Крузо - Лутц Зайлер

Секретный кирпичный барак за давним господским домом, повыше Шведского берега, окруженный вконец захиревшим, замусоренным леском; от гавани туда вела узкая тропка с лестницами, потом нужно было сойти с тропки и одолеть участок густых зарослей. Сперва перед тобой вырастал ржавый скелет огромной машины, не то старого зерноуборочного комбайна, не то деревообрабатывающего агрегата, дальше слева находилось убежище; этот кирпичный барак считался централью сезов и, по словам Крузо, использовался для различных целей, о которых он говорил лишь намеком; вместимость – 10 потерпевших крушение, в крайнем случае даже больше.

Кровать писателя Герхарта Гауптмана; тут нужно перелезть через забор на задворках участка и пригнувшись пробежать по небольшому склону вниз, к дому, где определенное окно всегда только прикрыто. Об этом заботился сез, который присматривал за музеем, он же утром приводил кровать писателя в музейное, выставочное состояние; вместимость – 2 (худых) потерпевших крушение.

Крошечный кирпичный домишко у дороги за домом Гауптмана; он принадлежал биостанции и был настолько мал, что даже сесть негде, «подходит для двух ночующих, если они станут, прислонясь друг к другу спиной», «в общем, куда ни шло», как твердо заявил Крузо, перехватив недоверчивый взгляд Эда.

Летний кинопавильон в кинороще, если сам киномеханик не приводил туда нелегалов.

Инвентарный сарай у спортивной площадки Фитте, всего в двухстах метрах от «Карусели», давнего круглого дома Асты Нильсен. Вместимость – 4 потерпевших крушение.

Каменная пещера у дороги между Клостером и Фитте, прочное, труднодоступное, но очень надежное убежище, в глубине нагромождения гранитных глыб за так называемым променадом, то бишь за укрепленной камнями и залитой гудроном дюны. Вместимость – 3 потерпевших крушение.

Деревянная лачуга могильщика, приют, популярный среди потерпевших крушение. На двери приколочена табличка с надписью «Служебное помещение». У входа – перевернутая тачка без колеса, лом, ящик с инструментами каменщика, свежесмазанная кельма, долота, пикообразное и плоское, «…давняя утварь / Отцов. / Душу она надрывает пришельцу чужому…» – внезапно отозвались Эдовы запасы. До самой гранитной скалы Герхарта Гауптмана тянулись узкие могилы с потемневшими от непогоды, покосившимися от ветра надгробиями. На них до сих пор висели травинки от последнего сенокоса, так что выглядели они как бы волосатыми, словно маленькое стадо больных животных. Мимоходом Крузо тронул один из волосатых камней. Только позднее, когда Эд еще раз вернулся на кладбище, ему удалось разобрать остатки надписи: «…с 1800 года покоится здесь и живет в вышних сферах НАМЕСТНИК ЭТОГО ОСТРОВА». Клостерский могильщик один из немногих сезов имел годовой договор. Лачуга его располагалась на самом краю кладбища, неподалеку от могилы неизвестного моряка, затерявшейся среди побуревших хвойных деревьев. За маленьким светлым камнем со стальными буквами Крузо прятал ключ от лачуги. «Для потерпевших крушение не грех хотя бы раз преклонить колени в этом месте, Эд, пусть даже лишь затем, чтобы достать ключ». Вместимость – 3–4 потерпевших крушение.

Старая трансформаторная в лесу между маяком и «Отшельником»; она походила на сторожку или на будку таможенника у входа в тыловой район Дорнбуша, где находились родники, окруженные старыми ивами и камышом; Эду это место сразу пришлось по душе. У задней стены трансформаторной высилась поленница, под ней прятали ключ, которым, приложив некоторые усилия, можно было отпереть здоровенный навесной замок. Ночевать в трансформаторной слишком опасно, говорил Крузо, поэтому ее использовали как своего рода архив, склад брезента, одеял и спальников, необходимых для ночевки под открытым небом. Одно из таких мест располагалось буквально в двух шагах. «Ночевать здесь – это мечта, тебе надо хоть разок попробовать», – проворчал Крузо, будто вокруг уже царила темнота. В самом деле расположение этого ночлега казалось просто фантастическим – с одной стороны, прямо напротив маяка, с другой же, с видом на залив и огни Рюгена. Ты лежал, как бы схоронившись в ложбинке, которой от казармы вообще не видно.

Так называемая ламповая мастерская; окруженный высоченным камышом клинкерный барак во дворе смотрителя маяка, под огромными, неумолчно шелестящими каштанами, неподалеку от береговой кручи, всего двумя сотнями метров ниже маяка. Сперва плетень, который легко преодолеть, потом дверь, которая снималась с петель. В мастерской смотритель маяка хранил запасные лампы, огромные электрические лампы размером с детскую голову, с угольными нитями толщиной в палец, а кроме того, множество списанных отражателей, «но потерпевшему крушение лучше в них не смотреться», разве только если «остров успел проникнуть достаточно глубоко…».

– Отпуск от беды, – едва слышно прошептал Эд, но Крузо понял.

