Песня чудовищ - Анастасия Александровна Андрианова

– Когда поднимется молодой месяц, тогда и займёт царь место. Твоё.

Вдоль позвонков Литы выступил липкий пот. Ах, каков! Значит, всё-таки не на что надеяться: не уведут её в покои после знакомства с царём, все собравшиеся не просто попируют всласть царскими угощениями, а увидят диковину воочию – не нарядную девушку, а настоящую девоптицу, да не абы как, а застанут сам момент превращения…

Веки Литы задрожали, и она прикрыла глаза. Как же она ненавидела моменты обращения… Ломается тело, делаясь из могучего и крылатого тонким и кожистым и обратно, резко меняется естество, заставляя суставы выворачиваться, кости – менять размер и положение, почти всегда – с нестерпимой болью. Девоптицы в Серебряном лесу обращались в одно время, но каждая старалась переждать превращение в укромном уголке, затеряться в узловатых ветках, закрыться листвой или мшистыми пологами, спрятаться у земли за выворотнями и упавшими стволами. Теперь же Лите негде скрыться, и остаётся с ужасом ждать, когда наступит глубокая ночь, а вместе с ней распахнутся крылья на потеху Ружановым гостям.

Лите стало страшно. Она до боли в пальцах стиснула свой кубок, ощущая кожей каждую чёрточку замысловатого рисунка. Только сейчас она разглядела, что на металле были выгравированы девоптицы, и они же – нарисованные – украшали свод прямо над столом. Видимо, царь правда души в них не чаял, но от такой пылкой любви Лите делалось лишь страшнее.

– Мне бы выйти, – слабым голосом проговорила она и встала из-за стола. Скатерть, зацепившись за самоцветы на платье, потянулась следом, норовя увлечь на пол тарелку со смоквами. Где только раздобыли их такой глухой зимой…

Рука Ружана впилась в запястье Литы, небольно, но крепче тисков.

– Никуда ты не выйдешь до ночи, милая. Сядь, пожалуйста, и улыбайся, будь добра. Ты же гостеприимная хозяйка, так сослужи мне службу.

Он не хмурился, но в голосе было столько яда, что, сцедив, можно было бы отравить всех собравшихся. Лита сглотнула и тяжело опустилась на место.

Беспомощно обведя глазами зал, она нашла Домира – как ожидалось, сразу за Рагдаем. Царевич был бледен и хмур, совсем не так бодр, как горячащийся Ружан. Лита наблюдала, как Домир угрюмо разглядывает свою тарелку, не притрагиваясь к пище. К кубку он тоже не прикладывался, тогда как Рагдаю подливали уже третий раз.

– Выпьем за почившего царевича Ивлада! – воскликнул кто-то за столом.

Лита обернулась на Ружана. Его улыбка чуть дрогнула, застыла на мгновение маской, а потом печально угасла, слишком медленно для того, чтобы скорбь выглядела естественной. Но, кроме Литы, никто, казалось, не заметил наигранности. Ружан встал, сжимая рукой кубок, вслед за ним поднялся и Рагдай. Домир оставался сидеть дольше всех.

– Выпьем же. Скорбно потерять брата, особенно когда брат – младший, невинный…

Ружан медленно и церемонно поднял кубок и осушил его до дна долгими глотками, а потом вытряхнул последние капли прямо в горло, жадно глотая. Лита с отвращением смотрела, как двигается вверх-вниз его кадык под бледной кожей.

Каждая секунда словно обжигала её, падала горящей искрой на перья, которые должны были вот-вот вырасти. Юный месяц уже зародился где-то там, за сводчатым пологом, за крышей с черепичками, похожими на рыбью чешую, за серебристыми облаками, наверняка плывущими по небу цвета спелой голубики…

Руки словно стянули верёвками так крепко, что кровь перестала бежать по жилам. Тонкие человеческие ноги будто бы стали совсем немощными, подломились, и Лита повалилась со скамьи на бок. Она пыталась схватиться за край стола, но пальцы прямо на глазах вытягивались и серели, превращались в сильные маховые перья.

В зале поднялся шум: Лита слышала крики, грохот отодвигаемых скамей, но все они звучали будто издалека. Всё тело пронзила боль, а вместе с ней – неприятное тянущее и скручивающее ощущение, которое даже мешало вдохнуть полной грудью. Из лёгких словно выжимали воздух, ноги стискивали и перекручивали ремнями, руки, наоборот, вытягивали до хруста. Кто-то схватил Литу под крыльями, кто-то поддержал голову, уложив на колено, и она сквозь мутную плёнку, застилающую глаза, разглядела лицо Домира.

– Чудо! Чудо! – кричали в зале, но Лита не была уверена, что верно расслышала, быть может, на самом деле кричали «чудовище».

В рот ей полилась тонкая струйка воды, и Лита припала к ней, но тут же поняла: не вода, вино. Вслед за Домиром перед ней склонился Ружан.

– Зовите же отца! – крикнул он с ликованием.

Суета нарастала. К Лите подбегали всё новые и новые люди, наклонялись раскрасневшиеся пьяные лица, гости хохотали, показывали пальцами, блестящими от жира, ахали, восклицали и вскоре окружили так плотно, что девоптице стало нечем дышать. Она открывала и закрывала рот, а неуклюжее после обращения тело никак не слушалось. Крылья беспомощно распластались по полу, кто-то даже нечаянно наступил на длинные перья, и Лите никак не удавалось перевернуться со спины на ноги.

– Расступитесь, болваны!

Домир оттолкнул кого-то локтем, согнал с перьев Литы мужчину с соломенной бородой и рывком поднял Литу на ноги. Вид девоптицы, пусть нетвёрдо, но стоящей на собственных птичьих ногах, произвёл ещё большее впечатление.

Домир помог Лите взобраться на скамью, как мог оттеснил любопытных, и сразу стало легче дышать. Лита смахнула крылом волосы, налипшие на лицо, – движение получилось неловким, но всё же почти удалось. Воцарилась благоговейная тишина, но Лита поняла, что все взгляды были направлены не на неё, а в сторону входа в пиршественную залу. Затем гости начали кланяться, а Ружан вскочил с места и положил руку на сердце.

– Отец! Как ты смог подняться?

В зал вошёл, опираясь на руку воеводы, иссохший старик. Его кожа была похожа на осенние листья – сухая и выцветшая, покрытая чёрными язвами, зато глаза на худом лице блестели ясно, пусть и устало. Заметив Литу, старик замер и приоткрыл рот.

– Чудо-птица для царя, – объявил Ружан, указывая на Литу. Ответа на первый вопрос он не дождался и решил заполнить неловкое молчание.

Воевода, одетый в длинную тёмную шубу мехом внутрь, медленно повёл царя к столам. Лите стало жутко под пристальным взглядом старика, захотелось спрятаться, а лучше – взлететь под своды и вырваться из душной залы.

– Ружан… – выдавил царь, протягивая руки не то к сыну, не то к девоптице. – Ты… Ты добыл её для меня?

Домир рядом с Литой шумно втянул носом воздух.

– Добыл. Для тебя. Нравится царю мой подарок?

Ружан сделал шаг в сторону, чтобы не мешать старику рассматривать девоптицу.

– Хороша, хороша красавица… – выдавил старик царь надтреснутым голосом, который звучал так, словно Радим не говорил десяток лет,