Черчиль - Кейт Роббинс

Именно большевизмом был больше всего озабочен Черчилль. В последующие месяцы его речи об угрозе, которую он с собой нес; варьировали по количеству метафор, но никогда не были менее чем красочными. У него было видение тирании зла, продвигающейся от Японии к самому сердцу Европы. Он думал, что именно большевики срывали его митинги а Данди. Большевистская тирания была худшей тиранией в истории. Сила его убежденности привела к тому, что среди тех, кто считал себя уравновешенным, появилось мнение, что он был одержим навязчивой идеей на этот счет. Собственная проницательность Черчилля во многом была обязана секретным разведывательным материалам, которые попали к нему, после того как британским криптографам удалось расшифровать русские военные коды. Тем не менее в более общем случае это было вопросом интуиции. Он приветствовал либеральное конституционное развитие в России и был испуган тем типом режима, который собирались там установить. Он не стоял на позиции, определяющей, какой должна быть политика Британии, но его служебное положение, естественно, до некоторой степени вовлекало его в дискуссию. В России с 1917 года уже находились британские войска (и войска, присланные некоторыми другими нациями), с приводящей в замешательство задачей предотвратить попадание производственных мощностей в руки Германии и по возможности заново восстановить Восточный фронт. Если они там и останутся, они могут быть вовлечены в гражданскую войну в России в значительно большей степени, чем в настоящем случае. Но, возможно, они должны быть не только в нее вовлечены, но и усилены и дополнены, имея в виду разгром большевизма?

По крайней мере, в начале 1919 года Черчилль так и думал, хотя его собственные расследования выявили среди части солдат нежелание сражаться в России. Он пришел к выводу, что только русские армии могут уничтожить большевизм, но они нуждались в поддержке и одобрении, чтобы добиться успеха. Однако у Ллойд Джорджа было два возражения, которые он считал решающими. Он не верил, что русские генералы, которым могла быть оказана помощь, были либеральными. Во-вторых, он ссылался на исторические прецеденты, четко указывающие, что иностранная интервенция окажет воздействие, прямо противоположное желаемому. Он также боялся расходов. Принятие решений по этому комплексному вопросу затруднялось тем, что премьер-министр и министр иностранных дел часто отсутствовали, уезжая на проводившуюся в Париже мирную конференцию. Черчилль громил политику выжидания и с испугом наблюдал за неуклонным ростом власти большевиков. Он обвинял коллег, в том числе и премьер-министра, в предательстве тех русских, которые все еще пытались сопротивляться их полной победе. Ему удалось добиться некоторой дополнительной помощи Деникину, но в конце октября последние британские войска были выведены из Архангельска и Мурманска. Казалось, Черчилль и в самом деле имел достаточные основания верить в возможную победу Деникина. Тем не менее в последующие месяцы правительство все более отдалялось от внутренних событий в России. Черчилль испытывал испуг и отвращение к тому, что он считал бесхребетностью коллег в этом отношении.

Черчилль не мог понять, почему его позиция по этому вопросу привела к тому, что он воспринимался как «реакционер». Так как он питал глубокое уважение к принципу монархии, неудивительно, что он имел довольно мягкосердечное представление о последнем царе. Тем не менее его основное недовольство заключалось в том, что большевизм в России был установлен с помощью силы. Предоставленные самим себе, русские люди не голосовали за такую систему, Если союзники будут стоять в стороне, в будущем и русские, и они сами заплатят тяжелую цену за то, что большевизм не был задушен в колыбели. Трудность такого взгляда состояла в том, что он требовал от людей сражаться, а от нации — подтвердить такую попытку. Во всем объеме понимая необходимость этого, Черчилль, казалось, почти не замечал того факта, что первая мировая война только что подошла к концу и огромное большинство населения не разделяло его готовности, даже если она диктовалась веской причиной. И его собственные впечатления от демобилизации должны были ясно сказать ему об этом.

К концу войны британская армия представляла из себя силу, совершенно отличную от той, которая существовала в 1914. Если бы ей удалось выжить в существующих условиях, она стала бы серьезным фактором расстановки сил в Европе. Но никто не думал, что ей удастся выжить или что она выживет непременно. Срочная служба была отклонением, вызванным крайностями войны. Миллионы призванных на службу теперь желали вернуться к нормальной жизни так скоро, как только возможно. По вступлении в должность, столкнувшись с очевидными признаками неподчинения и мятежа в Британии и Франции, Черчилль решил отбросить существующие предложения по демобилизации. Новая схема, основанная на возрасте, продолжительности службы и наличии ранений, оказалась более приемлемой и ослабила напряженность. Служба по призыву сохранилась до 1920 года, но около 2,5 миллиона человек было распущено. Быстрая демобилизация была неизбежным откликом на социальное и экономическое давление, но она исключала любое серьезное, основательное исследование, в армии какого рода нуждается такая великая держава, как Британия, чтобы не потерять свою роль в мире. Состоял ли урок предыдущей четверти века в заключении, что Британии нужна только добровольная армия в четверть миллиона человек? Тем не менее, Черчилль не напрасно боролся со своими коллегами за такой всесторонний обзор. В августе 1919 года Кабинет согласился по его инициативе с тем, что в течение следующих десяти лет Британская империя не даст вовлечь себя в какую-либо большую войну и что необходимость в экспедиционных силах отпала. Расходы на военную службу были ограничены рамками этих предположении[42].

Можно было доказать, что воздушные силы могли стать заменой силы людской. Энтузиазм Черчилля в отношении полетов позволял приклеить к его резюме ярлычок «воздушная война». Тем не менее, поначалу были жалобы на то, что этой стороне своих обязанностей Черчилль не уделяет должного внимания. Решением, привлекавшим его, было учреждение Министерства обороны, с четырьмя подчиненными отделениями: Военным, Адмиралтейством, Воздушным и Обеспечения (бывшим Военного снабжения). Возможно, из-за того, что Черчилль слишком уж явно дал понять, что он бы был восхитительным кандидатом на такой пост, этого не произошло. Тем не менее он был убежден, что Королевские ВВС, как они стали называться, должны быть скорее независимой силой, чем подчиненной одному из старших министерств. Чтобы поддержать эту позицию, были выдержаны множество битв. Черчилль доказывал, что воздушная сила глубоко изменит стратегию будущего, но не смог привлечь к этому вопросу должного внимания.