Тысяча свадебных платьев - Барбара Дэвис

Я в ответ киваю, и выражение ее лица заметно теплеет.

– Я слышала про вашу матушку. Je suis désolée[34].

– Merci, мадам Лаваль.

– Не за что. Давай будем проще: теперь я для тебя просто Аделин. Ты, видимо, пришла помочь этим ребятам?

– Да. Но я не знаю, к кому тут обратиться.

Ласково похлопав меня по руке, она подмигивает:

– Пошли со мной.

Я ожидаю, что Аделин проводит меня в какой-то кабинет, где я смогу поговорить с кем-то из руководства и заполню необходимые документы. Но вместо этого она ведет меня в угол, заставленный картонными коробками, и, подняв из стопки три коробки, передает их мне:

– Отнеси их на склад – вот туда, потом направо, – и возвращайся за следующими.

– Так вы тут… начальник?

– Начальник? – Она со смехом откидывает назад свою уже седеющую голову. – Bonté divine![35] Нет, здесь главный доктор Джек. Смотри не ошибись. Я просто делаю, что могу, вношу свою лепту – как и все здесь. Ну а теперь давай иди. И помни, куда тебе надо. Не годится в первый же день вваливаться в операционную.

Я иду в указанном направлении и оказываюсь в узком коридоре, освещенном голыми лампочками, которые закрашены в голубой цвет в соответствии с требованиями затемнения. Пока я ищу табличку с надписью «Склад», все явственнее ощущаются запахи спирта и йода.

Дверей в коридоре много, и большинство без всяких знаков и табличек, и я уже представляю, как зайду не туда или, хуже того, что меня станут распекать за то, что брожу в неположенном месте. Но, похоже, здесь никто не обращает на меня внимания. Все слишком заняты своими делами, чтобы заметить растерянное лицо новичка в массе народу.

– Заблудились?

Резко обернувшись от неожиданности, я едва не роняю коробки из рук. Оказывается, это тот самый водитель «Скорой», который так резко говорил со мною во дворе. Здесь он кажется еще выше, чем на улице. Он выглядит плечистым и поджарым в своей форме цвета хаки. А еще он светловолосый и загорелый, каким может быть только настоящий американец.

– Боюсь, что да, – признаюсь я, смущенная тем, что уже второй раз меня застигает в таком сконфуженном состоянии этот уверенный в себе человек, который, похоже, привык всегда командовать. – Я здесь всего первый день, и…

Моя речь обрывается на полуслове. На плече у него я вижу пятно крови, потемневшее, но еще не высохшее, а другое – сбоку на шее, как раз под ухом. И все, о чем я способна теперь думать: это кровь того паренька, потерявшего полруки, или мужчины с торчащим из груди осколком.

Внезапно рот у меня заполняется слюной, и все вокруг куда-то плывет. Крашеные голубые лампочки над головой как будто тускнеют. И все равно я не могу оторвать взгляд от пятна крови, словно оно символизирует всех погибших юношей Франции. Все страдания, все потери, весь ужас этой войны.

Американец, похоже, улавливает мое бедственное состояние и торопливо забирает у меня коробки:

– Тебе плохо?

Его слова очень долго доходят до моего слуха, как будто он говорит откуда-то из-под воды, но все же фиксируются в сознании. «Плохо? Мне? Что, правда?»

Я отворачиваю голову и поглубже вдыхаю, стыдясь своей слабости перед этим стальным человеком.

– Я… не знаю… – хрипло выдавливаю я. – Кажется…

Не дав мне договорить, он хватает меня под локоть и поскорее ведет по коридору. Останавливаемся перед узкой дверью с табличкой «Туалет». Он быстро распахивает ее и заталкивает меня внутрь:

– Давай-ка сюда! Только не пытайся сдержать. Это только затянет дело.

Мгновение я оторопело смотрю на него, но потом резко склоняюсь над унитазом и избавляюсь от остатков завтрака. Рвотные спазмы довольно быстро проходят, однако ноги продолжают совершенно жалким образом дрожать, а лицо покрывается противным липким потом. К моему ужасу, я начинаю еще и плакать.

Я слышу, как американец открывает кран, и через мгновение чувствую, как он сует мне в ладонь что-то холодное и влажное. Смоченный носовой платок. Я вытираю рот, затем промакиваю глаза. Он забирает платок, прополаскивает его, после чего аккуратно складывает и снова отдает мне:

– Подержи сзади на шее. Полегчает.

– Я прошу прощения!

– За что?

