Тысяча свадебных платьев - Барбара Дэвис

– У меня нет никакой истории.

– Так ли? – изогнула бровь Солин.

Рори почувствовала, как под пристальным взором гостьи ее щеки начинают рдеть. Что-то тревожное, будоражащее было в этих темно-шоколадных глазах, в этом странном сочетании сердечной теплоты и непреклонности, от которого Рори мучительно ощущала собственную уязвимость.

– Как вы узнали, где меня найти?

– Мсье Баллантайн был столь любезен, что дал мне ваш домашний адрес. – Солин улыбнулась, отчего в уголках ее глаз проступили тонкие морщинки. – Вот видите? Я тоже умею добиться от него того, что мне нужно.

– Но… зачем?

Взгляд Солин смягчился.

– Когда мы с вами виделись в прошлый раз, chérie, вы покинули мой дом в слезах. Я не знаю, отчего это случилось, и хотела бы это понять.

Рори едва подавила вздох. Сказать, что она вспоминала о том с содроганием, было бы, наверное, все равно что не сказать ничего.

– Мне ужасно жаль, что так получилось. Просто у меня сейчас вся жизнь словно перевернулась вверх дном, и в тот момент как-то вдруг разом все нахлынуло. Я очень виновата, что так внезапно сбежала от вас, не поблагодарив и даже как следует не попрощавшись. Это было невежливо с моей стороны.

– Ничего страшного не случилось. Но я приехала вовсе не для того, чтобы услышать ваши извинения. Я приехала узнать, все ли у вас в порядке. В последние дни эти мысли просто не давали мне покоя, а потом я вдруг сообразила, что зря томлюсь в неведении. Что я могу просто доехать до вас и собственными глазами убедиться, что с вами все хорошо.

Рори опустила взгляд, крайне смущенная тем, что эта женщина, слывущая нелюдимой затворницей, почувствовала вдруг потребность тащиться к ней через весь город, чтобы ее проведать.

– Вам не было нужды ехать в такую даль. Правда. Со мной все хорошо.

– Не стоит передо мною притворяться, Рори. Грустить – это нормально.

Рори медленно подняла голову. Эти слова, так не похожие на привычный благонамеренный стоицизм ее матушки, как будто что-то открыли у нее в груди – словно внезапно распахнули давным-давно запертую дверь.

– У вас есть кофе? – спросила Солин, когда молчание невыносимо затянулось.

– Кофе?

– Я привезла нам завтрак. Pain au chocolat и chausson aux pommes. Круассаны с шоколадом и с яблоком.

Рори продолжала оторопело глядеть на нее.

– Да, у меня есть кофе.

Она повела Солин на кухню, надеясь, что та не заметит на диване ворох не сложенного после стирки белья или брошенные в беспорядке перед гардеробной сноубутсы. Снега у них не было аж с марта.

Придя на кухню, Рори торопливо собрала контейнеры со вчерашнего готового ужина, кинула в мусорное ведро. Затем попыталась сложить поплотнее грязную посуду в раковине, однако быстро оставила это занятие. Гора грязной посуды в раковине, как аккуратно ее ни перекладывай, все равно останется горой грязной посуды.

– Простите за беспорядок, – произнесла она, отмерив нужное количество кофе. – Я в последнее время мало бываю на кухне. Готовить для себя одной – удовольствия мало. Так что в основном беру еду навынос, вот и скапливается потихоньку.

– Это верно, – отозвалась Солин, беря с ближайшей стойки нож, чтобы разрезать бечевку на коробке с выпечкой, – готовить на одного не весело. Однако и одному тоже надо есть, и не только из всяких там коробок. У вас есть тарелки под круассаны?

– В шкафчике слева. Там же должны быть и салфетки.

Рори молча наблюдала, как Солин избавляется от перчаток и начинает перекладывать выпечку на тарелку. У нее до сих пор не укладывалось в голове, что делает ее арендодательница у нее на кухне, однако неожиданно для себя признала, что сама этому рада. Хотя по-прежнему не представляла, как Солин добралась до ее Саут-Энда без машины.

– Только не говорите, что вы ехали с этой коробочкой в метро, а потом шли до меня пешком от станции.

– Ну, разумеется, нет. Я взяла такси. Идите сюда и садитесь. – Подождав, пока Рори тоже сядет за стол, Солин придвинула к ней поближе тарелку с круассанами. – Que désirez-vous?

И Рори неожиданно для себя вновь пожалела, что в колледже мало уделяла внимания французскому.

– Прошу прощения. Я плохо говорю по-французски… Вернее, совсем не говорю.

– Я спросила: что вы предпочитаете?

– Точно. Наверное, с яблоком.

