколениями раньше против викингов. В сражении на Унструте саксонцы были изрублены рыцарями Генриха, как некогда франкское крестьянское ополчение норманнами. Крестьяне же сражавшиеся в Эльзасе и на Некаре (1078 г.) на стороне короля, были не только окончательно Разбиты, но и кастрированы своими противниками-рыцарями в наказание за их притязание на ношение оружия.

 Гильермо (стр. 346) установил, что в источниках, начиная с X в., народ рассматривался как безоружная, невоинственная масса. Все же он полагает, что как раз в это время начинают появляться законы, требующие военной службы и от крестьян. Он объясняет это тем, что крестьяне поставляли пехоту, но их вооружение было настолько негодным, что их все же называли inermes (безоружные). Не требует доказательства вся несостоятельность такого разрешения противоречия. В действительности никакого противоречия и нет. Стоит только подробнее проверить документы XI, XII и XIII вв., приводимые Гильермо (стр. 387) в доказательство существования военной повинности крестьян, чтобы убедиться в том, что они не говорят ни о крестьянах (например, hommes de la vaMe d'Andorre, - которые должны с каждого дома дать по человеку), ни о поголовной ополчении. Также в приводимые Эрнстом Майером (Ernst Mayer, Deutsche und franz^ische Verfass.-Geschichte, I, 123, прим. 4) свидетельства о том, что от каждого дома должен явиться только один человек, говорят за то, что здесь речь идет не о крестьянском ополчении: такое массовое ополчение мыслимо только на несколько дней и для действий в ближайших местах.

 Оттон Норгеймский в 1070 г. потребовал от своих крестьян, чтобы они, - поскольку не могут сражаться, - молились за него. Несмотря на то, что вслед за тем он имел сражение и всю зиму продолжал вести войну против короля, ему и на ум не пришло увеличить свою армию за счет крестьян. Новые историки, в противоречие с этой картиной, много говорят о военных действиях саксонских крестьян в войнах против Генриха IV. Но из дальнейшего описания отельных боев мы убедимся в том, как мало об этом говорится в источниках и насколько это предположение не выдерживает критики.

 Должны ли мы на основании этих мест у Видукинда предположить, что между двумя периодами бездействия было мужественно- воинственное поколение. Это явно невозможно.

Приведенные места частично являются просто риторическим украшением; но можно также полагать, что, подобно тому как в XVII в. наряду с постоянной армией иногда встречались милиционные батальоны, король Генрих и другие подчас усиливали отряды профессиональных воинов ландштурмом. Однако, и это постепенно все больше и больше отходило, за исключением, быть может, только пограничных районов, где в народной массе сохранился военный дух.

 Нич (Nitsch в "Histor. Zeitschr. ", т. 45, стр. 205) полагал, что: "еще в XII и XIII вв., в случае нахождения страны в опасности, в сельских местностях на северном берегу Эльбы объявлялся призыв всего населения под угрозой сожжения и разрушения домов; именно там в конце XII в. встречаем мы обычай, что все население попеременно призывалось для осады какой-нибудь крепости".

 В статье "Саксонские боевые доспехи и снаряжение голъдштейн-дитмарских крестьян"

(toucher f. d. Landeskunde der Herzogtemer Schleswig, Holstein, Lauenburg, т. I, стр. 335, 1858 г.) Нич пытается доказать, что в XIV в. на севере крестьяне еще служили в конных войсках и что в конце XV в. это не имело уже места только в силу больших перемен... Источники, на которые он ссылается при этом, или вообще не могут служить доказательством, - например, рассказ пресвитера Бремензиса (середина XV в.) о всадниках графа Клауса (100 годами раньше), - или они лишь доказывают, что в поголовном ополчении (ландштурме) имелись также конные, в чем с самого начала не было сомнения. Сам Нич (стр. 353) цитирует одно объявление о призыве, относящееся к Вильстерскому походу (1342 г.), вполне опровергающее рассказ пресвитера Бремензиса, так как в нем говорится только о мужчинах и повозках, но ничего не говорится о верховых лошадях.

 Особенное доказательство того, что когда-то крестьянин был конным воином, Нич усматривает в том, что у саксонцев боевой конь всегда считался "боевым доспехом" и что имеются некоторые следы того, что и в отношении крестьян было то же самое. Нич полагает, что это относится и ко времени Генриха, "который, якобы, обучал все новое племя бою в конном строю". Но доказательства принадлежности боевого коня к боевому снаряжению и у крестьян слишком слабы; если же вообще их можно признать доказательствами, то они во всяком случае не свидетельствуют о том, что некогда конь вообще принадлежал к боевому снаряжению. Наконец, нет никаких оснований отнести это ко времени Генриха I: с таким же успехом можно говорить и о более раннем времени.

 Гораздо более вероятно, что в Пруссии в народе сохранилась воинственность. Если говорится, что в других местах, например в Бранденбурге, сельский старшина должен был поставлять боевого коня, то это, очевидно, означает, что он должен был поставлять лошадь, но не ездить на ней.

 Из того обстоятельства, что, как мы увидим дальше, король английский Гаральд в войне против норманнов и не пытался опереться на крестьянское ополчение, можно заключить, что англосаксонские крестьяне в войне Гаральда с Вильгельмом вообще не принимали никакого участия; только потом уже крестьянство поняло, что здесь вопрос шел об отражении чужеземного владычества. Однако, восстание саксонцев против Генриха IV безусловно носило народный характер, а крестьяне, призванные затем Генрихом, были настолько затронуты духом эпохи, что последовали его призыву. Поэтому такие ополчения вполне можно объяснить как явления исключительного порядка.