– Нет, не отпуск. – Его правое веко задергалось, голос набрал твердости. – Это Хиддензее, Эд, понимаешь, сокрытый остров. Остров – это укрытие, место, где они приходят в себя, возвращаются к себе, то есть к природе, к голосу сердца, как говорит Руссо. Никому не нужно бежать, не нужно тонуть. Остров обеспечивает опыт. Опыт, позволяющий им вернуться просветленными. Опыт, позволяющий жить дальше, до того дня, когда количество перейдет в качество, когда мера свободы в сердцах разом превысит несвободу обстоятельств, до той минуты… Это будет великий стук, громовой стук сердца.

Крузо положил руку на одну из огромных ламп. Не удивлюсь, если она начнет светиться, подумал Эд; вместимость – 4 потерпевших крушение.

На другой день, когда Эд вернулся к себе в комнату, под каждой ножкой стола лежал чистый, новенький кирпич. Высота в самый раз, дерево холодило предплечья. Он достал гермесовский ежедневник и принялся писать.

Маршрут выходных дней

– Это необязательно, – прошептал голос, – только если ты хочешь.

Лишь замерев, Эд ощутил гибкое движение, которое до сих пор обнимало его, словно сон. Первые лучи солнца падали в комнату, летучие тени мечущихся ласточек на стене, на кровати, повсюду.

– Я – К.

Эд прислушался.

Он чувствовал кожу, выступающие кости лопатки, рот, поблизости от его уха. Чуял чуждое, запах приятный, и заключил все это в объятия.

Это необязательно.

Меж тем как Эд, подчиняясь воображаемому и созданному не им ходу вещей, снова вошел в нее, он понял, что на сей раз не спит.

Эд слышал шум сосен, прибой, далеко внизу, под ними. В нижнем отростке позвоночника трепетало желание.

– Но если, я имею в виду, если ты спал, то…

– Тебе незачем извиняться.

Голос был его, вне всякого сомнения. Его голос, его обезумевшее сердце, его дыхание, его пот. Девушка лежала с ним рядом, положив голову ему на грудь, лица не видно. У нее было родимое пятнышко, наверху, прямо на мочке уха, словно крошка.

– Ты не заметил меня тогда, за столом Крузо? – прошептала она с тем благоговением, с каким потерпевшие крушение обыкновенно произносили имя Крузо.

– За столом Крузо?

– Не притворяйся. Я вправду очень рада, что выбрали меня.

– Выбрали?

– Некоторые люди еще на пароходе наводят справки, и все об этом говорят. – Она уверяла, что считает это неосторожным. Притом чуть пошевелилась, и Эд ощутил легкое движение ее бедра.

Но я друг Лёша, хотел вставить Эд, он никогда еще так не говорил. Медленно повернулся чуть вбок и теперь узнал ее. Та девушка, что уснула за их столом, положив голову на руки, волосы короткие, взлохмаченные. Удивительно – спать в суматохе распределения. Только поэтому Эд несколько раз взглянул на нее.

– Вряд ли мы сидели за одним столом.

– К сожалению, я просто заснула. Ночь на пляже, ночь в лесу, наверно, у меня не осталось сил.

– Если ты спала, то как же тогда… – Эд замолчал. Его член лежал на ее теплом животе. Ему хотелось, чтобы так было всегда. Всю его жизнь. Девушка улыбнулась, и Эд увидел, что она рада найти приют.

Это необязательно.

Одна лишь эта, законченная и в самом деле произнесенная фраза. Предложение. Честное и дружелюбное.

Как правило, маршрут Крузо по острову определялся выходными днями ресторанов. Он встречался с официантами, завхозами и буфетчиками, сидел с ними в углу пустого зала, а нередко на кухне, Эд тем временем ждал его у барной стойки и наслаждался тишиной. Платить в таких случаях не требовалось, и, хотя заведение было закрыто, его сразу же обслуживали. Кое-кого из сезов Эд уже знал, познакомился с ними на вечерах распределения, в которых опять стал участвовать, но только чтобы пособить Крузо. Помогал разливать напитки и раздавать провиант, следил за вечным супом, который время от времени приходилось помешивать. На протяжении вечера каждый из потерпевших крушение мог рассчитывать на полную тарелку.

Словно существовало некое товарищеское табу, о неловком инциденте с Траклем никогда не упоминали, хотя сезы нередко пытались завести разговор. Втайне Эд восхищался их жизнестойкостью, их веселым нравом и открытыми лицами. Они дышат по-другому, думал Эд, дольше втягивают воздух и дольше выдыхают, будто море расширило им легкие и освободило мысли. Любой их жест создавал впечатление занятости чем-то важным; сама их жизнь была важной, независимой, полной собственных интересов, и, хотя Эд не раз испытывал желание стать частью этого круга, их глаза, сияющие отблеском моря и всей ясностью острова, оставались настолько чужды и далеки, что ему никогда толком не удавалось подхватить нить беседы. В известной степени мешало и то, что никто не спрашивал, откуда ты и что делал раньше, на материке. Когда Эд рассказывал, что он (собственно говоря) студент, морское свечение в глазах гасло. Будто ты всегда был официантом или судомоем и ничего иного в жизни не желал. Мало кто рассказывал, почему оказался здесь; пожалуй, неукоснительных правил на сей счет не существовало, просто это было недостаточно интересно.