Я мотаю головой, смаргивая новые слезы:

– Я вообще крепкая, но я увидела на твоей форме кровь, и это напомнило мне того парня, которого сегодня привезли, – того, который полруки лишился, – и в голове сразу понеслись мысли: «А сколько сейчас таких, как он? И сколько еще тех, кто счел бы для себя удачей отделаться одной рукой?»

– Ты тут явно новичок, – тихо произнес он.

Я киваю, вновь утирая глаза:

– Я вообще даже не знаю, как здесь оказалась. Я утром выехала из дома на велосипеде, чтобы выменять немного яиц.

Удивительно, но он отвечает раскатистым смехом. Этого я совсем не ожидала. Впрочем, думаю, мое объяснение он тоже не предполагал услышать, и неожиданно я ловлю себя на том, что тоже смеюсь.

– Ничего, привыкнешь, – говорит он, когда нам обоим удается наконец отсмеяться. – Ну ладно, не привыкнешь – просто сумеешь лучше с этим справляться. А пока что запомни: здесь у каждого был когда-то первый день.

Я отвожу взгляд:

– Но уж явно не такой.

Тогда он с лукавой улыбкой склоняется ко мне поближе:

– Можно скажу тебе секрет?

– Какой?

– Я занимаюсь этим уже почти что год, и все равно как минимум раз в неделю мне становится не по себе.

Уж не знаю, верить этому или нет, но я благодарна ему за доброту и поддержку и уже готова сказать об этом – но тут кто-то привлекает его внимание многозначительным покашливанием.

– Пошли уже, Ромео, – зовет из коридора грубоватый мужской голос. – Пора выезжать.

Ромео!

Я чувствую, как краснею до ушей. Хозяин этого бесплотного голоса – кем бы он ни был – решил, что прерывает романтическое свидание. Что, собственно, и подумает любой, застав молоденькую француженку и красавчика-американца укрывшимися в туалете.

«Ромео» глубоко вздыхает.

– Да, иду! – И первый раз я замечаю, насколько он устало выглядит. – Скажи там Патрику, что сейчас буду. – Он немного выжидает, убеждаясь, что нас оставили одних, потом робко улыбается: – Извини. Долг зовет.

– Да, конечно.

Я протягиваю ему мокрый носовой платок, снова испытывая неловкость. Взглянув на него, американец улыбается:

– Пусть останется у тебя. Я еще вернусь.

Проводив его взглядом, я поворачиваюсь к крану и хорошенько выполаскиваю платок. Сделан он из тонкого хлопка и явно недешевый, с тонкой атласной полоской по краю. Внезапно в одном из уголков его я вижу красное пятнышко, и руки у меня замирают. На мгновение мне кажется, что там кровь, однако, присмотревшись, понимаю, что это монограмма. Мне это кажется очень странным – все равно как обнаружить вдруг на поле боя серебряный чайный сервиз. Что это за солдат такой, что у него в кармане мужской платок с монограммой? Я подношу его поближе к свету, вглядываясь в красивые, витиеватые буковки: «Э. В. П.».

И потом весь остаток дня я все высматриваю его лицо в больничных коридорах, гадая, что же означают эти буквы.

Глава 15

Солин

Прежде чем приступать к изготовлению платья, необходимо убедиться, что влюбленные действительно созданы для счастья друг с другом. Это вовсе не вопрос взаимного влечения. Дело тут, скорее, в их внутренних резервах. Потенциальная способность быть счастливым должна присутствовать у обеих сторон. Если этого нет – никакое заклинание, как бы искусно его ни сработали, не может гарантировать удачный финал.

Эсме Руссель. Колдунья над платьями

10 марта 1943 года.

Париж

Прошла неделя, а мой американский Ромео так и не появился. Платок я ношу с собой на работу каждый день, все надеясь на возможность вернуть его хозяину. Не потому, что беспокоюсь, что он ему очень нужен (у человека, который в районе военных действий имеет при себе платок с монограммой, должно быть множество таких же, а потому что хочу, чтобы он знал: я все так же тружусь здесь, что я не струсила и не ушла.

На самом деле, я даже понемногу привыкаю к этому месту: к царящим здесь запахам, к тому, что мне приходится постоянно видеть, к долгим сменам и к лицам, измученным войной. Я мокрой губкой обтираю раненых и наливаю в кувшины воду, разношу еду и убираю судна. Я даже помогаю солдатам писать письма к их возлюбленным.

Сложнее всего было научиться здесь ориентироваться – понять, куда можно ходить, а куда нельзя, в каких палатах какие пострадавшие и как быстрее всего добраться