Короткое время бородатых - Борис Екимов

- Собирай все и в столовую, а то затопчут! - крикнул ему кто-то.

И Андрей послушался.

Одно за другим вспыхивали окна вагончиков, и уже гурьбой бросались за каждым куском пламени. Из дверей сушилки не огонь бил, а тянулся лениво, редея с каждой минутой, дым, и выкатывались из дверей ребята, гулко охлопывая себя, оббивая тлеющую кое-где одежду, смачивая водой из лужи прихваченное огнем тело, шелуша опаленные волосы, брови.

Длинный парень в обугленной телогрейке весело крикнул: "Горю", сбросив телогрейку, хлопнул ею несколько раз по земле, а потом, распластав, кинул ее.

- Петя, это ты?! - узнал его Андрей.

Тот хохотнул:

- Я. Пож-жарник. Каски только не хватает. Мы почти первые прибежали, похвастал он. - Не спали еще. Байки рассказывали.

- Сапожников! Калинин! Вы здесь? - раздался голос командира.

- А где же еще!

- Выделите по четыре человека. Ко мне их. Кто дежурил в сушилке?

"Да ведь Славка дежурил! - чуть не выкрикнул Андрей. - Славка!" Он поискал его глазами, но не нашел и спросил у Пети:

- Славика не видел?

- Да где-то здесь. Он вместе с нами сидел. Еще анекдот рассказывал. Про косаря, - оживился Петя. - Знаешь?

- Будет теперь анекдот, - прошептал Андрей и, боязливо оглянувшись, отступил в темноту, словно он сам виноват был в пожаре, а не его друг.

К столовой, где было светло, потянулась добрая половина собравшихся; они копались в куче телогреек, курток и прочего тряпья, сваленного возле столов.

- Стоп! - поднял руку Григорий. - Сейчас все равно не найдете, а к утру ребята разберут, где добро, а где... - сплюнул он зло. - Так где же все-таки дежурный? Куда он делся?

- Я вот он, - вылез из сушилки Славик. Лицо его и руки, и одежда были черны от сажи, а волосы длинными прядями разметались по лицу.

- Вот тебе и песня и пляска, - устало покачивая головой, проговорил командир. - Вот тебе...

- Да я же лишь на минуту отошел, ребята, - потерянно развел руками Славик. - Я же на минуту. А потом тушил. Вон руки обжег, посмотрите. И брови, аж глазам больно, - монотонно бормотал он, и растерянный взгляд его перебегал от одного к другому.

- А в чем завтра на работу идти, артист? - спросили из толпы. - Твоя-то роба на тебе.

Славик шагнул к столовой и очутился в желтой полосе света. Стало видно, как дрожат его подбородок и руки, протянутые неловко вперед, черные от грязи и сажи; и говорил он вовсе не то, что следовало бы говорить:

- Вот смотрите... руки обгорели... и брюки сгорели... не верите? чувствовалось, что из последних сил ворочает он неловким, костенеющим языком. - Телогрейку мою возьмите. У кого сгорели, возьмите. И сапоги... У меня кеды есть.

А из сбитой, черной, стоящей в тени толпы неслось угрюмое:

- Всех не оденешь, паря!

- Пригодится еще телогреечка, в вагоне подстилать.

- Чего с ним разговаривать...

- И правда, пошли спать!

Черная толпа дрогнула, заколыхалась, засветилась редкими огоньками сигарет и струйками потекла к вагончикам.

Лишь Славик стоял, все так же вытянув руки. Потом он опустил их, потоптался, пошел было к вагончику, но, сделав два-три шага, не более, вернулся; к столовой шагнул, где стояли ребята и лежала грязная куча одежды, но и туда не дошел. Как-то косо, по-слепому, он свернул в сторону и зашлепал по лужам в темноту.

За ним никто не пошел. Андрей было двинулся следом, но вдруг показалось ему, что ребята разом повернули к нему головы и глядели молча, осуждающе. И ноги прилипли к земле. Но ненадолго. Шумный всплеск лужи из темноты толкнул Андрея с места. Он догнал Славика, остановил его криком.

- Слава! Ты куда?!

Славик, повернувшись к Андрею, почти упал ему на плечо и задышал в лицо срывающимся всхлипом:

- Как же это... Что же теперь... Что же делать, Андрюха?

Андрей молчал. Он не знал, чем можно успокоить друга, потому что еще стоял в глазах черный грязный ворох одежды, тот, что лежал возле столовой. И в голове мешались сочувствие к Славику, жалость к нему и злость.

- Пойдем домой. Пойдем. Что сейчас сделаешь?!

Славик шел послушно до самой комнаты, но у двери он вдруг отстранил Андрея, остановился в коридоре, откуда видны были сушилка и столовая, и ребята, что возились у кучи грязной одежды.

- Ты иди, Андрей, спи, - сказал Славик, - я не пойду. - Иди, иди. Я сам, - недовольно передернул он плечами, увидев, что Андрей не уходит. - Я, может, еще помогу им... Дров наколоть. Растопить печь, - и спрыгнул на землю.

