Посмертный образ - Александра Маринина

– Валяй дальше, – кивнул Коротков, с удовольствием поедая яичницу вприкуску с гренками.

– Мы знаем, что Алина не отличалась чуткостью и душевной теплотой, на это нам пожаловался тот же Смулов. Мы знаем, что у нее были крепкие нервы и она никогда не принимала транквилизаторы и прочие препараты, воздействующие на психику. Об этом тоже говорил Смулов. И еще мы знаем, что она потребовала у Николая Степановича Харитонова срочно вернуть долг, причем довольно большой. Я ничего не упустила?

– Вроде нет, – откликнулся Стасов, который никак не мог уловить смысл происходящего. Почему нужно было вскакивать с утра пораньше и нестись сюда сломя голову, если Каменская собирается просто подвести итог собранной информации? Что в этом срочного? Она сказала, что собирается «нести полный бред», но пока что излагала только фактуру.

– А теперь давайте посмотрим на эти факты с другой стороны, – продолжала Настя, словно услышав мысли Стасова. – Откуда нам известно, что Алина искала телефоны Козырева? От Смулова. И еще от некоторых людей, которые тоже, в свою очередь, узнали об этом от него. Откуда мы узнали, что Алина подняла скандал из-за утверждения Семенцовой на роль? Тоже от Смулова. Никто этого скандала не слышал, зато все помнят, как Андрей Львович ходил расстроенный и всем рассказывал, мол, ну надо же, какая Алина безжалостная, он, дескать, хотел взять Семенцову на эпизод, а Алина страшно кричала, что этого делать нельзя, что Семенцова – пропойца и воровка. После этого пошли разговоры, дошли до некоего Зарубина, и тот запретил тратить деньги на ненадежную Семенцову. Но первоисточником информации и тут был Смулов. Он сумел сделать так, что создалось общественное мнение, об этом узнала Зоя, и к нашему появлению на сцене ее ненависть к Алине достигла апогея. Что и позволило нам ее подозревать. Далее. Кто звонил Харитонову с требованием срочно, в тот же день вернуть долг? Опять Смулов. Он ссылается на то, что это Алина его попросила позвонить, якобы у нее не хватит жесткости, чтобы заставить Харитонова привезти деньги. А помните, что рассказывал сам Харитонов? Когда он передавал Алине конверт с деньгами, то назвал ей сумму, которую составил первоначальный долг – три тысячи долларов, – плюс сто двадцать процентов. А Алина удивилась. Я прошу вас обратить на это внимание. Она удивилась! И только потом, когда Харитонов при ней вслух посчитал, что это будет ровно шесть тысяч шестьсот, она взяла деньги. А теперь подумайте хорошенько. Если человек обеспокоен тем, что ему долго не возвращают долг, то он обязательно подсчитывает, сколько ему должны. Обязательно. Он никогда не будет прикидывать приблизительно, мол, мне должны три тысячи плюс еще какие-то там проценты. Для того чтобы Алина решилась попросить Смулова разобраться с Харитоновым, она должна была хотя бы один раз подсчитать размер долга на текущий момент. Почему же она так удивилась, когда Харитонов назвал ей сумму? Да потому, что она и не думала ее подсчитывать. Потому что она вообще не просила Смулова звонить, это была его инициатива. Да, я понимаю, он солгал Харитонову, сославшись на Алину, это вполне естественно. Но зачем он солгал нам всем, а?

– Черт, как же это я не заметил, – пробормотал Коротков. – Ведь ты, мать, права. Продолжай.

– Смулов тебе, Юрочка, рассказал душераздирающую историю о том, как он в тяжелую минуту позвонил Алине и спросил: «Ты меня любишь?», а она послала его подальше с его глупостями и посетовала на то, что он ее разбудил. Рассказывал?

– Ну да.

– Я сильно подозреваю, что он тебе сказал неправду. Не было такого. Во всяком случае, с Алиной Вазнис. Это было гораздо раньше и с кем-то другим. И ранило его так сильно, что он невольно вставлял похожий эпизод во все свои фильмы. Если вы мне не верите, я могу вам показать. Я до самого утра смотрела нетленные творения Андрея Львовича. Зачем эта ложь? Вы можете дать мне членораздельное объяснение?

– А у тебя, судя по всему, такое объяснение уже есть, – заметил Стасов. – Я прав?

