Остаток дня - Кадзуо Исигуро

Лиза прослужила у нас месяцев восемь или девять, и я уже почти забыл о ее существовании, когда в один прекрасный день она сбежала со вторым лакеем. Разумеется, подобные происшествия – элементарная бытовая неизбежность из тех, с какими приходится иметь дело любому дворецкому, когда в доме много прислуги. Они сильно досаждают, но с ними приучаешься мириться. И если уж говорить о таких вот исчезновениях «под покровом ночи», то Лизин случай еще был одним из самых пристойных. Не считая еды, парочка ничего не прихватила из дома, больше того – и он, и она оставили записки. Второй лакей, я уже забыл его имя, адресовал мне коротенькое послание примерно в таком духе:

«Пожалуйста, не осуждайте нас слишком сурово. Мы любим друг друга и собираемся пожениться».

Лиза написала куда больше, и с этим-то письмом, адресованным «Экономке», мисс Кентон и явилась ко мне в буфетную наутро после их бегства. Письмо, насколько я помню, изобиловало безграмотными в орфографическом и стилистическом отношении фразами о том, как эти двое любят друг друга, что за чудесный человек второй лакей и какая удивительная совместная жизнь их ожидает. Одна фраза, если не ошибаюсь, была примерно такая:

«У нас нету денег ну и пусть мы любим и чево еще нужно у меня есть он у него есть я и нечево нам другово желать».

Хотя письмо занимало целых три страницы, в нем не было ни слова благодарности мисс Кентон за ее великую заботу о девушке, не прозвучало и сожаления о том, что они всех нас подвели.

Мисс Кентон была явно расстроена. Пока я проглядывал письмо, она сидела напротив меня за столом, пристально рассматривая сложенные на коленях руки. Странно, но я и вправду не припомню, когда еще видел ее такой потерянной, как в то утро.

– Итак, мистер Стивенс, похоже, вы были правы, а я ошибалась.

– Да не расстраивайтесь вы, мисс Кентон, – ответил я. – Такие вещи случаются, и предотвратить их не в наших силах.

– Я заблуждалась, мистер Стивенс. Я признаю. Как всегда, вы кругом были правы, а я ошибалась.

– Никак не могу согласиться с вами, мисс Кентон. С этой девушкой вы добились чуда, и то, чем она стала с вашей помощью, многократно доказывает, что не прав был как раз я. Честное слово, мисс Кентон, такая накладка могла случиться с любым из слуг. Вы прекрасно над ней поработали. У вас все основания считать, что это она подвела вас, но решительно никаких – возлагать на себя ответственность за случившееся.

Мисс Кентон по-прежнему выглядела очень подавленной. Она тихо произнесла:

– Спасибо на добром слове, мистер Стивене. Я вам очень признательна. – Устало вздохнула и прибавила: – Какая глупенькая. Ведь могла бы по-настоящему преуспеть. Способностей ей было не занимать. Сколько молодых женщин, таких, как она, отказываются от прекрасных возможностей – и ради чего?

Мы оба посмотрели на листки, лежавшие на столе между нами; мисс Кентон, досадливо поморщившись, отвела взгляд.

– Ваша правда, – заметил я. – Сама себя погубила.

– Так глупо. И он ее обязательно бросит. А ведь ее ожидала хорошая жизнь, сумей она продержаться. Я бы так ее натаскала, что через год-другой она могла бы занять место экономки в каком-нибудь маленьком доме. Вам, мистер Стивенс, вероятно, покажется, что я преувеличиваю, но вспомните, чем она у меня стала всего за несколько месяцев. Теперь для нее все это потеряно. Все впустую.

– Действительно, весьма неразумно с ее стороны.

Я принялся собирать со стола листки почтовой бумаги, решив сохранить их на тот случай, если придется давать рекомендации. Но тут на меня напали сомнения – хочет ли мисс Кентон, чтобы я хранил письмо, или собирается держать его у себя, – и я положил листки на стол, где они лежали раньше. Однако мисс Кентон, кажется, думала совсем о другом.

– Он ее обязательно бросит, – повторила она. – Как глупо.

Но я вижу, что слишком уж углубился в воспоминания о давно прошедшем. Это отнюдь не входило в мои намерения, но, вероятно, все к лучшему, потому что я, по крайней мере, отвлекся от неприятных мыслей о событиях нынешнего вечера, которые, надеюсь, подошли к концу. Несколько последних часов, нужно сказать, были для меня довольно мучительными.