Подошли Григорий и Володя.

- Много погорело? - спросил Андрей.

- Сейчас разве поймешь?!

- Как завтра работать... - вздохнул Володя. - Голяком грязь топтать. На складе что-нибудь есть, Гриша?

- Откуда я знаю... А где же Славик?

- Переживает, - ехидно протянул Володя. - Допрыгалась деточка. Все ха-ха да хи-хи.

- Он у кухни. Может, привести его? - предложил Андрей.

- Давай, - ответил Григорий. - Пойди. Поуспокаивай. Дескать, это ничего, ерунда... Подумаешь, пол-отряда оставил раздетым. Пойди.

Андрей не пошел, но лежал в темноте, не закрывая глаз, и думал о Славике. Жалко было. Не со зла ведь так получилось, от безалаберности. А сейчас-то каково ему...

С другой стороны, и Григорий прав. Со зла не со зла, а отряд раздет. И виноват в этом Славка. Не зря ведь дежурных в сушилку назначили. Понимали, что может случиться такое. А Славик и вправду все хи-хи да ха-ха. Прогонят, наверное, его из отряда, не простят ни за что.

Утром, проснувшись, Андрей увидел Славика. Тот спал, и лицо его было замурзанным, серым. Андрей хотел разбудить, да передумал: "Пусть спит. Наверное, всю ночь мыкался".

Часам к двенадцати появился на стройплощадке Славик. Ребята его издали увидали, опустили топоры и молча смотрели, как он шел, глядя себе под ноги. А когда разом смолкли топоры, Славик тишину эту сразу почуял, коротко взглянул на ребят.

- Мне приказано тебя к работе не допускать, - сообщил Володя. Будет штаб. И все решит.

Славик выстроил на лице некое подобие понимающей улыбки и глаза сощурил узко, так, что веер морщинок разбежался к вискам. Руки его суетливо прошлись по одежде, охлопывая карманы.

- Ладно, бугор, ладно... Все ясно, - проговорил он и, повернувшись, пошел назад к лагерю.

Андрей догнал Славика.

- Ну, чего ты, - ухватив его за плечо, сказал он. - Мы ведь понимаем, что это нечаянно все получилось.

Славик взглянул на сапоги Андрея. Правый сапог сбоку до самой головки обуглился и дышал на ладан. Местами из него выглядывала портянка. И на телогрейку взглянул, обгоревшие полы которой были обрезаны и подшиты на скорую руку.

Резко повернувшись, он сбросил руку Андрея с плеча и пошел.

Андрей вернулся на стройплощадку.

Снова заколготили топоры, снова началась работа. К вечеру подгоревшее голенище все-таки не выдержало, расползлось, и нога Андрея до самой щиколотки оказалась снаружи. Оторвав от портянки две ленты, он кое-как перевязал сапог и ковылял осторожно.

Настроение было поганое. А тут еще Володя бурчал и на работе, и дома. В вагончике он кинул в угол раскисшие синие тапочки и сказал громко:

- Так пару дней поработаешь и загнешься.

Славик, находясь в комнате, должен был услышать эти слова. И потому Андрей разозлился.

- На тебе пахать можно, а ты все о здоровье плачешься.

- В голоштанную романтику играйте вот с ним, - показал Володя на закрытую дверь. - А я из этого возраста вырос.

- А может, еще не дорос, - сказал Андрей и ушел в свою комнату. Славика не было.

Андрей в столовую сходил, а вернувшись, зажег свет и заметил на серой заватланной Славкиной подушке лист бумаги. Он схватил его: "Ребята! Я уезжаю. Не могу, чтобы на меня волками глядели. Хотя и поделом. Денег, мной заработанных, может быть, хватит, чтобы заплатить за сгоревшее. Сделайте это. Понимаю, как трудно вам будет исключать меня из отряда. А надо. Счастливо вам доработать. Слава".

Андрей позвал Григория, отдал ему листок и стоял, ждал, когда тот прочитает. А потом они сели друг против друга и не знали, что сказать.

- Зря это он, - выдавил наконец из себя Григорий, - зря, - и, утопив голову в костлявые плечи, принялся кряхтеть и ежиться, точно его дрожь пробирала и не мог он ее унять.

- Можно к вам, погорельцы? - спросил в уже открытую дверь Лихарь. Шагнул журавлинно, на полкомнаты, птичьим круглым глазом сверху вниз на ребят покосился и фыркнул оглушительно: - А что, веришь ли, сидите, как погорельцы-сироты, вроде штанов последних лишились и не сегодня-завтра вам помирать.

- Да мы не об этом, - распрямился Григорий и сунул в руки Лихарю Славкину записку.

- А-а-а, - протянул Лихарь, пробежав записку глазами. - Это виновник-то главный. Трусоватый, выходит, малый. Нашкодил и ходу.

- Неправда, - сказал Андрей. - Он парень хороший. И работал, дай бог каждому... А такая штука с каждым могла случиться. Правда, побалабонить любил. Но он не трус, - и, поймав недоверчивый насмешливый взгляд, Андрей загорячился. - Да, не трус! Мы знаем.