Ветер уносит мертвые листья - Екатерина Сергеевна Манойло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В кабинете Нюкту уже ждал Андрей. Раскачивался на диване и отрывал катышки от своего зеленого мохнатого свитера. Быстро и неловко обнял Нюкту и скакнул обратно к дивану за рюкзаком.
– У меня есть новости, – как бы извиняясь, сообщил он. – У меня фотографии. Будешь смотреть?
На миг Нюкта забылась. Словно она в гостях и приветливый хозяин предложил полистать фотоальбом. Она даже улыбнулась, присела на краешек рядом с раскрытым рюкзаком. Андрей разблокировал экран телефона. Медлил, тяжело вздыхая. Нюкта тянула время, фокусировала зрение то на обмахрившемся зеленом рукаве Андрея, то на его волнистом, как после ожога, ногте большого пальца. Цифра наверху экрана сообщала, что у Андрея в телефоне двадцать восемь тысяч фотографий. Дальше прятать взгляд было некуда.
Снято с монитора компьютера. Изображение не четкое, а как бы подернутое мелкой-мелкой рябью.
Мужское лицо, отекшее и поплывшее, будто мыло в мокрой мыльнице. Ощеренные маленькие зубки. Куцые бровки криво наклеены на лоб. Слава богу, не папа. Смахнула снимок вправо. Следующий.
И сразу он!
Нюкта крепко зажмурилась, но все равно продолжала видеть отца. Не мертвого, а живого папу с фотографии, которая стояла когда-то на его звонке. Растерянная улыбка, добрые глаза. Рука Андрея легонько тронула плечо.
– Это твой?
Как ужасна смерть, что угодно лучше смерти, подумала Нюкта и заставила себя посмотреть снова. Дрожащими пальцами раздвинула пугающий снимок. Лицо стекало с костей, словно его сняли с родного черепа и поместили на чужой поменьше. Коротенькие, как ворс зубной щетки, ресницы топорщились, приоткрывая полоски вареных белков. Рот закрыт неестественно, похоже на косо вставший выдвижной ящик. На щеке ближе к уху пятно. И еще одно. И еще…
– Папка…
Нюкта отбросила телефон, вскочила и схватилась за горло. Пол уплывает по кругу, как на карусели. Остановить стены, ухватиться за что-нибудь. Нюкта сделала два неверных шага в никуда. Так шатаясь, шел бы отец по квартире, если бы предприимчивые дочери воткнули ему нож под лопатку. Ему бы не хватало воздуха. Слезы текли бы по его не тронутым пока что смертью щекам…
Нюкта сидит на полу и рыдает в голос. Не закрывает свое ужасное лицо. Звуки, что рвутся из нее, не похожи ни на что человеческое. Время от времени широко открывает рот, точно хочет зевнуть, но воздух не идет в легкие.
Где-то рядом перепуганная Леночка: сует стакан, какие-то белые комья, возможно салфетки. Заявилась Пуховичок. Села перед Нюктой на корточки. Попыталась погладить по голове и мягко завалилась на задницу. До Нюкты доносится их тревожное «бу-бу-бу». Потом слова становятся разборчивее. Обе решили, что это смерть Мары наконец накрыла Нюкту, мол, только сейчас она осознала потерю. Шелковое дуновение прошло по руке. Сквозь розовый слезный туман Нюкта увидала, как Мина трется о джинсы Андрея. Обнюхивает свалившийся на пол рюкзак. Андрей помогает подняться. Потолок косо валится навстречу. Умница Андрей никого ни в чем не разубеждает.
Холодная струя из крана. Еще холоднее. Еще добавить напор. Весь свитер забрызган, но это неважно. Нюкта в Мариной комнатушке собирает вещи. Прихватывает шампунь: пусть запах Мары побудет с ней. Кто же убил папу? Кто пытался похоронить его в чужой могиле? Все, Нюкта твердо стоит на ногах.
Спускается на первый этаж, выходит на крыльцо. Бледное солнце окрашивает голые деревья сепией, как на старой фотографии. Лужицы подернуты игольчатым льдом. На крыльцо выбегает Леночка. Явно хочет догнать, но замирает, закусив кулачок. Ледок сопит под подошвами. Железные прутья ворот посверкивают первым инеем. Кажется, на Нюкте мамино пальто, а может быть, она забыла его в приюте. На ветровом стекле «лексуса» раскисший бурый лист. Водительское сиденье холодное до дрожи.
На пассажирском – Мина. Потягивается, выгибается, смотрит глазами цвета луны. Ключ в зажигание. Печку на полную. Неживой горячий воздух касается щек. На всякий случай Нюкта проверяет сумку. Остатки денег, паспорт, а в нем листочек с адресом судебного морга и номером телефона следователя.
Кто же убил папу? Нюкта обязательно выяснит.
Мина мурчит в такт работающему двигателю. «Лексус», набирая скорость, перестраивается в левый ряд.