– Ты прав, – кивнула Настя. – Смулов создавал посмертный образ Алины. Создавал специально для нас, и делал его таким, чтобы в ее убийстве подозревали как можно большее число людей. Он сам навязал нам Семенцову, Ксению и Харитонова. Он, и никто другой, утверждал, что старший брат Алины требовал свою долю от бриллиантов матери. Ведь насколько я помню, Инга Вазнис этого не подтвердила. Да, недовольство решением старого Вазниса было, но никаких претензий и требований вслух не высказывалось. Во всяком случае, доказательств этого у нас нет, кроме показаний того же Смулова. И еще одно. Шалиско. Тут два варианта – либо Павел Шалиско лжет, либо нет. Если он лжет, если он действительно был влюблен в Алину и преследовал ее, то Смулов не мог не реагировать на это, не ревновать. Это вполне естественно. А что говорит нам Смулов? Что Алина за четыре года не дала ему ни малейшего повода для ревности. Не получается. Другой вариант – Шалиско говорит правду. Тогда Смулов не мог не знать, что все ухаживания, цветы и звонки были лишь игрой, притворством, невинной забавой с целью поддержания имиджа звезды и преданного поклонника. Почему же он не сказал нам об этом? Получается, и в том и в другом случае Андрей Львович говорил неправду. Зачем? Затем, чтобы подсунуть нам еще одного подозреваемого, Павла Шалиско.

– Погоди, а дневник? – удивился Коротков. – Дневник-то мы нашли у Шалиско.

– Ну и что? Мало ли чего мы с тобой нашли. Мы прошли в редакцию, без труда нашли комнату, где стоит стол Шалиско, и если бы не стали его искать, нашего присутствия вообще никто не заметил бы. Я специально выясняла, комната запирается только на ночь, когда все уходят с работы. А стол, если ты помнишь, стоит у самой двери. Заходи, клади что хочешь, бери что хочешь, никто тебе и слова не скажет, дверь целый день нараспашку, даже когда в комнате никого нет.

– Ты хочешь сказать, что дневник подбросил Смулов? – переспросил Стасов, которому все рассказанное Настей и в самом деле стало казаться бредом.

– Я хочу сказать, что Шалиско вполне может не иметь к этому дневнику никакого отношения. Я скажу даже больше: поскольку я человек нахальный, особенно когда у меня такой пожар, как сегодня, я уже успела с утра позвонить Гмыре и спросить, что написано в дневнике Алины. Кое-что я даже записала под его диктовку. Вот такой, например, пассаж: «Все-таки Паша – на редкость милый человек. Я каждый раз порываюсь отдать ему деньги за те роскошные розы, которые он мне приносит на глазах у изумленной публики, а он каждый раз отказывается. Мне так неудобно, что он тратится, а он хохочет. Я говорила об этом Андрюше, он со мной согласился, что нехорошо „выставлять“ Павлика ради нашей затеи, ведь все это нужно мне, а не ему. Андрюша сказал, что в следующий раз сам отдаст ему деньги за цветы, это будет прилично, и у меня душа болеть не будет». Так что же, милые мои? Выходит, Андрей Львович прекрасно знал, что никакой Шалиско не безнадежно влюбленный, не преследовал он Алину, не домогался, не обрывал телефон. И нет в этом дневнике ничего такого, что могло бы заинтересовать Павла, заставить его красть этот дневник у Алины и прятать на работе. Вы посмотрите, что получается: в деле фигурируют шестеро подозреваемых – шестеро! – и все они стали подозреваемыми только потому, что нам их подсунул сам Смулов. Вот. Я все сказала. Теперь убедите меня, что я свихнулась, и я спокойно начну работать дальше. Давайте, ребятки, громите меня.

За столом воцарилось молчание. Стасов допивал остывающий кофе и думал о том, что найти аргументы, опровергающие только что услышанное, будет непросто. Но их нужно найти обязательно, иначе… Что – иначе? Придется смириться с необъяснимым? Смулов не мог убить Алину Вазнис. В его положении это все равно что убить самого себя, загубить лучший свой фильм, прекратить режиссерскую деятельность. Зачем ему убивать Алину? Зачем?

– Зачем? – невольно повторил он вслух.

И Коротков откликнулся как эхо:

– Зачем? Асенька, зачем Смулову убивать Алину? Ты видишь причину?

– Нет, – покачала она головой. – Причины я не вижу. Поэтому и боюсь, что все это полный бред. Остается дневник. Может быть, в нем есть хоть что-нибудь, хоть намек, хоть полслова. Я поеду к Гмыре, возьму этот дневник и буду читать, пока не выучу наизусть. Но чует мое сердце, что это бесполезно. Если бы там было что-нибудь, изобличающее преступника, он не подбросил бы дневник Шалиско. Он же понимал, что если мы выйдем на Павла, то и дневник найдем, и прочитаем, что в нем написано. Кроме того, Гмыря сказал, что записи относятся к периоду с ноября 1993 по март 1995 года. Если причина убийства возникла позже, то в дневнике об этом вообще нет ни слова и быть не может. Одна надежда: там есть какой-нибудь нюанс, который поможет хоть что-то понять. В первую очередь, понять саму Алину, настоящую, а не ту, которую нам нарисовала кисть гениального художника. Знаете, что еще я поняла из фильмов Смулова? Он нас с вами ни в грош не ставит. Он считает нас дураками.