– Тогда я возьму chocolat. – Солин положила на свою тарелку круассан, потом встряхнула, расправляя, салфетку и положила себе на колени. – Вот так… – произнесла она, слизнув с пальцев сахарную пудру. – И что произошло?

– Что вы имеете в виду?

Солин склонила голову набок, приподняв одну бровь:

– Что, будем играть в игры?

– Я, признаться, до сих пор не могу понять, зачем вы ко мне приехали. Почему вы так обо мне волнуетесь?

– А сами вы как думаете?

– Потому что моя очередь?

– Отчасти да. Но не только поэтому. Вы напоминаете мне одного человека, которого я когда-то знала.

– Кого же?

– Меня саму. – Сделав небольшую паузу, она отпила кофе. – Жизнь как-то ударила вас, отняла у вас что-то дорогое. Не знаю, что именно и когда это случилось, но вам никак не удается от этого оправиться. Решив открыть художественную галерею, вы хотите сделать вид, будто это заполнит ту черную пропасть, что в вашей душе разверзла жизнь. Но глубоко в сердце вы понимаете, что это не так. И вы боитесь, что уже ничто и никогда эту пустоту не заполнит.

У Рори внезапно пересохло во рту. Именно так все и было. Все до единого слова! Но откуда Солин могла это знать?

– Что, Бретт о чем-то проболтался Дэниелу? Вот как вы это узнали?

– Вовсе нет.

– Как же тогда?

С мимолетной, задумчиво-печальной улыбкой Солин опустила чашку.

– Мы с вами родственные души, Рори. Незнакомцы, имеющие схожее прошлое.

Рори сама не знала, какого именно объяснения она ждала, но явно не такого.

– Не понимаю, – произнесла она.

– Все мы носим в себе целую коллекцию историй, chérie. Истории наших радостей и печалей. Нашей любви и потерь. Вот кто мы такие – совокупность всех выпавших на нашу долю страданий и восторгов. Порой эти страдания оставляют след, отметину. Незаживающий шрам на душе. Мы всячески стараемся спрятать его от всего мира и даже от самих себя. Потому что боимся стать уязвимыми. Боимся стать хрупкими и не выдержать потом новый удар. Вот что нас с вами делает родственными душами – наши шрамы.

У Рори пополз по спине холодок. Будь это сказано кем-то другим, подобные речи показались бы ей смешными и нелепыми – как всякие спиритические штучки, что можно услышать от гадалки где-нибудь на ярмарке. Но ведь она, Рори, и вправду ощущала нечто подобное, разве не так? Эту сверхъестественную схожесть истории Солин с ее собственной.

– Мне просто трудно собраться с мыслями… И то, как мы с вами познакомились, и то, насколько ваша история кажется мне… знакомой, что ли… – Неожиданно у Рори перехватило горло от неудержимого приступа слез. Она поспешно отвернулась, утирая глаза. – Простите. Мы всего-то второй раз видимся – и оба раза я перед вами умудрилась расплакаться. – Она шумно всхлипнула, в досаде на себя мотая головой. – Вы, наверное, сочтете меня дурочкой.

– Что произошло у тебя, Рори? – прямо спросила Солин.

– У меня есть жених… – почти шепотом сумела наконец выдавить она. – Его зовут Хакс… То есть на самом деле его имя Мэттью, но все зовут его Хаксом. Девять месяцев назад он отправился в Судан по программе «Врачи без границ». Он постоянно мне писал оттуда – два-три раза в неделю, четко, как часы. А потом вдруг письма перестали приходить. Только спустя несколько недель – там возникла кое-какая путаница в отношении его родственников, – официально подтвердили, что Хакса и еще нескольких его коллег похитили.

Солин непроизвольно вскинула ладонь к горлу:

– Mon pauvre enfant[38]. Так он…

Рори уткнулась взглядом в скомканную в руке салфетку.

– Я не знаю, что с ним. Никто не знает. Никаких требований выкупа не поступало, и вот уже несколько месяцев о нем нет вестей. – Тут голос у нее начал срываться, и Рори, сделав паузу, прокашлялась. – В его организации и понятия не имеют, где он и в чьих руках. И жив ли он вообще.

– И сколько уже это продолжается?

– Полгода. Я каждую ночь лежу без сна, прогоняя в голове тысячу всевозможных сценариев, один кошмарнее другого. И все же я никак не могу поверить, что его уже нет. Я понимаю, это похоже на сумасшествие – но мне кажется, я бы почувствовала, если бы его убили. Я бы это как-то ощутила. По-вашему, это звучит глупо?

– По мне – нисколько.

Звучавшее в голосе Солин глубокое сострадание для Рори стало как бальзам на больные раны. Родственные души. Возможно, так оно и было на самом деле.