12
Кыса никогда раньше не бывал в роддоме. На его удивление, все вокруг были приветливые: и гардеробщица в белых перчатках, что бережно приняла его куртку, и сутулая уборщица, что, налегая на швабру, намывала и без того чистые полы. Все были рады Кысе, не то что в маминой больнице, где только похоронный работник проявила к нему сострадание. Хотя теперь уже он и в этом сомневался: Елена Сергеевна наверняка была милой, только чтобы заполучить клиента в свою «Вечность». Мысли о пустой кредитке тут же расстроили Кысу. Хоть бы Анька нашла заначку бывшего мужа.
На шестом этаже, где лежала сестра, посетителей встречала девушка, похожая на хостес из ресторана на Патриках. На бейджике значилось: «Инга Администратор».
– Зачастил я в медучреждения в последнее время! – ляпнул Кыса и зажевал щеку.
Инга мило улыбнулась, словно знала о финансовых проблемах Кысы и сочувствовала ему.
– А вы к Лепешкиной, наверное?
– Нет, – твердо возразил Кыса, – к Угаренко.
– У нас нет такой мамочки, – мягко ответила Инга и поправила русую прядь. Браслет с подвесками звякнул на запястье.
Интересно, какие расценки здесь. Не будет такая красотка работать в захудалом роддоме.
– А Петровская? – с сомнением предположил Кыса.
– Да Лепешкина она, – раздался баритон из-за спины.
Кыса обернулся. Перед ним стоял парнишка с простецким букетом в крупных лапах. На вид подросток-переросток. Спортивный костюм цвета пожарной машины. На голове фетровая кепка. И что он не сдал ее в гардероб? Детина ухмыльнулся и протянул Кысе руку.
– Денис, супруг Ани, – представился важно. – А ты мой родственничек, значит.
– А ты Анькин новый сожитель, значит.
Кыса тиснул мозолистую ладонь. Это что за пацан с района? Это с Угаренко-то был мезальянс? Да кровопийца Федя – принц по сравнению с этим пролетарием.
– Мы к Лепешкиным, – повернулся Денис к Инге и радостно ухмыльнулся.
Инга в ответ сверкнула белыми зубками. Как из гребаной рекламы зубной пасты. Не хватает солнечного зайчика на идеальной эмали. Потом выудила непонятно откуда грушевидную вазу и, выйдя из-за стойки рецепции, зашагала белыми кроксами по серому ковролину. Замелькали яркие джибитсы в форме сердечек. Кыса пропустил родственника вперед, и вместе они зашуршали бахилами.
Из-за закрытых одинаковых дверей время от времени доносилось мяуканье младенцев. Денис вертел головой, наверное, гадал, не его ли это чадо, – тоже мне отцовский инстинкт.
Инга постучала костяшками по дверной филенке и, не дожидаясь ответа, нажала на ручку.
– Мамочка, у вас гости!
У Аньки оказалась шикарная одноместная палата. Маленькая прихожая. Душевая кабина в уборной, куда Инга завела мужчин мыть руки. Но сперва набрала воду в вазу и взяла букет у пролетария. Тот быстро сполоснул лапищи, протер прозрачным гелем, обдал Кысу спиртовым запахом санитайзера и оставил наедине с застиранными, размером с наволочку трусами на полотенцесушителе.
– У вас все хорошо, мамочка? – послышался голос Инги из коридора.
– Ком си ком са, – Аня кокетливо дернула плечами и убрала под подушку ком одежды.
– Вы говорили, что дополнительные расходы оплатите, когда приедет супруг.
Кыса протиснулся мимо администраторши и без приглашения уселся на стул в углу. Его тут не замечали. Крупная румяная, будто все еще беременная Аня сидела в подушках боярыней и ласково смотрела то на молодого мужа, то на кряхтящую личинку в прозрачной пластиковой люльке.
Денис вцепился в бумаги и зашелестел страницами, к каждой из которых степлером был прикреплен чек. Наверное, такая физиономия была у Кысы, когда он оставлял расписку Угаренко.
– Я не понял, откуда такие деньжищи взялись?
– Вы заключали договор на размещение в общей палате, а вчера мамочка передумала и попросила отдельную.
– ВИП-обслуживание, дежурный педиатр! – Денис оторвал взгляд от бумаги и укоризненно взглянул на размаянную Аньку.
– Дениска, давай не при людях, – мягко сказала она и, уже обращаясь к Инге, добавила: – Мы рассчитаемся, не волнуйтесь.
Рассчитается она, конечно. Пусть эта Инга в очередь встает выбивать долги из ушлой сестрицы.
– Ну и цены, ни-фи-ка-се-бе! – по слогам произнес Денис, надул губы и сделался школьником, не готовым к контрольной работе.
– Ань, да самый роскошный номер в нашей гостинке стоит дешевле этой палаты. Может, нам тоже брать такие деньги?