Сейчас я сижу в мансарде маленького коттеджа, принадлежащего мистеру и миссис Тейлор. То есть в частном доме. А комнату, где Тейлоры столь любезно предложили мне заночевать, раньше занимал их старший сын, который давно уже взрослый и живет в Эксетере. Над головой нависают стропила и балки, на голых половицах нет ни коврика, ни половика, однако в этой комнате чувствуешь себя удивительно уютно. Ясно, что миссис Тейлор не только перестелила постель, но прибрала и вытерла пыль: у самых стропил осталось несколько паутинок, а так не скажешь, что комната много лет пустовала. Мистер и миссис Тейлор, как я выяснил, еще с двадцатых годов держали в Эксетере зеленную лавку, пока не ушли на покой три года тому назад. Они очень добрые люди, и хотя я нынче вечером неоднократно предлагал заплатить за гостеприимство, они не хотели об этом и слышать.

То, что я сейчас здесь и что мистер и миссис Тейлор, в сущности, просто меня пожалели и великодушно предоставили мне ночлег в своем доме, – все это объясняется идиотской, до обиды элементарной оплошностью с моей стороны: я не заметил, как в баке иссяк бензин. Если добавить к этому вчерашнее мое упущение с водой в радиаторе, то легко прийти к выводу, будто неорганизованность вообще свойственна мне от природы. Можно, разумеется, возразить, что по части дальних автомобильных поездок я в известном смысле новичок и таких элементарных оплошностей от меня естественно было ожидать. И все же, если вспомнить о том, что надлежащая организованность и предусмотрительность – качества, составляющие саму суть нашей профессии, трудно избавиться от чувства, что я снова оплошал.

Правда, в последний час перед тем, как кончиться бензину, у меня хватало других забот. Я наметил заночевать в городке Тависток, куда и приехал к восьми вечера. В главной гостинице, однако, извинились, сказали, что все комнаты заняты приехавшими на местную сельскохозяйственную ярмарку, и предложили попытать счастья в нескольких других заведениях. Так я и сделал, но везде было то же самое. Наконец хозяйка пансионата на окраине города посоветовала отправиться за несколько миль в придорожную гостиницу, которую содержит кто-то из ее родни, заверив, что там обязательно будут свободные комнаты, потому что от Тавистока далековато и ярмарочные туда просто не доберутся.

Она подробнейшим образом объяснила мне, как доехать, и тогда все вроде было понятно, так что теперь невозможно установить, по чьей вине я не обнаружил указанного придорожного заведения. Вместо этого примерно через четверть часа я очутился на длинной дороге, вьющейся по унылой плоской вересковой пустоши. По обеим сторонам тянулись заболоченные, по всей видимости, луга, дорогу постепенно заволакивало туманом. Слева догорал закат. На фоне вечернего неба по ту сторону лугов здесь и там виднелись силуэты амбаров, хлевов и фермерских домиков, в остальном же складывалось впечатление, что я полностью оторван от цивилизации.

Я, помнится, развернулся и поехал назад, высматривая встретившийся до этого поворот. Я его отыскал, но новая дорога если чем и отличалась от старой, так только еще большей запущенностью. Какое-то время я ехал в полутьме между высоких живых изгородей, затем почувствовал, что дорога пошла круто в гору. Я уже распрощался с надеждой найти придорожную гостиницу и решил никуда не сворачивать, пока не доберусь до какого-нибудь города или деревни, где буду искать ночлег. А утром, убеждал я себя, первым делом выеду на старый маршрут, это будет несложно. Вот тогда-то, посредине подъема, двигатель захлебнулся, и я впервые заметил, что бензин кончился.

«Форд» прополз еще несколько ярдов и стал. Я вылез из машины разведать обстановку и понял, что минут через десять стемнеет. Я стоял на крутой дороге, с обеих сторон окаймленной деревьями и живыми изгородями; впереди, чуть выше, изгороди расступались и на фоне неба вырисовывались широкие ворота, запертые на перекладину. Я пошел к ним, рассчитывая, что открывшийся за воротами вид подскажет, где я нахожусь. Вид и вправду открылся, но изрядно меня разочаровал. Поле за воротами шло круто вниз и пропадало всего в каких-то двадцати ярдах. За гребнем холма, довольно далеко – по прямой, пожалуй, с добрую милю – виднелась деревенька. Сквозь дымку я разглядел церковный шпиль и вокруг него – скопления крытых темным шифером крыш; здесь и там над трубами поднимались столбики белого дыма. В ту минуту, должен признаться, зрелище это привело меня в некоторое уныние. Конечно, положение мое ни в коем случае нельзя было назвать безнадежным; с «фордом» ничего не случилось, просто горючее кончилось. Спуститься в деревню я мог бы за полчаса, а уж там бы, конечно, нашел и ночлег, и канистру бензина. И все-таки мало радости было стоять на одиноком холме у закрытых ворот, когда свет дня вот-вот иссякнет, а туман на глазах густеет, и видеть, как в далекой деревне зажигаются огоньки.