Заклятые подруги - Мария Мусина

Воротов прекрасно понимал методику Елены Николаевна, но у него не было никаких оснований считать, что Качалова при этом лукавит. Люди-то разные, у одних процесс выражения чувств образуется легко и естественно, другим это дается с трудом. Оттого и непонимание возникает: ты думаешь, что человек равнодушен к тебе, а он, можно сказать, с дорогой душой, просто вид у него надменный.

— Кофе, если вы будете так любезны. — И Воротов достал из кейса коробку конфет.

— Вы всегда такой галантный, — улыбнулась Елена Николаевна.

Чувствовала себя Елена явно лет на тридцать — никак не старше. Мягкие каштановые волосы едва достигали плеч, закалывала Елена прядки какими-то подростковыми заколочками, что молодило ее еще больше, равно как и ее легкая фигура. Но мышцы лица уже давно поползли вниз, умные глаза не давали обмануться в ее реальном возрасте: сорок пять плюс-минус два года. Возраст, когда умная женщина уже боится быть смешной, кокетничая с мужчинами, а глупая делает это с напряженным усердием человека, догоняющего последний автобус. Елена Николаевна была женщиной умной. А посему с ней было приятно и легко общаться.

В настоящее время институт Сербского проводил судебно-психиатрическую экспертизу некой гражданки Васильцовой, дело которой вел Воротов. Гражданка Васильцова З.П. утопила своего четырехлетнего сына в Измайловском пруду, пытаясь при этом инсценировать покушение на мальчика неизвестными бандитами. И теперь судебным психиатрам предстояло установить, вменяема ли подследственная. Елена Качалова наблюдала Васильцову уже три недели. Конца-краю наблюдениям не виделось, а в интересах следствия не худо было бы прикинуть, как все же обстоит дело с психикой гр. Васильцовой, поскольку ее подруга, подтвердившая вначале нападение бандитов, а стало быть, соучаствовавшая в убийстве, теперь пошла «в отказ» и никак не хотела давать правдивые показания.

Игорь отхлебнул кофе, перекинулся еще несколькими светскими любезностями с Еленой Николаевной и, используя приватные отношения с психиатром, плавно перевел разговор на свою фигурантку.

— Мне кажется, все-таки шизофрения, — ответила Елена. — Но боюсь что-то пока прогнозировать точно. Вы же знаете, женщин очень трудно диагностировать, особенно в стрессовых ситуациях.

— Еленочка Николаевна…

Елена Николаевна улыбчиво зарделась.

— Можете ориентироваться на невменяемость.

— Понял. Спасибо. Могу ли я еще немножко поэксплуатировать ваше расположение? Нет ли, случайно, сейчас у вас подопечных, дела которых связаны с экстрасенсорикой и прочим?

Елена вздохнула.

— Полно. Социальная неустроенность, знаете ли, общественная депрессия, абсолютное отсутствие критики в отношении мистических идей… Люди сегодня легче поддаются гипнозу, легче индуцируются, это естественно. «Аум Синрикё» и «Белое братство» — это только вершина айсберга. Гораздо страшнее бытовые индуцированные психозы. Внезапная смена вульгарного материализма на такой же вульгарный, но мистицизм ничего доброго и не могла принести. Попробуйте сказать, что вы не верите в сглаз, в порчу, в ведьм — да вам любой дворник тут же прочтет убедительнейшую лекцию о биополях. Мы в нашем институте видим в основном яркий криминал, вызванный сегодняшней демонологией. А кто сосчитает некриминальные деяния, испорченные жизни и здоровье?

— А вы не верите в ведьм? — улыбнулся Воротов.

— Знаете, не дело психиатров рассуждать о том, существуют ли НЛО и экстрасенсорика, — ласково уклонилась от ответа психиатриня.

— И все-таки? — настаивал следователь.

— Не знаю, Игорь Владимирович, если говорить на эту тему, то подробно. Верю — не верю, сложный вопрос. Но то, что я вижу по роду моей работы, приводит меня в ужас.

— Можно, я взгляну на дела, которые вас так пугают?

Елена Николаевна вздохнула, подошла к шкафу, достала оттуда три увесистых тома и положила их перед Воротовым:

— Вот, пожалуйста. Семья Комовых. Многодетная дружная семья. Правда, когда дети выросли, у них непросто складывалась личная жизнь. Но у кого она нынче легко-то складывается? Дети! Это я так говорю: дети. На момент совершения преступления им было по тридцать-сорок лет. Прямо скажем: взрослые детишки-то. Но вы сами все поймете. Читайте. Я, с вашего разрешения, займусь пока историями болезней, вот за этот стол присяду. Будут возникать вопросы — спрашивайте.

«Труп потерпевшей обнаружен 25 февраля. При осмотре места происшествия отмечено, что забор вокруг дома частично обгорел, местами разобран, во дворе лежали груды обгоревших вещей. Дом, в котором находился труп, был закрыт на замок. Участки пола в доме обгорели, на полу в беспорядке разбросаны груды разбитой посуды, осколки электроламп, остатки одежды, пучков волос, подушек, книг, тетрадей, мыла и других вещей, которые сжигались на полу, в ведре, над газовой плитой.

Труп без одежды находился на кровати, был укрыт шерстяным одеялом, голова и стопы оставались открытыми. Волосы на голове, бровях, лобке были сбриты. Под матрацем обнаружены частицы обгоревшей кожи и ногтей.

По заключению судебно-медицинской экспертизы, смерть наступила от болевого шока, развившегося вследствие травм груди, живота, нижних конечностей. Констатированы множественные переломы ребер, грудины, обширная набрюшная гематома, травматическая ампутация пальцев стоп, ожоги кожи ног, сквозная рана передней поверхности кожи шеи, рана угла рта, верхней и нижней губы, ссадины лица, локтевых суставов, кровоподтеки.

Травматическая ампутация пальцев ног могла быть произведена бытовыми кусачками, ожоговые поверхности — воздействием открытого пламени. Указанные телесные повреждения обусловлены многократными воздействиями, вызвавшими у потерпевшей длительное болевое состояние».

Из показаний Раисы Комовой:

«Роза говорила, что боится ходить к матери, что там происходят какие-то странности. Что мать однажды, когда Роза к ней зашла, вдруг стала белая, помолодела, было такое ощущение, что в комнате кто-то ходит. Роза боится ночевать у матери, там ее кто-то душит, раздаются какие-то голоса. Роман тоже стал бояться там жить. Роза рассказывала, что он прибежал к ней на Рождество, весь трясся и сказал, что в доме матери из всех углов и со всех стен лезут какие-то ужасы.

Надежда с матерью не ладили с детства, у них постоянно были конфликты, они годами не виделись. Мы с Розой говорили Надежде, чтобы она простила мать. Надежда сказала, что мать занимается черной магией, что если мать не перестанет шаманить, то через три дня сроку она будет ходить по поселку и собакой лаять. Разговор этот я восприняла с болью в душе, я верила, что мать колдует. Я видела, каких больных людей приводили к Надежде, как она их лечила. Я просила Бога, чтобы он наделил меня даром лечить людей. При разговоре нашем с Надеждой и Розой я решила, что сожгу себя заживо, лишь бы возродилась наша хорошая, добрая мать.

Я пришла к матери и стала лечить ее биополями и спрашивала, какие у нее ощущения. Стала лечить, потому что Роза тоже стала к ней плохо относиться. Роза сказала, что из матери человека не получится. Вечером говорили с братом о матери. Роман сказал, что он чувствует, что один глаз матери отдает импульс. В эту ночь мы не спали. Утром мать пришла с работы. Мы стали воспитывать мать, чтобы она перестала быть колдуньей. Роман побрил ее, Роза сказала, что сегодняшняя ночь — решающая.

Я стала мысленно выгонять из матери всех духов, собак, кошек, свиней, обезьян. Роза заставляла мать лаять, мяукать, кукарекать. Я спросила мать: она ли мне навесила пудовую грудь и сделала моего мужа не мужчиной, меня — не женщиной? Она ли оставила меня без детей, устроила так, что я вынуждена воспитывать чужих? Мать сползла с дивана. Я с Розой выгнала мать во двор. При этом я ее избивала, топтала ногами. Мать харкала кровью. Я ее исповедовала. Когда я ее исповедовала, она говорила, что побывала на голубой планете. Я выгоняла ее за калитку. Мать рвалась в дом, в сенях я ее свалила, душила, села на нее верхом, я хотела, чтобы мать замерзла.

В это время соседи напротив стали кричать на нас, что мы издеваемся над матерью. Роман и Роза жгли вещи. Роман сказал нам, чтобы опомнились, что она все-таки мать. Мы положили мать на кровать, начали согревать. Я стала целовать мать, плакать, говорить: «Мама, миленькая». Пока я ей вдыхала жизнь, Роза и Роман вырезали все страшные места на теле матери, вырезали ей копыта, из матери вышел какой-то сгусток, мы считали, что очистили ее, и пошли на кухню. Там Роман прислонился к батарее и сразу же уснул.

Через некоторое время мы пошли к матери, откинули одеяло, мать лежала в том же положении. В нас закипела злость. Я схватила кусачки, вывернула на ногах матери пальцы, разорвала ей рот, вырвала зубы.

Роман увел меня на кухню. Со мной началась истерика, что я, такая добрая женщина, смогла зверски убить человека. Но я убила не человека, а убила зло.